— Хорошо, если бы вы привезли их сюда, — предложила мадам Арно. — У нас глубокие погреба, где их можно спрятать так, что сам дьявол не найдет.
На том и порешили. Роза купила крытую повозку и лошадку с еще более веселым норовом, чем та, что была у нее прежде. Это животное при случае могло бежать куда быстрее. Она собрала всю оставшуюся у Николетты старую детскую одежду, из которой дети уже давно выросли, и дала задание ей и ее матери нашить на скорую руку еще, пока она распродаст эту.
За сравнительно короткое время, в течение которого Розы не было в Париже, здесь произошли большие изменения. Во многих тюрьмах поменяли тюремщиков и часовых, и новые стражники не пускали ее внутрь, хотя и извещали узников о продаже детской одежды у ворот.
По размеру требовавшейся одежды Роза могла судить о том, был ли здесь Чарльз. Первое время раскупали в основном распашонки и пеленки для новорожденных, и у Розы сердце обливалось кровью от жалости к несчастным матерям, родившим в тюрьме и знавшим, что ни им, ни их детям не суждено жить. Иногда она встречала в карауле старых знакомых, и те беспрепятственно пропускали ее в тюрьму, но пока ей не удавалось найти никаких следов ни ребенка, ни двух взрослых людей.
Однажды утром она отправилась в Тампль и уже остановилась у его ворот, как к ней подбежала запыхавшаяся Николетта с лицом, перекошенным гримасой отчаяния:
— Ваш дедушка и Диана после суда содержались в этом месте! Их увезли в повозке смертников десять минут назад. Моя мать отправилась на площадь Революции, надеясь, что сможет пробиться через всю эту толпу к гильотине, чтобы услышать последние слова Дианы. Она ее так любит…
— А как же мой ребенок? — воскликнула Роза, и губы ее тотчас побелели. — Он с ними?
— Не знаю! — Николетта увидела, что Роза отодвинулась на сидении, освободив ей место, и покачала головой. — Я не могу ехать с вами! Мне нужно вернуться к детям.
Роза хлестнула лошадку, и та стрелой помчалась вперед. Прохожие, еле успевавшие уворачиваться в сторону, кричали ей вслед ругательства, но страх и горе сделали ее глухой ко всему вокруг. Она, глядя вперед ничего не видящими глазами, без устали нахлестывала лошадку. Колеса подскакивали на выбоинах мостовой, а на поворотах тележку резко заносило, и лишь чудом Розе удавалось избежать столкновения со встречными каретами и повозками. Зная, что проезд на площадь Революции будет закрыт, она остановилась под аркой и, бросив лошадку, у которой пена шла изо рта, помчалась как ветер по лабиринту мрачных переулков, выскочив на большую улицу у мастерской шорника. Оттуда было рукой подать до огромной площади, где уже собралось более двух тысяч людей.
Гильотина стояла на высоком помосте в центре площади, зловеще поблескивая металлическими частями, и даже из самых последних рядов толпы было хорошо видно все, что происходило на эшафоте. Стоял ясный, солнечный день, и на ослепительно голубом небе не было видно ни облачка, что само по себе бывало зимой не так уж редко. Казни уже начались. Солдаты с барабанами выбивали дробь каждый раз, когда лезвие гильотины поднималось. Затем следовал удар о плаху, и наступал миг напряженной тишины, разрывавшийся ревом осатаневшей от крови, ликующей толпы: это поднимали и показывали голову, которую бросали в корзину, и процедура повторялась снова, почти без задержки.
Повозки со смертниками въезжали на площадь с улицы неподалеку от того места, где остановилась Роза и, оглядевшись, она стала проталкиваться поближе к проходу в толпе, вдоль которого с обеих сторон стояли шеренги солдат. Ей оставалось протиснуться всего лишь на несколько шагов, когда она увидела своего дедушку. Он стоял вместе с другими в подъезжавшей повозке, держась за деревянную перекладину, и на его гордом лице не было заметно ни малейшего следа физической боли, которую ему наверняка приходилось испытывать, когда повозка прыгала по неровной брусчатке и его швыряло из стороны в сторону. Роза закричала, но ее голос затерялся в гуле толпы, и хотя взгляд Мишеля явно выискивал ее лицо среди других лиц, ему никак не удавалось обнаружить внучку. Затем женщина в платке рядом с ним повернулась, и она узнала Диану с Чарльзом на руках.
Роза завизжала и стала, царапаясь как сумасшедшая, лезть вперед. Люди, стоявшие вокруг нее, стряхивали ее руки, подумав, что эту женщину охватил приступ кровавой истерии, который часто случался с легко возбудимыми людьми у гильотины. Какой-то мужчина, рассвирепев, так хватил кулаком ее по голове, что она упала на колени. Когда она поднялась, повозка уже проехала, и пробраться к гильотине не было никакой возможности.
Со слезами, ручьями струившимися по лицу, Роза стояла, инстинктивно согнув руки так, словно собиралась принять в них своего младенца, которого должны были вот-вот убить на ее глазах вместе с еще двумя дорогими сердцу людьми. Повозка уже остановилась и приговоренные стали спускаться на землю и становиться в очередь перед ступеньками, которые вели на эшафот, а лезвие гильотины тем временем поднялось, чтобы отсечь голову последнему смертнику из предыдущей партии.
Сердце Розы пронзила неимоверно острая боль, когда она увидела, как ее дедушка, огромным усилием опираясь на обе палки, кое-как взбирается по ступенькам. Следом поднималась Диана, прижав к своей щеке маленького Чарльза, видимо, прощаясь с ним в эти последние минуты. И тут старый художник совершил нечто совершенно неожиданное. Он остановился, как бы переводя дух, и, слегка обернувшись, что-то проговорил Диане, стоявшей на две ступеньки ниже его. Пальцы Мишеля вдруг разжались, и палки выпали из его рук. Диана быстро передала ему Чарльза, и художник почти мгновенно бросил ребенка в толпу, где его успела подхватить чья-то пара рук, вытянувшихся навстречу летящему свертку, каким издали казался Чарльз.
После этого Мишель пошатнулся и пропал из вида. Ему удалось все-таки провести гильотину, при падении размозжив голову о мостовую. Диану, рвавшуюся к его телу, скрутили и, втолкнув на помост, положили ее голову на плаху. Барабаны забили дробь, раздался свист лезвия, а в толпе мадам Арно закрыла глаза и зарыдала.
Роза, почти обезумев от горя, стала проталкиваться к тому месту, где исчез Чарльз. Она была убеждена, что ее дедушка разглядел в толпе мадам Арно и бросил ребенка именно ей. Но вдруг в нескольких десятках шагов перед ее глазами мелькнул человек в черной, лихо заломленной шляпе, и с руками куда более длинными и мощными, чем у любой Женщины, которые держали ее ребенка. Он положил Чарльза на ладонь одной руки и высоко поднял в воздух, закрутил над головой:
— Ох, и полакомятся мои собачки! — заорал он оглушительным голосом, а толпа расступилась, провожая его смехом и шлепками по спине.
Ребенок плакал. Роза слышала этот плач, который явственно выделялся в шуме толпы. Шаль, в которую он был завернут, развернулась, и теперь ребенок сучил ножками на холоде, когда его уносили, как своего рода знамя. Роза в беспамятстве следовала за ним. Выбираться из толпы было чуть легче, и к тому же ее силы, казалось, удесятерились при виде Чарльза. Человек в черной шляпе ускорял шаг, и ему было легко это сделать, потому что толпа охотно расступалась перед ним, подбадривая разными восклицаниями. Иногда Роза теряла его из вида, но по крикам и возгласам легко находила вновь. Сердце рвалось у нее из груди, ударяя сумасшедшими толчками в грудную клетку. Она исступленно впилась в этого человека глазами, понимая, что если упустит его, то ей не поможет и все золото, которое хранилось у нее в поясе.
Вскоре он удалился на такое расстояние, что Роза могла видеть лишь черную шляпу, прыгавшую поверх остальных голов. Вот-вот она могла исчезнуть. Вскрикнув, Роза собрала все оставшиеся силы и пустила в ход кулаки против тех, кто мешал ей пройти. Выбравшись, наконец, на свободное пространство, Роза обнаружила, что человек, державший ее сына, исчез. Заплакав и застонав как помешанная, Роза стала метаться из стороны в сторону. Каждая улица разветвлялась на множество переулков, и у нее уже все закружилось перед глазами, как вдруг кто-то негромко позвал:
— Роза!
Она, вздрогнув, остановилась, и, повернув голову, увидела Ричарда в черной шляпе, которого было не узнать, насколько непривычно он выглядел — всклоченные волосы, небритое лицо… Но главное — он держал их сына и жестами манил ее подойти в арку, где он укрылся. Роза, не помня себя, полетела к нему, словно ее несли крылья, и они обнялись. Однако осторожность заставила его отпрянуть. Им троим по-прежнему угрожала смертельная опасность.