По участившемуся мельканию огней, по частому чередованию ответвляющихся от основного шоссе дорог, зеленых массивов и группам больших домов Наташа поняла, что она уже в городе.

«Сейчас, как только выеду на Московский проспект, остановлюсь передохнуть на пару минут. Заодно посмотрю карту», – подумала она, так как ей предстояло еще пересечь с юга на север чуть не весь город. Хотя все приглашенные на конференцию должны были разместиться, как водится, в одной гостинице, Наташа решила ехать на север, на Черную речку, – туда, где жили они втроем, с отцом и мамой, когда приезжали одной семьей еще в Ленинград на экскурсии. Ей даже казалось, что сами стены домов в том районе хранили тепло ее детства.

Тут Наташа вспомнила, что в Москве, в ближайшем к ее дому Кузьминском парке, она гуляла в последний раз уже года три, наверное, назад. Тогда девушку как раз сопровождал смешной молодой человек из ее лаборатории – Женя Савенко. А с тех пор ей было некогда туда даже заглянуть – из дома прямо в институт, из института – домой, или в командировку, или отдохнуть. Дочка теперь живет отдельно, но тревог по этому поводу не убавилось… Катерине всего-то семнадцать лет. Боже, какая легкомысленная… Неужели она была такая же в этом возрасте?

Дочкиному кавалеру тоже едва исполнилось девятнадцать. Какой-то придурок. Но Катя сказала, что любит его до смерти, и ушла к нему жить. И ничего нельзя сделать… Интересно, чья это была идея – уйти из дома. Неужели Катькина? Что, ей было плохо? Вот она, Наташа, с родителями жила до тридцати лет. И до сих пор об этом не жалеет. Спокойно, уютно. Мама всегда накормит, с папой – можно поговорить… Но, конечно, сейчас не так, как раньше, и Славик Катерине все-таки не родной отец… Но ведь он девочку с семи лет растил…

Наташе вспомнился эпизод их семейной жизни. Она тогда как раз вернулась из командировки в Прагу. Прелестная тогда была поездка… Весной, тоже в мае, два года назад… Но Наташа отогнала от себя эти воспоминания, сосредоточившись, влилась в мчащийся поток машин и въехала на площадь Победы. Миновав обелиск, она перестроилась в крайнюю правую полосу и остановилась. Московский проспект расстилался перед ней. Само название, горевшее на указателе дороги, почему-то показалось ей дорогим. Как ни любила Наташа Питер, последние годы все яснее ощущала себя жительницей Москвы. Родной приволжский город постепенно стирался из памяти. Так полотно старого мастера постепенно закрашивается стараниями его более молодых и решительных потомков.

Наташа размяла руки, уставшие держать руль, причесалась, посмотрела на себя в зеркало и осталась в целом довольна. Усталость от долгой езды выдавали только тени под глазами, а так – очень даже приятный вид.

«Позвонить сейчас, что ли?» – подумала она с неожиданной усмешкой. Опять возникло это наваждение. Снова захотелось увидеть того, кто был ей в принципе неприятен. Захотелось узнать, как идут дела у того, про кого уже много лет она думала не с сожалением, а с равнодушием и тщательно подавляемой горечью. Наташа достала записную книжку, но не стала открывать, а попробовала вспомнить номер, который когда-то помнила наизусть.

Ничего не получилось. «Это склероз», – усмехнулась она и решительно раскрыла книжку на букве А.

Алексей.

Наташа посмотрела на ряд цифр и обнаружила, что совершенно не взволнована.

«Позвоню, но не сейчас», – она закрыла книжку. Да и совершенно не факт, что надо обязательно звонить. Она еще посидела немного, отдыхая. Опять откуда-то из глубины сознания появилось отвратительное воспоминание, почти кошмар – чья-то знакомая фигура, стоящая в темноте, чье лицо всегда оставалось неразличимо. То ли кошмар этот был из сна и повторялся потом наяву, то ли она действительно видела когда-то что-то подобное и забыла об этом. Но человек, смотрящий на нее из темноты с угадывающейся усмешкой, с какой-то немыслимой, непонятно чем вызванной недоброжелательностью, был страшен ей до тошноты. Она никогда не могла понять – кто же он, кто скрывается от нее столько лет. Казалось, стоит только осветить эту фигуру, и Наташа узнает этого человека, определит ему место в своей жизни, и тогда мучительный кошмар рассеется.

Видение человека во тьме исчезло. Женщина решительно тряхнула головой.

Мне нужно в гостиницу. Завтра доклад, я должна выспаться. Она проверила маршрут по своей старой карте, вспомнила дорогу, спрятала расческу и быстро влилась в общий поток машин. И когда через несколько минут пересекла набережную Обводного канала, то поняла, что уже съехала с «большой земли» на острова, а, следовательно, дальше перед ней замелькают в вечерних огнях Фонтанка и Мойка, пахнет ароматом мазута и моря Нева, а потом уже появятся и любимые с детства места – Большая Невка, Карповка, Ушаковский мост…

Наталья Нечаева больше всех других мест любила Петроградский район. На Аптекарском острове жил когда-то товарищ ее отца, а на острове Каменном в военном санатории они любили отдыхать всей семьей. И самое лучшее время было такое, как сейчас, когда цвела липа, отцветала сирень, и над городом плыли белые ночи.

Гостиница оказалась небольшая. Бронь была оставлена, как полагается, администратор, женщина средних лет, – сама любезность. Наташа завела машину во двор – типичный ленинградский мешок из камней и асфальта, с одной стороны, правда, росли две старые липы.

«Ладно, умоюсь и позвоню домой», – подумала она, втаскивая в лифт полупустую, но объемистую сумку. Распаковка вещей заняла три минуты.

«А где же доклад?» – удивилась Наташа и снова проверила сумку. Доклада не было. Кулема, неужели оставила? Она достала мобильный телефон. Длинные телефонные гудки зазвучали в ухе. Она звонила на домашний номер. Никакой трагедии, конечно, но хотелось бы все-таки просмотреть перед сном доклад – освежить в памяти. И даже просто интересно – неужели действительно склероз? Куда она его все-таки задевала? Но вдруг вместо Славика послышался абсолютно незнакомый женский голос. Наталья Васильевна растерялась. Может, ошибка соединения?

– Попросите, пожалуйста, Вячеслава Сергеевича к телефону. – Она и сама не могла понять, почему она все-таки так сказала.

– Он сейчас не может подойти, он в ванной, – легко ответила незнакомка. И поинтересовалась в свою очередь: – А может быть, что-нибудь передать? Кто его спрашивает?

Наталья Васильевна сделала недолгую паузу.

– Скажите, жена.

В трубке что-то ойкнуло, но Наташа уже отключилась. Она даже порадовалась, что в сравнении с этим ойканьем ее собственный голос прозвучал вроде бы абсолютно спокойно, но тут же через секунду навалились на нее сразу и усталость, и голод, и досада на то, что доклад остался черт знает где, и самое главное – страшная тоска, соединенная с отчаянным чувством, что жизнь совершенно не удалась.

Оставаться в номере казалось невыносимым. Надо что-то поесть или выпить. Не захотелось спускаться в лифте – в узкой коробке с закрывающимися дверями, казалось, не хватало воздуха. Наталья пошла пешком.

Женщина-администратор, только что заносившая в свой компьютер Наташины данные и, как все женщины, сравнивавшая ее внешность и возраст со своими, была удивлена, насколько хорошо выглядит Наташа. Теперь же она не без удовлетворения отметила и устало опущенные плечи, и горькую складку у рта. И, как ни странно, от этого прониклась к новой постоялице участием.

– У вас ничего не случилось? – крикнула администратор от своей стойки. Вестибюль гостиницы был настолько маленьким, что все передвижения в нем оказывались видны как на ладони. Внутренняя дверь в ресторан вдруг открылась, и официантка побежала зачем-то в служебную комнату. Запах еды показался Наташе тошнотворным.

– Нет, ничего, спасибо, – сказала она и пошла наверх.

Администратор смотрела на нее с удивлением.

«Кошка из дому – мышки в пляс! – вдруг пришло в голову на площадке второго этажа. – Разве я – кошка?» – Машинально Наташа снова вошла в номер.

«Нет, но каково истинное родство душ?! – она старалась найти хоть каплю чего-то забавного в этом звонке. – Он сейчас в ванной, и я пойду в душ…» Она чуть не заплакала. Но усилием воли выкинула из головы все, что не относилось к докладу, и целых два часа заново записывала его на бумагу. Ровно в двенадцать Наташа погасила свет и, когда уже засыпала, все видела перед глазами серый асфальт, подминаемый колесами ее машины. А под утро ей опять приснился темный, неприятный, нераспознанный человек.


– Звонила твоя жена, а я, не подумав, сказала ей, что ты в ванной, – сделав забавную мордочку, призналась Марина, когда Вячеслав Сергеевич появился в комнате в банном халате – розовый, снова выбритый, с зачесанными назад влажными русыми волосами.