Ди Уайет - Танцы в песках

Она покачала головой:

— Никогда.

— Март — наверное, не самый лучший месяц для приезда сюда. Мне думается, вы могли бы выбрать более экзотическое место для своего долгожданного отдыха.

Лизл иронически засмеялась.

— Ирландия — это ведь так чудесно. Она далеко от цивилизации. А это именно то, в чем я нуждаюсь сейчас: в полном покое и тишине. Мне нужно побыть хоть немного подальше от людей, которые утеряли общечеловеческие ценности.

Наступила пауза. Лизл чувствовала на себе его взгляд.

— Что же у вас за жизнь, если вы не можете в ней никому доверять.

— Ну, не совсем так, — быстро возразила она.

Она развязала шарф и сняла его с головы, и теперь ее волосы свободно падали ей на лицо, как яркая пелена. Это напомнило Джеймсу, даже в полумраке их укрытия, мягкий свет свечей.

— А почему вы делаете это?

Лизл изумленно взглянула на него.

— Делаю — что?

— Играете. Почему вы играете? Это искусственная жизнь; это развлечение для людей, которым больше нечем заняться.

Она издала удивленный смешок:

— Я так не думаю.

— Но ведь это так — это все неправда. В вашем мире нет ничего реального.

— Я могла бы сказать тоже самое о вашей жизни. Почему вы рисуете?

— Это совсем иное.

— Вовсе нет. Вы же сами признались, что рисуете потому, что вам это доставляет удовольствие. Так отчего вы рисуете?

Он пожал плечами, и взгляд его блуждал по серой дали океана. А Лизл, желая знать больше об этом человеке, спросила:

— Вы продаете свои картины?

На этот раз рассмеялся Джеймс: его повеселила сама мысль, что из своих картин он мог бы извлекать доход.

— Я бы хотел зарабатывать этим на жизнь, но не зарабатываю. — Наступила еще одна пауза, после которой он сказал: — Я зарабатываю деньги на своем конном заводе, еще немного — в своей лондонской галерее… ну и кое чем другим…

— Чем же?

Повисла долгая пауза. А когда он заговорил, голос его был спокоен и небрежен:

— Я унаследовал кое-какое дело.

У Лизл сложилось впечатление, что эти слова были полуправдой, но она не стала упорствовать.

Они сидела вместе в молчании, наблюдая, как море набрасывается в злобе на берег, слушая пронзительные крики чаек над головой.

Наконец Джеймс пошевелился и сказал:

— Поедем. Нам не худо бы поторопиться: через час станет темно.

Он нежно взял ее под локоть, и они пошли по песку обратно к машине. Она быстро взглянула на Джеймса, пока он открывал ей дверцу. Исчезающий дневной свет заострил его профиль, но даже в полумраке Лизл рассмотрела нежную тень его длинных ресниц и резко выступавшие скулы. Он стоял, наклонившись, открывая ключом машину, и выглядел напряженным и задумчивым.

Она обернулась к морю, сконцентрировавшись на бурлящей воде и наблюдая за величаво вздымавшимися валами. Они молча ехали в последних лучах заходящего солнца, пока оно окончательно не исчезло за горизонтом. На мили вокруг свет исходил лишь от фар их автомобиля. Когда они подъехали к Ханахину, было почти половина восьмого.

— Ну, вот мы и дома. Вот мой дом родной!

Джеймс, в явно приподнятом настроении, пронес багаж Лизл через коридор — и Лизл затаила дыхание, когда они проходили через тяжелую дубовую дверь. Дом имел вид основательный и невозмутимый, но, когда Джеймс провел Лизл к огромной винтовой лестнице, ее пронзил холодок. То не был холод физический, ощутимый, или тот холодок, который чувствуешь от усталости в дороге. И поежилась она невольно не от ветра или холода.

То было чувство удрученности, которое испытываешь, когда ощущаешь неправильность своего поведения: чувство неловкости и смущения. Лизл почувствовала настороженность и неприязнь в самом доме, будто сам дом говорил ей, чтобы она возвращалась туда, откуда приехала.

— Бриджит! — позвал Джеймс, открыв дверь в глубине зала. — Бриджит! Наша гостья прибыла — не оставите ли вы свои занятия и не покажете ли гостье комнату? — И вновь улыбнулся Лизл своей чарующей улыбкой. — Обед будет через час. Я занесу ваш багаж наверх и взгляну, где там Хэрри. Удивительно, что ее нет. Непохоже на нее, чтобы она пропадала где-то, когда приезжает гость.

Через несколько минут Лизл показали ее комнату: Бриджит оказалась престарелой домработницей, которая с одышкой взобралась по лестнице и открыла для Лизл дверь комнаты в конце длинной галереи.

Джеймс последовал за ними и поставил на пол багаж; затем жизнерадостно подмигнул Лизл и сбежал по лестнице, чтобы заняться поисками тетушки. Бриджит постелила постель, показала Лизл ванную и проинформировала на наречии, густо пересыпанном ирландскими словечками, о распорядке дня. Когда она ушла, Лизл приняла душ и, завернувшись в белое полотенце, перерыла свой багаж в поисках подходящей одежды. Она отыскала шелковые брючки и в тон им свободный верх. Когда она уже была готова спуститься вниз, Лизл присела в кресло и прикрыла на минуту глаза. Она вновь и вновь пыталась отыскать мысленно ту тайную струну, которую Джеймс задел в ней.

Она нетерпеливо пожала плечами, так и не поняв этого, и поднялась. Подойдя к окну, Лизл сдвинула тяжелый бархатный занавес, чтобы оглядеть двор. Небо было угольно-черным, но в слабом освещении двора она смогла рассмотреть, что дом очень старый, сложен из серого камня и с остроконечной крышей, а его фасад совершенно скрыт под густой порослью плюща. Верхние ярусы плюща нависали над вершинами деревьев, открытые всем ветрам, в то время как нижние опирались на стеклянные стены оранжереи.

Лизл поежилась, закрыла окно и взглянула на часы. Бог мой, как хочется есть, подумала она. Она взяла сумочку и пошла вниз, пытаясь избавиться от неуютного ощущения, которое не покидало ее со времени приезда. Когда она спустилась, голос Джеймса разрушил ее самопоглощенность.

— Надеюсь, вы нашли в своей комнате все необходимое?

Она сделала над собой усилие и пробормотала благодарность за заботу и роскошную комнату, которую Ловеллы приготовили к ее приезду в Ханахине, всей душой желая, чтобы неожиданная депрессия прошла. Она почувствовала прикосновение руки Джеймса. Джеймс провел ее в столовую.

— Думаю, вам необходимо перекусить. А, вот и Хэрри!

Он сказал это, когда стеклянная дверь, ведущая в столовую, открылась, и в полосе света Лизл увидела крошечную хрупкую фигурку. Джеймс взял Лизл за руку и подвел к крошечной женщине. В наступившей тишине Лизл услышала торжественное тиканье старых дедовских ходиков в дальнем углу и вновь ощутила странное чувство — будто она ступала в прошлое.

— Хэрри, хочу представить вам знаменитую Лизл Эдриан. Она умирает от голода — скоро ли будет обед?

Лизл была совершенно уверена, что ее пристально осмотрели — даже обозрели. И женщина, и этот дом, казалось, застыли во времени, а наметанный взгляд Лизл отметил, что нежная блузка и жилет цвета лаванды поверх твидовой юбки стоят приблизительно втрое дороже, чем её собственный шелковый наряд. Лизл также заметила невероятной величины сапфир, блиставший в перстне на костлявой левой руке дамы.

Пока две дамы стояли, молча меряя друг друга взглядами, Лизл убедилась, что Хэрриет очень выдержанна, а также в том, что когда-то она была очень красива. И все же выглядела она такой хрупкой и нежной, что порыв ветра, казалось, способен унести ее прочь. Ее седые волосы были мягкими, но густыми, и были уложены в высокую прическу, а лицо ее, хотя с истончившимися чертами, было свежим на вид.

Лизл машинально двинулась ей навстречу, протянув руку для приветствия, однако остановилась, заметив холодный блеск враждебности в старых серых глазах. Хэрриет протянула ей мягкую, с хорошим маникюром ручку, однако пожав ее, Лизл не ощутила теплоты. Улыбка Хэрриет Ловелл была любезно-вежливой, но искренности в ней не было. Хэрриет вновь окинула Лизл с головы до ног.

— Как поживает ваша бабушка? — Голос Хэрриет был мягок, сух, и совершенно лишен эмоциональной окраски.

— Бабушка в порядке, шлет вам свой привет.

— Вы очень хорошенькая, моя дорогая: почти так же хороши, как все про вас говорят.

— Спасибо, и благодарю вас за то, что вы позволили мне отдохнуть у вас. Я с нетерпением ждала приезда в Ханахин: бабушка мне много о вас рассказывала.