— Нам нужна карета или хотя бы повозка, — произнес Ричард. — Мы должны как можно скорей выбраться из Парижа и ехать на побережье.

— У меня есть лошадь и тележка! — воскликнула Роза, принимая на руки Чарльза. — Это недалеко!

Они поспешили туда, где Роза оставила лошадь, которая к тому времени уже немного отошла в сторону и пила из фонтана воду. Когда они уселись, Ричард взял поводья и они поехали по направлению к северным воротам; со стороны их можно было принять за обычную супружескую пару, которая продавала в городе какие-нибудь товары, и небольшой ворох детской одежды подтверждал это предположение.

— Слуга твоего дедушки рассказал мне о случившемся. К сожалению, он ничего не знал о том, где ты, — объяснил Ричард. — Когда он пришел в особняк Балена, то пьяный дворецкий сообщил, что, судя по словам солдат, арестованных повезли в Тампль. За взятку этот человек выяснил день, на который была назначена казнь. Мне оставалось лишь ждать и надеяться, что в этот день ты будешь на площади Революции. Сегодня я отправился туда спозаранку, чтобы занять место у самой гильотины и поймать нашего сына, если Диана увидит меня и догадается бросить его. Однако получилось так, что его спас твой дедушка, потому что он первым рассмотрел меня среди этой неистовствовавшей толпы.

Роза кивнула, не в силах говорить от нахлынувших чувств. Они проехали ворота без заминки и свернули на одну из тихих сельских дорог. Путь к побережью был нескорым, но не вызвал у них особых затруднений. Ночью они спали в повозке, накрываясь домоткаными одеялами, купленными в одной деревне. Ричард считал, что останавливаться на постоялых дворах небезопасно. На побережье он легко разыскал рыбака, который за соответствующее вознаграждение согласился переправить их Через Ла-Манш, и в глухую безветренную ночь они отплыли. Когда перед ними показались белые утесы Дувра, Ричард и Роза обнялись и заплакали, радуясь своему счастливому избавлению.


Дом в Истертон-Холле стал прибежищем для многих французских эмигрантов, бежавших в Англию от террора, которому, однако, пришел конец, когда и сам Робеспьер положил голову под нож гильотины. С тех пор гости в доме бывали лишь тогда, когда там по какому-либо случаю устраивалось празднество. Совсем недавно выдался как раз такой повод: крещение малютки-дочери, которую Роза и Ричард назвали Лили. Они не жили в этом особняке и наведывались сюда лишь по вышеуказанным поводам. В день крещения Ричард отправился в Истертон-Холл верхом вместе с сыном, которому он перед этим подарил пони.

— Мы надолго задержимся здесь, папа? — спросил его Чарльз, когда они спешились.

— Нет. Я хочу переговорить с управляющим насчет ремонта. Будь хорошим мальчиком и поиграй, пока я тебя не позову!

Чарльз был уже хорошо знаком с расположением комнат в доме покойной бабушки. Пока его отец и управляющий углубились в обсуждение того, чем лучше отделать стены, мальчик забежал в кабинет, где его внимание привлекли гусиные перья, стоявшие в стакане на письменном столе из красного дерева. Вытащив из-за стола стул, он залез на него и стал играть с перьями, вообразив, что это лошадки. Наконец, в кабинет вошел Ричард, покончивший с делами и искавший сына:

— Пойдем, Чарльз! Пора ехать домой.

Чарльз, неловко спускаясь со стула, задел локтем потайную пружину, о существовании которой Ричард и не подозревал. Из стола выскочил ящичек, больно стукнувший Чарльза, который, впрочем, не заплакал, а удивился.

— А ну, давай посмотрим, что это ты нашел? — воскликнул Ричард. Вдвоем с сыном они склонились, над ящиком и увидели маленький, аккуратный сверточек с надписанной бумажкой. Чернила уже давно выцвели, но Ричард поднес сверток к окну и узнал почерк матери: «Невесте Ричарда». Развернув бумагу, он улыбнулся.

Вернувшись домой, Ричард нашел Розу, сидевшую в парке на небольшом, заросшем травой холмике, откуда можно было любоваться прекрасным видом на море. Из-под широких полей соломенной шляпки ее печальный взгляд был устремлен в сторону Франции.

Она предалась невеселым думам о маленьком сыне Марии-Антуанетты, Людовике, чья жизнь оборвалась в тюрьме при загадочных обстоятельствах. Его сестру передали австрийцам, и теперь она жила при Венском дворе, который ее мать оставила в таком же возрасте, чтобы стать французской королевой. Бедную принцессу Елизавету, до конца оставшуюся другом Марии-Антуанетты, гильотинировали вместе со многими другими особами королевской крови и знатными дворянами.

Все сокровища Версаля были разграблены, включая канделябры зала Зеркал. «Мону Лизу» и другие шедевры живописи перевезли в Лувр, а изящную мебель распределили по различным правительственным учреждениям.

— Роза, дорогая! У меня есть для тебя нечто особенное…

Слегка вздрогнув, она повернулась и увидела Ричарда, поднимавшегося к ней по склону холма и державшего руку за спиной. Улыбнувшись, она вопросительно изогнула брови:

— Вот как? Что же это может быть?

Он поцеловал ее, а затем показал символ любви. Это был веер, шелк которого уже выцвел. Роза раскрыла его и сразу же узнала в нем тот же веер, что был на портрете Маргариты, спрятанном в потайной комнате. На ткани красовалось искусное изображение Версаля, каким он был еще до всех перестроек Людовика XIV.

— Веер Маргариты! — прошептала Роза в изумлении.

— Теперь он твой, моя любовь!

Она кивнула и благоговейно прижала его к сердцу, опять устремив взор к французскому берегу. «Возможно, наступит время и слава Версаля воскреснет», — подумала Роза и до конца своих дней не переставала на это надеяться.