Дарья Лаврова - Текила-любовь

– Да? Что спрашивал?

– Не помню фамилии. С четвёртого курса вроде. Знаешь, сколько их у меня? Из механиков, по-моему. Интересовался, не отчислили ли тебя.

– А как он выглядел?

– Что я, помню, что ли, солнце? Если б спросила девушка, я бы, может, и запомнил, но на парней, извини, не смотрю. Высокий, худощавый… Не помню. Хотя нет, фамилию вспомнил – Васильев. Кто это, солнце, а? Бывший поклонник? Или… ты дала ему отставку?

– Ни то, ни другое.

Они ужинали молча. А после, остановившись у зеркала в туалете, Настя замерла. Она просто не узнала себя. То же чувство, что и два с половиной года назад. Давящее, тоскливое одиночество, которое приходит тогда, когда совсем этого не ждёшь. Вернее, оно всегда рядом, просто не всегда его замечаешь. Из зеркала на неё смотрела она же – Настя, только со стороны. Казалось, та холёная девушка в кремовом платье понимает всё намного лучше, будто видит её насквозь и при этом смеётся ей в лицо. Да, та девушка знала и видела всё. Она как бы наблюдала за настоящей Настей, качала головой и тихо шептала: «Не верю!» Ничему не верю. Ты плохая актриса – вот ты кто!

Настя знала, что девушка в зеркале права. Ей и правда чудилось, что она последнее время снимается в кино, играя при этом чужие роли, в которые никак не получалось вжиться. Два месяца это была роль женщины богатого мужчины, как захотелось Георгию – другими словами, дорогая содержанка. Она принимала от него подарки, жила в его четырёхкомнатной квартире на Ленинском проспекте, заказывала еду на дом и посещала салоны красоты через день – а он водил её по ресторанам, брал с собой на презентации и приёмы.

Настя не прониклась своей простой, на первый взгляд, ролью и чувствовала себя разве что девушкой из фирмы эскорт-услуг, но никак не роскошной женщиной, какую из неё пытался сделать Георгий.

Чем я лучше шлюхи? Почти ничем.

Настя вздохнула и продолжала изучать себя в зеркале. Дорогая живая кукла, красивая игрушка в руках денежного Георгия, который хвастается ею своим друзьям. Настя и Георгий мало разговаривали – видимо, кукле это было необязательно. И опять роли.

С Георгием – роль живой элитной куклы, любовницы-содержанки. С Максимом – роль хорошей девочки, которая Насте тоже не слишком удалась. Как же трудно… Неужели, чтобы удержать мужчину, нужно всё время подстраиваться под него? Любит куколок? Быть куклой. Любит хороших девочек? Быть хорошей девочкой. Любит стерв? Быть стервой. Как же всё-таки трудно… А собой-то когда быть? И главное – с кем?

Час назад Георгий сказал, что к нему днём подходил Васильев.

Настя подняла глаза и снова посмотрела на девушку-двойника в зеркале. Теперь она уже не смеялась над ней – в её глазах блестели слёзы. Самые настоящие. Солёные. Свои.

Первое, что она сделала, зайдя поздно вечером в квартиру, это понеслась в ванную, на ходу сбрасывая туфли и расстёгивая платье. Раздевшись, Настя встала под горячий душ и неподвижно простояла под ним минут сорок, подставив лицо тонким струям воды.

Она надела белый махровый халат и босиком медленно вышла. На кухне Георгий пил виски со льдом. Настя натянуто улыбнулась, глядя на его пальцы. Они были тонкие и длинные – почти женские. Машка бы сейчас уточнила с ехидным смешком – «как у гинеколога».

Они молча прошли в комнату и легли в постель. От Георгия пахло смесью виски и пряного одеколона, а в темноте на шее блестела золотая цепочка. Настя лениво отвечала на его ласки; секс был вялым и пресным, как после двадцати лет совместной жизни. Никаким. Чисто физиологическая близость с нелюбимым мужчиной. Когда он наконец закончил своё дело и, отвернувшись, отключился, Настя ушла на кухню.

Подошла к окну и посмотрела вниз. Огни, машины. Троллейбусы уже не ходят – поздно. А если бы ходили? – Можно было бы сесть, проехать десяток остановок в сторону Калужской площади и оказаться в ночном студгородке.

Настя забралась с ногами на широкий подоконник и приоткрыла окно. Гул машин, освещённое фонарями шоссе, вдоль которого шли какие-то люди и смеялись. Где-то далеко сработала сигнализация. Настя положила голову на колени, отодвинула в сторону бокал с виски и, казалось, начала засыпать. В полусне, как в бреду, вспомнился последний разговор с Машкой, когда Настя приезжала во вторник:

– Как себя чувствуешь? Ничего не болит? Понимаю, каково тебе сейчас… Многие женщины впадают в депрессию. Что тебе врач говорит?

– Маш, я не делала аборт… – призналась тогда Настя. – Думала, что смогу, но… Только, умоляю, не говори Аньке!..

– Но ведь скоро станет заметно, и все узнают… А Васильеву не хочешь сказать? Тебе не кажется, что он должен быть в ответе?

– Не волнуйся, со мной всё будет хорошо, а от него мне ничего не нужно. У меня есть деньги.

– Как назовёшь?

– Анькой…

На следующий день Настя решила появиться в универе. Первым человеком, с которым она столкнулась утром на факультете, была Анхен. В конце мая, сдав досрочно все экзамены, она устроилась подработать секретаршей в родной деканат инженерного факультета. Работой особо не загружали, так что Аньке оставалось только просиживать время за компьютером, печатая редкие приказы и документы, иногда варить кофе для посетителей и пить чай, хорошо приправленный свежими сплетнями, со второй секретаршей – Кристиной Масловой. Меньше чем за неделю Анька успела узнать от неё столько перченых подробностей о преподавателях, сколько никогда бы не узнала, если б не эта работа в деканате. Собственно, этими самыми подробностями она сейчас и делилась с Настей.

– Терпеть не могу Новгородцева! – шепнула Анька на ухо Насте. – Он меня достал!.. – почти сипела она. – Он просто урод!

– Почему? – просипела в ответ Настя.

– Он всех девчонок домогается, – продолжила Анька. – Они уже просто не знают, куда от него деваться!.. Кристина вон, уже полгода с ним спит. Я пока держусь. Вот доработаю до конца месяца, заработаю себе на отдых – и уволюсь!..

– А откуда ты знаешь? – переварив полученную информацию, спросила Настя.

– Кристина мне тут столько наговорила, – вздохнула она. – Уши вянут!.. Приедешь сегодня к нам, я тебе и не такое расскажу! Блин, как же много рассказать тебе надо!

– Я приеду, – сказала Настя.

– Не забудь, вечером мы тебя ждём!.. Как закончишь занятия, сразу беги к нам!..

– Я всё помню, – улыбнулась у дверей Настя, а в голове уже зрел план дальней-ших действий на ближайшую неделю.

Накануне вечером, роясь в старой сумке, за обложкой в блочной тетради Настя нашла два билета в кино и голубой стикер со списком дел, который они с Машкой писали каждый день. Билеты на «Гарфилда» и «Бриджит Джонс-2» – с Димкой ходили прошлой осенью, забивали на лекции. А ещё там была чёрная крышка в виде сомбреро – от текилы.

Вернувшись из универа в квартиру Георгия, Настя быстро побросала в сумку свои старые шмотки – благо их было совсем немного, – написала ему короткую записку и ушла, не взяв ничего из того, что он успел надарить ей за прошедшие три месяца. И дело даже не в Кристине было – скорее это стало тем самым толчком. Толчком, чтобы закончить эти отношения и уйти.

Настя жаждала тепла, а не подарков. Всё было зря. Бессмысленно. Бесполезно. Уставшая и вконец опустошённая после всей этой истории с Максимом Шмалько и Димкой, она хотела отогреться – растопить свой душевный вакуум и начать жить дальше, с другим человеком. Но с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Лёд не таял, а Насте казалось, что она совсем онемела, как немеют пальцы при обморожении. Тело, эмоции, мысли – она перестала их чувствовать. Иногда Настя думала, что это необратимо. Прежняя Настя осталась где-то далеко, один-два года назад, когда всё было безоблачно и не было на горизонте той чёрной полосы, которая снова поделила её жизнь – теперь уже на несколько разных частей. Первая – до того, как она сломала руку; вторая – встреча с Максом, третья – Димка, а четвёртая продолжается уже полгода – с того дня, как он её бросил. А Настя, пребывая физически в четвёртой части, всё ещё топталась в третьей, потому что там у неё было всё и был Димка, а здесь – не было ничего, кроме одиночества и нерождённого ребёнка.

Лишь приезжая во вторник в студенческий городок, она понимала, что всё ещё жива. Пару раз видела издалека Димку и его воздушно-счастливую Катю.

Андрей и Анька разбирали дома огромный, во всю стену, шкаф. Такие стандартные шкафы были в каждой комнате общежития. Три большие полки. Где-то свалены учебники по испанскому и немецкому, где-то справочники по деталям машин, а где-то старые тетради, множество копий со статей и море скомканных бумажек, обёрток и футляров от «Киндер-сюрприза».