В эти дни ей даже не хотелось вылезать из кровати, чтобы сделать три шага до туалета. Хотелось, чтоб пришёл кто-нибудь, вынул из одёжек и одеял, отряхнул от сушек, помыл, причесал и увёз развлекаться куда-то с самбукой и медведями, по ходу решив разом все проблемы. Соблазнял бы бешеными деньгами, а Настя бы демонически хохотала, поливая деньги самбукой и поджигая…
Утром забегала Анхен и, пихнув ей в руку зелёную карточку Сбербанка, сказала: «Ничего не знаю и знать не хочу. Я ею не пользуюсь. Здесь моя стипендия за год. Может быть, тебе это поможет как-нибудь… Вернёшь, когда получится…»
Два равно неприятных выхода: или ехать домой, предварительно сделав аборт, или «нести в подоле». И в любом случае – отчисление, которое ни при каких обстоятельствах не сможет обрадовать родителей.
Три компакт-диска, четыре часа непрерывной музыки, которая слилась для Насти в одну-единственную длинную песню, под которую она танцевала, забыв о реальности. Последняя песня третьего диска подошла к концу, и в тёмном зале воцарилась звенящая тишина. Настя выключила стереосистему и вспомнила о том, что завтра утром ей нужно идти в женскую консультацию. Пересчитала деньги в кошельке.
– Должно хватить… – полушёпотом сказала она сама себе, и в этот момент в тишине раздались одиночные аплодисменты… Только сейчас Настя заметила, что не одна в этом пустом зале. У дверей в длинном чёрном плаще стоял высокий мужчина, лица которого она не могла различить в сумраке.
– Вы испугали меня… – немного обиженно сказала Настя, садясь на ступеньку рядом со сценой. – Вы давно тут стоите?
– Час.
– А я не заметила…
– Ничего страшного… – ответил он и медленно подошёл к Насте.
Она молча следила за его шагами. Он остановился напротив, и только сейчас Настя узнала его. Георгий Васильевич. Что он здесь делает в это время?
Он стоял и снисходительно смотрел на неё, еле заметно улыбаясь.
– Странно как-то видеть вас здесь, – неуверенно произнесла Настя. – Я уже отчислена?
– Откуда столько пессимизма, Настя? – Из всех знакомых ей мужчин только Новгородцев мог говорить так. И нежно, и издевательски одновременно.
– Вы знаете, как меня зовут… – ехидно сказала Настя.
Новгородцев не ответил. Он присел рядом с ней и хитро посмотрел в глаза. Настя боялась себе признаться, что этот грубоватый мужчина, заместитель декана, внешне похож на одного известного чёрного мага, которого она как-то видела по телевизору, оказывал на неё парализующее действие. Она то забывала слова, то начинала краснеть, то просто запиналась, как последняя влюблённая дура.
– Ты далеко живёшь? Могу подвезти.
– Я живу в соседнем блоке.
– Тогда, может, сходим куда-нибудь сейчас? – предложил он, глядя на дорогие часы на руке. Было около девяти вечера. – В «Яръ», например…
– Я не хочу в ресторан, – ответила Настя, вытирая лицо мягким белым полотенцем.
– А куда ты хочешь?
– Не знаю… – Настя пожала плечами и добавила, истерично смеясь: – Скорее не «куда», а «чего». Чемодан баксов был бы сейчас очень кстати, чтобы устранить жопу, в которой я нахожусь!
– Поехали, – согласился Георгий Васильевич. – Сколько времени тебе нужно, чтобы собраться?
– Десять минут, – ответила Настя, вставая со ступеньки. – Постойте, я же пошутила…
– А я нет, – улыбнулся Георгий. – Жду тебя в машине напротив «Галилео».
Это был первый шаг. Настя серьёзно подумала, что в последнее время жизнь над ней просто издевается, а это непонятное знакомство и ужин с Новгородцевым – очередная эксцентричная шутка. Правда, не очень смешная. Что ему нужно от неё? И что же будет дальше?
А дальше – Георгий ещё раз пригласил Настю в ресторан.
…Они говорили:
– Ты роскошная девушка. Женщина. Ты создана для другого мира, для другой жизни.
– Я тоже так думаю, – соглашалась Настя, вспоминая о бальных танцах. – Я с детства танцевала. И если бы я не навернулась с лестницы и не сломала руку, вряд ли сейчас сидела тут с вами. Моя жизнь сломалась вместе с моей рукой. Потом рука срослась не совсем правильно. Это незаметно для тех, кто не знает, но танцевать я вряд ли теперь смогу. Так же как никогда не стану прежней.
– Я не видел твоих выступлений. Я представляю тебя светской львицей. Рядом со мной. Красивая, дорогая, гламурная и моя.
– Что вы! – расхохоталась Настя, представив себя на месте Ксении Собчак. – Какая из меня светская львица?! Вы смеётесь!.. Да я не помню даже, когда последний раз была в парикмахерской!..
– Ничего. Со временем всё получится, – улыбался Георгий.
Почему-то он напомнил Насте змея-искусителя. Настя шутливо нарекла так Максима ещё два года назад – из-за его хитрых глаз, но с Георгием было уже что-то другое, а что именно – она пока не успела понять.
Он продолжал:
– Роскошной девушке – соответствующий телефон, – и положил на стол небольшую коробку в жёлтом пакете.
Настя недоверчиво подняла на него глаза.
– Это тебе, – повторил Георгий. – Не хочешь посмотреть?
Настя открыла коробку. Новый мобильный телефон – малиновая раскладушка, вся в кристаллах «Сваровски».
– Это подарок, – уточнил зачем-то Георгий. – Нравится?
– А кому не понравится? – ответила вопросом Настя.
– Поехали ко мне?
Жизнь продолжала издеваться – она будто подмигивала и шептала исподтишка: «Давай, Настя, давай!..», в то время как новый мобильник в её воображении принял образ крупного зелёного яблока, а Георгий говорил так нежно и тихо, что казалось – он шипит.
Настя улыбнулась своим мыслям, отлично понимая, что не стоило принимать такой дорогой подарок и ехать теперь домой к Георгию. Она приняла игру и уже догадывалась, что через час они будут заниматься сексом в его квартире. Понравится? Не понравится? Настя не задумывалась, не хотела задумываться, она просто села к нему в «Ниссан» и захлопнула дверь.
Начиная со следующей недели, Настя появлялась в студенческом городке только по вторникам – вечером ее привозил туда Георгий, чтобы она провела свои занятия по танцам, а сам в это время ждал ее в машине на автостоянке. Хоть этого и не было сказано вслух прямым текстом, Настя и так понимала, чем ей придётся расплачиваться за надуманное душевное спокойствие и отсутствие серьёзных проблем. Её не только не отчислили, но и разрешили не посещать занятия вообще.
В этот день Настя взяла машину Георгия и сама поехала на Ленинский. Жутко тянуло туда, а еще хотелось курить. Нестерпимо. Она припарковала «Ниссан» чуть левее входа в студенческий городок, опустила боковое стекло и вдохнула вечерний воздух, пахнущий пьяным прошлым, которое даже и не думало отпускать ее. Каждый вторник, уезжая отсюда, Настя прилипала к окну и пялилась на маленький удаляющийся городок на юго-западе Москвы. Она знала его до мелочей, до последней дверной ручки или ободранной двери в комнату. Маленький мир из пятнадцати корпусов общежития, небольших клубов и арабских забегаловок, где по утрам пахло шаурмой и подгорелым кофе.
Настя закурила. Рядом на пустом сиденье лежал бумажный пакет из «Макдоналдса» с парочкой гамбургеров, картошкой, сырным соусом и стаканом капучино.
Хотелось выйти из машины и пойти куда глаза глядят. Пройти по всем местам, по всем уютным кафешкам и забегаловкам, по всем крошечным магазинам и дешевым клубам. Посидеть в «Симбаде», где они раньше так часто с Димкой пили пиво допоздна, а время летело, как сверхзвуковой самолет. Только сели за стол в шесть вечера, а через миг пора выходить. На часах без десяти двенадцать, арабы уже собирают стулья, а она не успела ему рассказать еще столько всего. Рядом с ним хотелось вывернуть душу наизнанку – то, что Настя рассказывала Димке, она не рассказывала даже Максу.
Вон там, на четвертом этаже, светится зеленым светом их с Андрюхой окно. Комната 410. Забыла – Андрей живет с Анькой рядом, а зеленое окно – комната Димы и Кати. Анька рассказывала о ней ещё два года назад. Подшутила над Васильевым. Хотела сплавить Димке Юлю, а подвернулась Катя, и подвернулась удачно.
Настя пыталась вспомнить, как выглядит комната. Что там внутри? Но вспоминалась лишь дверь – с двумя кроликами из черной самоклеящейся ленты.
В чём? Когда? Где именно я ошиблась? Чем виновата? Что сделала не так?
С каждой минутой безответных вопросов становилось все больше и больше. Она сама могла ответить на них: просто он понял, что любит ту, с которой был рядом два года. Такие отношения быстро не забываются. А Настя – только хороший секс, и ничего больше.