Тогда Фрэнсис повернулся к Мэри. Рядом с ней он выглядел призраком. На воскообразном лице трудно было прочитать, о чем он думал, что чувствовал.
— Погода портит все дело. Я знаю, такие туманы держатся долго, по нескольку часов. Продолжать путь очень рискованно, еще опаснее возвращаться. Нужно ждать рассвета здесь.
Она не ответила; отсрочка давала слабую надежду, хотя туман мог остановить и тех, кто преследовал их.
— Где мы находимся? — спросила Мэри, пока он держал поводья обеих лошадей, уводил их влево, подальше от низины на более крепкий каменистый участок суши. Белый сырой туман полз неотступно за ними.
— Вы можете отдохнуть, Мэри Йеллан, — сказал он. — Здесь есть пещера, она укроет от сырости, спать вы будете на гранитной постели Ратфорта. А завтра будет видно…
Лошади с трудом поднимались по каменистым склонам, оставляя туман позади. Вскоре Мэри, закутавшись в плащ, сидела, как изваяние, в каменном укрытии. Подтянув колени к подбородку, обхватив их руками, она стремилась защититься от сырости, но влага проникала в складки одежды и добиралась до кожи, обдавая неприятным холодом. Скалистая вершина Рафтора возвышалась над туманом, как гигантское лицо. Облака проплывали над ними, густые и плотные, скрывая вид на болота.
Воздух здесь был кристально прозрачным и чистым, словно не хотел знать о том, что на земле внизу не видно ни зги, и все живое спотыкалось и двигалось наощупь в густом мраке. Воздух наверху жил отдельной жизнью — ветерком нашептывал что-то ласковое камням, шуршал ветками кустарника, то вдруг издавал вздох, острый, как лезвие ножа и такой же холодный, он пролетал по плоским отполированным глыбам и эхом отдавался в пещерах. Потом все звуки сливались в единую невнятную песню гор. Затем снова наступала недолгая тишина.
Лошади были укрыты в пещере, они стояли, прижавшись головами друг к другу, но видно было, что они чувствуют себя неуютно и неспокойно, то и дело поворачиваясь мордами к хозяину, как бы ища защиты и совета. Он сидел в стороне, в нескольких ярдах от Мэри, иногда она чувствовала его испытующий взгляд, взвешивающий шансы на успех. Она была начеку, готовая в любую минуту к атаке; когда он сделал движение, подвинулся или повернулся на своем каменном сидении, она отпустила колени и замерла, сжав кулаки.
Он посоветовал ей заснуть, но сон не приходил, а если бы и пришел внезапно, она отогнала бы его прочь, как можно прогнать только врага. Она знала, что может заснуть помимо своей воли, но, когда проснется, почувствует его холодные влажные руки на горле и его восковую маску над своим лицом. Короткие белые волосы нимбом окружат его голову, в глазах зажжется знакомый ей торжествующий блеск. Здесь было его царство, он здесь властитель этого молчаливого мира — венец мироздания, всемогущее божество.
Мэри вдруг услышала, как он откашлялся, намереваясь что-то сказать, но ничего не произнес, только ветер снова зашептал свои секреты. Девушка подумала, как далеки они друг от друга, два человека, волею случая оказавшиеся в этом месте, но разделенные вечностью. Ей стало страшно, что она может стать пленницей чуждой ей воли, раствориться в его тени, погибнуть как личность.
Ветер усилился, налетая на камни, он оставлял за собой стоны и рыдания. Этот ветер был ниоткуда и летел в никуда. Он поднимался от камней и с земли внизу, он завывал в пещерах и ущельях скал — сначала вздох, потом жалобное стенание — отзываясь в воздухе зловещим заунывным хором мертвецов.
Мэри плотнее закуталась в плащ и натянула капюшон, чтобы не слышать, но ветер свирепел, трепал волосы, заползал вглубь пещеры холодными колючими порывами.
Было непонятно, откуда он появился: внизу густой туман и облака создавали естественный заслон. Здесь же, на вершине, ветер бушевал, нашептывая неясные страхи, рыдая от воспоминаний об отчаянии и кровавых битвах седых веков, скорбел об одиночестве пещерным эхом, прямо над головой девушки, словно сами Боги извергали звуки с устремленной в небо вершины Рафтора. Мэри казалось, что она слышит множество голосов, звук тысяч бегущих ног, и камни вокруг нее превращаются в людей с иссушенными временем нечеловеческими лицами, изборожденными складками и морщинами, как скалы вокруг; они говорят на непонятном языке, а их пальцы на руках и ногах скрючены, как лапы хищной птицы. Они смотрят на нее и сквозь нее каменными глазами, не замечая, словно она маленький одинокий листок, гонимый ветром неизвестно куда, достойный только презрения, ибо они сами боролись, побеждали и стоят по праву на страже времени, гигантские изваяния древности.
Вот они надвигаются на нее сплошной шеренгой, готовые раздавить, она вскрикивает, вскакивает на ноги, каждая жилка трепещет от напряжения и страха.
Ветер утих, глыбы гранита по-прежнему возвышались над головой. Фрэнсис Дэйви пристально наблюдал за ней, подперев руками голову.
— Вы заснули, — сказал он.
Девушка запротестовала, пытаясь разуверить его и не веря сама тому, что говорит.
— Вы устали, не упрямьтесь, до рассвета вы можете отдохнуть. Сейчас расслабьтесь, еще долго ждать. Расслабьтесь, Мэри Йеллан, не боритесь с природой. Вы боитесь меня? Думаете, я воспользуюсь вашей слабостью?
— Я ничего не боюсь, просто не могу спать.
— Вы продрогли, сидя на камнях. Мне не теплее, но на моем месте не так дуст. Мы могли бы согреться, если бы сели рядом.
— Мне не холодно.
— Я предложил это, потому что знаю здешние ночи. Самое холодное время — после рассвета, перед восходом солнца. Вы поступаете неразумно, сидя в отдалении. Приблизьтесь и прислонитесь ко мне, спина к спине, и поспите. У меня нет намерения причинить вам вред. Обещаю не дотрагиваться до вас.
Мэри отрицательно покачала головой и сжала руки под плащом. Лицо его было скрыто в темноте, он не смотрел на нее, но она знала, что священник улыбается, издеваясь над ее трусостью. Девушка действительно очень замерзла, страшно хотелось согреться, но от него она не примет покровительства. Руки закоченели, ноги потеряли чувствительность от холода, казалось, она сейчас превратится в часть застывшей на веки гранитной глыбы. Сон подкрадывался, навевая причудливые видения, проплывающие чередой, но одна фигура не исчезала, она возвышалась, огромная и прямая с нимбом бесцветных волос и колючим взглядом водянистых глаз, вот она сжимает ей горло нервными холодными пальцами и нашептывает в ухо непонятные слова. Мэри снова просыпается, как от толчка, но все вокруг по-прежнему, никаких перемен, она спала только минуту.
Ей снилось, что они вместе гуляют по Испании, он рвет для нее гигантские цветы с пурпурными головками и преподносит, улыбаясь. Она отбрасывает их прочь, но они впиваются в юбку, как щупальца, ползут вверх, сдавливают шею плотным кольцом, издающим ядовитый удушливый запах.
Вот они едут в карете, черной, как шмель, стены надвигаются на них, прижимая друг друга, выдавливая из них жизнь, пока они не превратятся в мертвые плоские тела, раздавленные и исковерканные. И так застывают на века, как две сплющенные глыбы гранита.
Она снова очнулась, его рука зажимала ей рот, и это был не сон, но неоспоримая реальность. Она хотела оказать сопротивление, но он держал ее крепко, что-то резко шепча ей на ухо и требуя молчания.
Он заложил ей руки за спину и связал, не спеша, не причиняя боли, обдуманно и спокойно, воспользовавшись своим поясом. Провел рукой под ремнем, чтобы убедиться, что он не повредит кожу.
Она наблюдала, беспомощная, за его движениями, пытаясь угадать, что он задумал. Затем он вынул из кармана шарф, свернул и завязал ей рот, сделав сзади узел. Теперь она не могла ни говорить, ни кричать, но вынуждена была покорно ждать следующего хода в его игре. Он помог ей подняться и подвел к склону горы.
— Я вынужден сделать это, Мэри, ради нас обоих, — сказал он. — Когда мы вчера отправлялись в путь, я не учел тумана. Если нас схватят, это моя вина, прислушайтесь, и вы поймете, почему молчание важно для нас обоих.
Он стоял у спуска с горы, держа ее за руки и указывая вниз, где еще стоял туман. Слушайте. Ваш слух, возможно, острее моего.
Она поняла, что спала больше, чем сама думала, темнота рассеивалась, наступало утро. С востока сквозь густой покров облаков и тумана проникали робкие лучи восходящего солнца. Девушка посмотрела в направлении его руки, но ничего не увидела, кроме тумана и мокрых веток вереска. Однако, прислушавшись, уловила отчетливый звук, что-то среднее между зовом и плачем, напоминавший звук ветра в горах. Сначала он был очень слабым, странно высокого тона, непохожий на голос человека. Звук приближался, нарастал. Фрэнсис Дэйви обернулся к Мэри.