Пока Жасмин произносила свою маленькую речь, Сабатин следил за ней, по-бычьи выгнув вперед шею. Глаза его зло поблескивали из-под полуопущенных ресниц, а щеки еще больше побагровели из-за большого количества выпитого вина. Он презрительно раздувал ноздри, и казалось, что вот-вот последует припадок бешенства. Однако слова Жасмин проторили дорогу в его сознание, и ему пришлось с огромной неохотой признать справедливыми ее рассуждения. Ох, с каким удовольствием он убил бы эту девчонку и избавился от этого докучливого бремени, наняв вместо нее толкового управляющего, который не хуже Жасмин навел бы здесь порядок. Он, не задумываясь, перерезал бы ей глотку и чувствовал бы себя при этом так, словно настрогал ломтиками яблоко. И ему не пришлось бы больше видеть перед глазами существо, из-за которого он потерпел крах в своей карьере. А уж избавиться от ее останков не составило бы никакого труда в этой глухомани. Ее отсутствие всегда можно было бы объяснить тем, что она уехала навестить больного отца. Но оставался еще король. Если вдруг в будущем Людовику втемяшится в голову написать ей, то ответа, конечно же, не последует, и тогда король наверняка пошлет кого-нибудь сюда разузнать, в чем дело.
Сабатин долго смотрел ей вслед, пока она шла к выходу. Его молчание было проявлением ненависти, и отказ от одного неминуемо повлек бы за собой крах другого. Да, днем ему придется скрепя сердце оказывать ей знаки почтения, положенные хозяйке дома. Он поднял кубок с вином и, закинув назад голову, опустошил его до дна в один присест. Затем он отодвинул кресло и встал. Но вот ночью, подумал Сабатин, другое дело.
Жасмин услышала его тяжелые шаги у себя за спиной, когда успела подняться до середины лестницы. Она предположила, что Сабатин нагонит ее и пройдет мимо, в свою спальню. Однако случилось по-другому. Поравнявшись с ней, ее муж замедлил шаг и больно, словно клещами, ухватил ее за запястье, и тогда Жасмин поняла, что ночью ей предстоит ублажить этого человека. Она поборола в себе желание закричать и бежать, когда воображение стало рисовать ей отвратительные сцены совокупления с Сабатином, руки которого будут осквернять ее тело своим прикосновением. Возможно, она даже сможет зачать от него ребенка. Если бы Жасмин была девственницей, не имеющей понятия о том, что значит удовлетворять мужчину, ей, наверное, было бы легче перенести этот ад унижения. Безжалостная хватка мужа не предвещала ей ничего хорошего. Никакие упрашивания и слезные мольбы, никакое сопротивление не остановит Сабатина, не помешает ему взять ее столько раз, сколько ему захочется.
Они поравнялись с дверью временной спальни Жасмин, где ее должна была ждать Ленора, чтобы раздеть и приготовить ко сну, и там она хоть ненадолго, но избавится от общества Сабатина и соберет все остатки мужества, чтобы выполнить ненавистные супружеские обязанности. Однако ей не удалось войти туда, потому что Сабатин резко рванул ее за руку, когда она сделала было попытку остановиться, и потащил дальше в свою огромную спальню, соседствовавшую с теми покоями, в которые она должна была перебраться завтра. Если бы ей довелось войти сюда с любимым человеком, эта комната, вне всяких сомнений, произвела бы на нее самое благоприятное впечатление. Слуги работали здесь во время ужина хозяев, и все было вымыто и протерто до блеска. В зеркальной поверхности комодов и шкафов отражался свет канделябров, легкий ветерок из открытых окон пошевеливал огромный шелковый полог алькова изумрудного цвета. Верхний край покрывал на постели был отвернут, открывая белоснежную простыню, а мерцавшее пламя свечей соперничало с ровным, спокойным лунным светом, заливавшим полкомнаты.
Сабатин отпустил ее запястье, чтобы повернуть ключ, торчавший изнутри в дверном замке, и Жасмин, подойдя к ближайшему окну, выглянула наружу. Стояла чудесная, тихая ночь. На небе высыпали мириады звезд, а вдали виднелся горный хребет, острые, неровные вершины которого приобрели в лунном свете фантастические очертания. Скрипнула половица. Сабатин приближался к ней.
Схватив ее за талию, он резко повернул Жасмин к себе, и сердце девушки затрепетало в ужасе — настолько безобразной была гримаса похоти и вожделения, исказившая его лицо. Жасмин подняла кверху дрожавшие руки, собираясь снять с шеи жемчужное ожерелье, но Сабатин не дал этого сделать. Его пальцы скользнули по ее плечам, а затем яростным рывком он сбросил с нее это украшение. Нить лопнула, и жемчужины раскатились по полу.
… Глубокой ночью Жасмин потихоньку отодвинулась от потного, жирного, неприятно пахнущего тела мужа. В ее широко открытых глазах все еще стоял ужас от того, что ей пришлось вытерпеть. Она хотела встать и прополоскать рот, ибо на этот раз ему взбрело в голову излить свое семя именно туда, но сон Сабатина был не таким крепким, как ей показалось. И когда Жасмин уже села на краю постели и свесила ноги на пол, его рука вдруг дернулась вверх, больно схватила девушку за волосы и повалила назад на подушку рядом с собой.
И все началось снова: непристойные и унизительные позы, способы удовлетворения настолько извращенные, что Жасмин казалось, будто все происходящее с ней — кошмарный сон, ибо наяву такого быть не могло. Все это почти постоянно причиняло ей физическую боль. Жасмин тошнило от противного запаха, шедшего изо рта Сабатина, измазавшего ее слюной, от его похотливого хрипения и рычания. Несколько раз ей становилось так больно, что она кричала, а затем принималась рыдать, но Сабатин продолжал методично погружать свою огромную и твердую, как камень, плоть в задний проход девушки, заставив ее предварительно встать на четвереньки. Даже природа ужаснулась этой дикости, и луна, стыдливо скрывшись за облаками, перестала освещать изощренное сплетение двух обнаженных тел.
На рассвете, когда Сабатин насытил свою похоть и захрапел, Жасмин удалось, наконец, покинуть его спальню. Ей не во что было одеться, так ее одежда, валявшаяся на полу, была разорвана в клочья. Подняв нижнюю юбку, она завернулась в нее и, ступая на цыпочках, вышла. Жасмин не сразу вспомнила, где находилась ее комната, и охватившая ее безумная паника чуть было не заставила девушку вернуться. Каково же было ее облегчение, когда, толкнув первую попавшуюся дверь, она увидела, что не ошиблась. Ленора все еще ждала свою хозяйку. Горничная крепко спала, сидя на стуле у края кровати. Жасмин заговорила с ней.
Ленора принадлежала к той редкой породе людей, которые всегда просыпаются с улыбкой на устах. Так случилось и в этот раз, но когда она, поморгав от сна, рассмотрела хозяйку получше, то улыбка тут же померкла.
— О, мадам, да что такое с вами… — и девушка осеклась на полуслове, а щеки покрылись пунцовым румянцем, когда она поняла, в чем дело. Она живо вскочила на ноги. — Я сейчас спущусь в кухню и нагрею воды, чтобы вы приняли ванну. В теплой воде у вас сразу перестанут болеть все эти синяки и ссадины. — Она опять замолчала, вспомнив, что слугам нельзя даже вида подавать в подобных случаях. Им надлежало вести себя так, будто ничего не случилось. Но ее хозяйка даже не поморщилась: наоборот, она благодарно кивнула:
— Спасибо. Умыться в теплой воде мне сейчас и в самом деле не помешало бы.
Жасмин вспомнила, как ей однажды говорили, что первое инстинктивное желание, которое появляется у жертвы изнасилования, — начисто вымыться. Она теперь хорошо понимала эту реакцию, ибо сейчас сама испытывала нечто похожее. Жасмин согнула ноги в коленях, а затем подтянула их руками к животу, и благодаря такому ухищрению ей удалось погрузиться в воду полностью, по самый подбородок. Над поверхностью воды выделялся лишь ее нос и рассыпавшиеся волосы. Ванна была очень маленькой и неудобной, но от воды исходил приятный запах розы — это Ленора добавила туда несколько капель душистого розового масла. Искупавшись и вымывшись с мылом, Жасмин с чувством облегчения забралась в чистую постель, застеленную белоснежными накрахмаленными простынями. Однако прошло еще несколько минут, прежде чем ей удалось заснуть.
Когда она проснулась, был уже полдень. Ленора принесла ей чашку горячего шоколада, но Жасмин пришлось пить его, поднося чашку сбоку, ибо ее нижняя губа была стерта в кровь ртом Сабатина, который набрасывался с такой зверской силой, что расплющил ей губы в нескольких местах. Топот, голоса, шуршание веников, звуки льющейся воды и прочие признаки бурной деятельности свидетельствовали о том, что слуги с утра принялись за наведение порядка в замке. Очевидно, вчерашний разговор со слугой и горничной возымел действие. Жасмин унаследовала от матери привычку отдавать распоряжения властным, не терпящим возражений тоном, и слугам даже в голову не приходило оспаривать их.