— Давно умерла ваша мать?
— Семь лет назад, перед Рождеством, — ответил он, накладывая себе еще баранины. — Последнее время перед смертью она стала очень набожной, часами молилась Богу. Еще бы! Сколько несчастий на нее обрушилось: отца повесили, Джоз уехал в Америку, Мэт утонул. За мной некому было присмотреть, я рос диким. Но ее молитв я не мог вынести. Сбежал на корабль. Потом, правда, вернулся, море мне как-то не подошло. Мать высохла, как скелет. «Надо больше есть», — пытался я уговорить ее, но она меня не слушала. Я снова ушел из дому, поехал в Плимут, пробыл там какое-то время, зарабатывал на жизнь, как мог. На Рождество приехал домой: двери заколочены, вокруг ни души. Я был взбешен, сутки не ел — надеялся на домашний обед. Пошел к Северному Холму, там мне сказали, что мать умерла за три недели до моего приезда. Никакого Рождественского обеда я не получил. Можно с тем же успехом было оставаться в Плимуте. В буфете позади тебя есть сыр. Можешь взять половину. Там черви завелись, но они безвредны.
Мэри отказалась. Он встал и достал сыр сам.
— В чем дело? — поинтересовался Джем. — У тебя вид больной коровы. Это баранина на тебя так подействовала?
Девушка, помолчав и наблюдая, как он снова сел на свое место и положил кусок сыра на черствый хлеб, неожиданно заметила:
— Было бы хорошо, если бы все Мерлины вымерли. Для Корнуолла это было бы благом. Ваша семья хуже заразной болезни. Вы родились порочными. Неужели вы ни разу не подумали, как страдала ваша мать, что она перенесла?
Джем смотрел на нее с открытым ртом.
— С матерью все было в порядке, — сказал он, дожевывая бутерброд с безвредными червями в сыре. — Она никогда не жаловалась, привыкла к нашему обращению. За отца она вышла в шестнадцать лет, ей некогда было страдать. Через год родился Джоз, затем Мэт. Их надо было растить. А когда они встали на ноги, появился я, для нее все началось сначала. Я родился по недосмотру. Просто отец продал трех ворованных коров на ярмарке и на радостях напился. Иначе я не сидел бы здесь перед тобой сегодня.
Мэри кончила есть и начала молча убирать со стола.
— Как поживает хозяин таверны «Ямайка»? — спросил Джем, наблюдая, как она моет посуду.
— Пьет, как когда-то его отец, — безразличным голосом ответила Мэри.
— Это его погубит когда-нибудь, — сказал брат серьезно. — Он напивается до бесчувствия и лежит, как бревно, по нескольку дней кряду. Идиот! Сколько это длится на этот раз?
— Пять дней.
— Ну, это еще ничего. Он с неделю может пить, если ему дать волю. Потом с трудом будет держаться на ногах, как новорожденный теленок. Вот когда выпитая жидкость выйдет из него, тогда он становится по-настоящему опасен. Тогда берегись.
— Он меня не тронет, я позабочусь об этом, — сказала Мэри. — У него есть другие дела.
— Ты что-то скрываешь. Что это за таинственные дела? Что происходит в «Ямайке»?
— Все зависит от того, как на это посмотреть. К нам на днях наведывался мистер Бассат из Северного Холма.
Джем чуть не свалился со стула.
— Черт возьми! Что его привело к вам?
— Дяди Джоза не было дома, и мистер Бассат настоял, чтобы его впустили в помещения. Он осматривал комнаты, сломал замок на заколоченной кладовке в конце коридора, вернее, ломали вдвоем со слугой, но комната оказалась пустой. Бассат был очень разочарован и удивлен. Он уехал страшно разгневанный. И о вас этот человек тоже расспрашивал, но я сказала, что ни разу вас не видела.
Джем насвистывал. Глаза его сначала ничего не выражали, но когда упомянули его имя, взгляд Джема стал напряженным, потом он рассмеялся.
— Почему ты соврала ему?
— Так было легче от него избавиться, — ответила девушка. — Если бы у меня было время обдумать ответ, я, конечно, сказала бы правду. Ведь у вас нет причин прятаться от него, не так ли?
— Совершенно никаких причин… кроме разве того черного коня, которого ты видела сегодня у ручья. Это его конь, — бросил Джем небрежным тоном. — На прошлой неделе он был серый в яблоках, обошелся сквайру в копеечку. Бассат сам его выхаживал. Я заработаю на нем несколько фунтов в Лонсестоне, если повезет. Пойдем, я тебе его покажу.
Они вышли на залитый солнцем двор. Мэри стояла у двери, вытирая передником руки, Джем пошел в конюшню.
Дом приютился у склона горы над Уайри Брук, ручей петлял по долине, исчезая за дальними холмами. За домом тянулась широкая плоская равнина, переходящая справа и слева в торфяные болота. Мэри подумала, что, наверное, эта равнина, поросшая высокой сочной травой, — отличное пастбище для окрестных стад, — и есть Болото Двенадцати Молодцов.
Девушка представила, как маленький Джоз Мерлин резвится на этих просторах, а за ним наблюдает с порога дома высокая одинокая женщина, его мать. Она стоит на крыльце, скрестив перед собой руки, в глазах ее замер немой вопрос. Целый мир невысказанных мук, горечи и гнева прошел под крышей этого небольшого дома.
Из-за угла появился Джем верхом на черном коне, подскакал к Мэри.
— Вот жеребец, которого я тебе предлагал, — сказал он, — но ты все не можешь расстаться со своими деньгами. Сквайр готовил его для жены, он будет тебе хорошо служить. Подумай, может, ты все же захочешь его купить?
Мэри отрицательно покачала головой.
— Вы, пожалуй, заставите меня привязать его в «Ямайке» и держать там в конюшне до приезда мистера Бассата, не так ли? Вы уверены, что сквайр его не узнает? Благодарю за заботу, но предпочитаю не рисковать. Я уже столько раз лгала ради вашей семьи, Джем Мерлин, что хватит на всю жизнь.
Лицо у Джема вытянулось, он спрыгнул на землю.
— Ты отказываешься от самого выгодного предложения, о котором можно только мечтать. Другого случая не представится, учти. Я его продам в Лонсестоне на Рождественской ярмарке, покупатели там будут драться из-за него.
Он подтолкнул коня, дал команду, и тот испуганно поскакал к проходу между скал.
Джем искоса поглядывал на гостью, теребя в руках травинку, вырванную из стога сена.
— Что нужно было сквайру Бассату в «Ямайке»? — спросил он.
Мэри посмотрела ему в глаза.
— Вам лучше знать.
Джем теперь сосредоточенно дожевывал травинку, сплевывая пережеванную массу.
— Что тебе известно? — настойчиво добивался он своего.
Девушка пожала плечами.
— Я пришла сюда не для того, чтобы отвечать на вопросы, как в полицейском участке. Хватит с меня допроса мистера Бассата.
— Джозу повезло, что он успел вывезти товар, — сказал Джем спокойно. — Я ему говорил в прошлый раз, что он играет с огнем. Его рано или поздно отловят, вопрос времени. И вместо того, чтобы подумать о своей безопасности, он пускается в запой, проклятый дурак.
Мэри ничего не ответила. Если Джем хочет поймать ее в сети, откровенничая таким образом, ему придется разочароваться.
— Тебе, наверное, все хорошо видно из твоего окна над крыльцом, — заметил он. — Они будят тебя, когда приезжают?
— Откуда вам известно, что это моя комната? — быстро среагировала Мэри.
Вопрос застал его врасплох, в глазах промелькнуло замешательство, но он тут же рассмеялся.
— Я на днях заезжал утром в «Ямайку». Это окно было настежь открыто, занавеска развевалась на ветру. Я не помню случая, чтобы в «Ямайке» когда-нибудь раньше открывали окна.
Объяснение было правдоподобное, но Мэри оно не обмануло. Ужасное подозрение закралось ей в сердце. Не Джем ли скрывался в гостевой комнате в ту субботнюю ночь, когда было совершено убийство? Внутри у нее все похолодело.
— Почему ты так осторожничаешь? — допытывался он. — Неужели ты думаешь, что я пойду к брату и наябедничаю на тебя, что ты не умеешь держать язык за зубами, и прочую чушь? К черту все, Мэри, ты ведь не глухая и не слепая. Даже ребенок понял бы, что там нечисто, если бы пожил с месяц в таверне «Ямайка».
— Что вы пытаетесь вытянуть из меня? В чем я должна признаться? И не все ли вам равно, что я знаю и чего не знаю. Мне нужно только одно — забрать мою тетю из этого проклятого места. И чем скорее, тем лучше. Я вам уже говорила об этом. Правда, ее надо уговорить уехать, это потребует времени. Что до вашего брата, то мне безразлично, пусть хоть до смерти упьется. Его жизнь и его бизнес — дело только Джоза Мерлина, не мое. Мне на это наплевать.