Энн Стюарт - Танцующая при луне

Покинут наконец свое убежище, он с трудом узнал собственное жилище. Преображение было настолько разительным, что Габриэлю стало не по себе.

Повсюду, создавая уютную атмосферу, мерцали свечи, а с кухни доносился аромат жареной индейки и пряностей. Дом был пропитан запахом воска и лимона, а в коридорах еще веяло уличной свежестью, хотя окна пришлось закрыть, когда пошел дождь. Оконные стекла радовали глаз безупречной чистотой. Отовсюду до Габриэля доносились голоса. Слышал он и голос Лиззи, которая от души чему-то смеялась. Смех ее был именно таким, каким представлял его Габриэль, — глубоким и заразительным. Его влекло к ней с такой силой, что он готов был проклинать себя последними словами.

Он не хотел больше видеть ее, не хотел говорить с ней. Он не желал больше искушений. Единственное, чего ему хотелось, — перестать думать о Лиззи, забыть о ней.

С тем же успехом он мог пожелать себе не дышать.

— Ну и ночка, — пробормотал Фрэнсис, вглядываясь в промозглую тьму. — Даже жалко отправлять тебя в такую погоду.

Делайла положила расческу и взглянула на мужа.

— Я не в восторге от того, что должна делать. Почему бы тебе не послать вместо меня Мерривезера?

— Ты же знаешь, что он еще не вернулся из Лондона. Нужно сделать все, чтобы завтрашний день прошел в соответствии с нашими планами. Ты же знаешь, я не из тех, кто оставляет все на волю судьбы.

— В доме полно народу. Так почему бы тебе не послать кого-нибудь еще?

Склонившись, он поцеловал ее изящную ручку.

— Это дело я могу доверить только тебе, дорогая. Ты вполне способна убедить двух девиц прокатиться с тобой до Арундела. Разве можно ожидать от тебя чего-то плохого? А вот кое-кто из наших друзей может попросту напугать бедняжек…

— Я бы лучше отправилась за Габриэлем, — надула губки Делайла.

— Стоит нам притащить сюда девиц, и Габриэль наш. Разве ты забыла, дорогая? Мы уже все решили.

В последнее время Делайла пристрастилась к опиуму. Эта привычка не успела еще наложить разрушительный отпечаток на ее очаровательное личико, но Фрэнсис знал, что рано или поздно это произойдет. И тогда ему точно придется принимать меры. Пока же, под воздействием наркотика, она становилась восхитительно покорной.

— Ладно, я поеду, — с недовольным видом заявила Делайла. — Но мне это решительно не нравится. Не понимаю, почему бы нам не подождать до завтра.

— Завтра Белтайн, моя радость. К тому же я не доверяю сэру Ричарду, так что придется подстраховаться. Ну же, любовь моя, поцелуй своего преданного супруга и сделай то, что он просит. Поверь, ты получишь достойное вознаграждение.

— Подарки? — В глазах Делайлы вспыхнул жадный огонек.

— Множество подарков, дорогая. Ты же знаешь, как я люблю баловать тебя.

— Да, Фрэнсис, — пробормотала она.

— Ну, так отправляйся и привези мне двух благовоспитанных невинных девиц.

— Да, Фрэнсис, — повторила Делайла и от души поцеловала его в губы.

Фрэнсис подождал, пока она скроется за дверью, после чего достал надушенный носовой платок и тщательно отер рот. На губах у него остался след от ее помады, но это вполне можно было пережить. Иное дело — ее внезапная, утомительная привязанность.

Впрочем, скоро этому придет конец. Известно — чем ценнее дар, тем больше вознаграждение. А что может быть лучше, чем принести в дар Беларусу свою обожаемую жену? Фрэнсис надеялся, что она успеет забеременеть до Белтайна, но этого не произошло. Что ж, сойдет и так. Делайла сама по себе представляла великолепный дар, и Фрэнсис даже испытывал по этому поводу легкое сожаление. Ему трудно было расставаться со своей собственностью, а Делайла, без сомнения, являлась одним из главных его сокровищ.

Но помимо нее будут и другие. Он найдет себе более покорную, плодовитую жену… а как только обретет наследника, избавится от нее за ненадобностью. Глупенькая, тщеславная Эдвина Ларем была превосходным кандидатом на роль его новой супруги, хотя Фрэнсис с большей охотой отправил бы и ее в плетеную клетку. С другой стороны, так он сможет держать в узде сэра Ричарда. Старик с готовностью выдал бы свою бесценную дочь даже за сатану, если бы тот мог похвастаться титулом графа.

Что в данном случае, с усмешкой подумал Фрэнсис, было не так уж далеко от истины.

Лиззи уже не сомневалась, что Габриэль покинул свой огромный обветшалый дом. Она обошла даже неотремонтированную его часть, пробираясь между строительным мусором и осторожно ступая по неровным полам. Несколько свечей, ярко пылавших в подсвечнике, освещали ей путь, но Габриэля нигде не было видно. По оконным стеклам стучали капли дождя, а внутри царили тепло и чистота — уют, к которому хозяин дома не имел ни малейшего отношения.

Джейн уже давно отправилась на покой — бессонная ночь сделала свое дело. Лиззи пообещала ей, что тоже скоро ляжет.

Но что-то задержало ее. Она вошла в библиотеку — единственную комнату, в которую не осмелилась заглянуть по ходу уборки. Здесь она уютно устроилась в большом кожаном кресле у камина, твердо решив дождаться Габриэля.

Она и сама не знала, что именно скажет ему, когда они останутся наконец наедине. Лиззи еще страдала от пренебрежительного отзыва в свой адрес, который подслушала прошлой ночью. А явное желание Габриэля поскорее отправить ее в Дорсет лишь разжигало ее обиду. Будь у нее хоть капля здравого смысла и гордости, она бы немедленно собрала вещи и покинула этот дом — даже если ей пришлось бы проделать весь путь пешком.

Но она не могла так поступить. Что-то удерживало ее здесь — сила, которая оставалась для нее загадкой. И речь тут шла не только о ее увлечении Габриэлем, хотя она уже и не пыталась скрыть от себя это чувство. Все было куда глубже и серьезнее, чем глупые девические грезы. Лиззи не могла избавиться от ощущения, что она как-то связана с этим местом — с лесами и деревьями, с землей и людьми. Она не могла бросить их, как не могла позволить Габриэлю просто взять и забыть о ней. Даже если это стало бы самым мудрым решением в ее жизни.

Лиззи сбросила сапоги для верховой езды — единственную свою обувь, и с удобством свернулась в кресле. Дров в доме было больше чем достаточно — на растопку шли остатки строительного мусора и старые балки, которые недавно заменили на новые. Так что во всех очагах ярко пылал огонь. Стоял канун мая, и холода уже миновали. Однако на улице лил дождь, и дом от этого тоже пропитался сыростью. Неудивительно, что Лиззи слегка продрогла.

Это был огромный, вытянутый, до нелепости непрактичный дом. Лиззи он напомнил сказочный замок, выросший в центре заколдованного леса. Любой здравомыслящий землевладелец давно бы вырубил эти деревья и разбил на их месте аккуратный ландшафтный парк.

Поступи так Габриэль, и она бы точно его прикончила.

Впрочем, ей и так хотелось его прикончить. Просто позор, что он столько лет пренебрегал этим домом. А ведь в нем нужно было жить, за ним нужно было ухаживать. Лиззи сомневалась, что самый трепетный уход смог бы внести капельку уюта под холодные своды Хернвуд-мейнора с его унылой, мрачной атмосферой. Вполне возможно, что Габриэль просто не представлял, каково это — жить среди тепла и любви. Впрочем, его это все равно не оправдывало.

Вдобавок Габриэль умудрился пропустить очень вкусный ужин, что раздражало Лиззи донельзя. Джейн продемонстрировала неведомые ей дотоле кулинарные таланты и собственноручно приготовила яблочный пирог, но ни Габриэль, ни Питер так и не появились за столом. Неудивительно, что Джейн выглядела бледной и расстроенной, и это тоже не улучшило настроения Лиззи.

Не исключено, что Габриэль сейчас прятался где-нибудь в одной из многочисленных комнат. Плевать. Рано или поздно он вернется в библиотеку, тут-то она его и подловит.

Более вероятно, что он прямиком последует к себе в спальню, но Лиззи понимала: поджидать его там — чистое безумие. Невзирая на уверения Джейн, она никак не могла поверить в то, что эта комната и вправду была его спальней. Это странное помещение поражало своей причудливой формой, полной всевозможных закоулков и замысловатых окон. В нем не было ничего величественного, если не считать массивной кровати, выглядевшей так, будто ей исполнилась уже не одна сотня лег. Комната сразу полюбилась Лиззи, и это, как ни странно, вызвало в ней очередной приступ раздражения против Габриэля.