Взгляд его обратился к безжизненному телу Джулиана. В глазах защипало. Дрожащей рукой он стащил с головы шляпу.
— Дьявольщина!
Не раз до этого слышанное им проклятие, да еще произнесенное хорошо знакомым голосом, заставило Катберта резко вскинуть голову. Он онемел, не веря собственным глазам.
Джулиан сел, хлопая глазами и пытаясь сморгнуть налипший на ресницы снег. Торжествующая ухмылка сползла с лица Уоллингфорда, будто кто-то стер ее тряпкой. Завопив от радости, Катберт бросился к другу, упал возле него на колени и принялся ощупывать его дрожащими руками. Выпавший из рук Джулиана пистолет валялся в снегу возле него. Скорее всего он даже не успел выстрелить. Катберт, не в силах прийти в себя, молча потряс головой.
— Ничего не понимаю, — сказал маркиз. — Готов поклясться, что попал в него.
Секундант маркиза нахмурился — судя по всему, он тоже ничего не понимал.
— Вероятно, вы все-таки промазали, милорд. Или же он поскользнулся за мгновение до того, как вы выстрелили.
Уоллингфорд оглянулся на говорившего, тонкие аристократические губы злобно кривились. Секундант слетка поежился, словно опасаясь, что гнев маркиза обрушится на него самого.
По губам Джулиана скользнула кроткая улыбка.
— Простите, дружище. Почему-то с женщинами мне всегда везет больше, чем с портвейном.
Катберт сдавленно ахнул — выхватив из рук своего секунданта запасной пистолет, Уоллингфорд приставил его к груди Джулиана. Джулиан с веселым удивлением наблюдал за его действиями, явно не снисходя до того, чтобы униженно просить о пощаде. И застывший от ужаса Катберт внезапно понял, что при малейшем намеке на страх маркиз, не моргнув глазом, пристрелит их обоих. А потом ему останется только заплатить гробовщику, чтобы тот подтвердил, что обезумевший от горя Катберт стал угрожать ему оружием после того, как маркиз застрелил его друга.
Уоллингфорд медленно опустил пистолет. Из груди Катберта вырвался вздох облегчения.
— К тому времени как я уничтожу тебя, ублюдок, ты уже успеешь сто раз пожалеть, что сегодня я не всадил пулю в твое черное сердце! — Голос маркиза сочился ядом. — Я догадывался, что ты не сочтешь необходимым явиться на поединок в приличном виде, поэтому взял на себя смелость выкупить все твои долговые расписки. — Вытащив из кармана пачку бумажек, он домахал ими перед носом у Джулиана. — Ты мой, Кейн! Со всеми своими потрохами!
С губ Джулиана сорвался смешок. А мгновением позже он уже хохотал во все горло.
— Боюсь, вы опоздали, старина. Дьявол обскакал вас, давным-давно скупив мои долговые расписки!
Его насмешка только подлила масла в огонь.
— Тогда я буду молиться, чтобы он востребовал долг. Потому что единственное мое желание — видеть, как вы станете жариться в аду!
Резко повернувшись, Уоллингфорд зашагал к поджидающей его карете. Его спутники гуськом потянулись за ним, на лице гробовщика читалось горькое разочарование.
— Какая мрачная личность, ты не находишь? — пробормотал Катберт, провожая его взглядом. — Держу пари, парень страдает несварением желудка.
Карета умчалась. Катберт с Джулианом остались одни, затерянные посреди белого безмолвия. Джулиан так и продолжал сидеть на снегу, уронив руку на колено. Молчание друга, столь нехарактерное для его натуры, пугало Катберта куда больше, чем все события этого утра. Он уже до такой степени привык к неистощимому остроумию Джулиана, что слегка растерялся, не понимая, что с ним такое. Самому Катберту при всем его желании почему-то никогда не удавалось блеснуть какой-нибудь умной фразой.
Смущенно откашлявшись, он уже открыл было рот, чтобы сделать робкую попытку пошутить, когда по губам Джулиана скользнула тень его прежней улыбки.
— М-да… похоже, несмотря на все мои усилия, мне явно не судьба погибнуть на дуэли, унося с собой в могилу воспоминание о поцелуе женщины, которая принадлежит другому!
Катберт, сунув в шкатулку пистолет, помог Джулиану подняться на ноги.
— Не отчаивайся! — пропыхтел он. — Может, тебе суждено умереть в долговой тюрьме! В конце концов, чем чахотка хуже пули?
Подхватив Джулиана под мышки, он как раз пытался развернуть его в правильном направлении, когда ему в глаза бросилась дыра, зиявшая в толстом пальто на груди приятеля.
— А это что еще такое? — удивился он, прекрасно зная, как трепетно Джулиан относится к своему гардеробу. Во всяком случае, куда трепетнее, чем к своим многочисленным любовным интрижкам.
Нахмурившись, Катберт потрогал пальцами прореху — она была не меньше дюйма шириной, с торчавшими по краям почерневшими и обуглившимися нитками.
Ничего не понимая, он попытался было просунуть палец в дыру, когда Джулиан мягко, но решительно перехватил его руку.
— Должно быть, эту дыру прожгла пуля маркиза, когда я упал. Проклятый ублюдок! Заметь я, во что он превратил мое пальто, я забил бы ему в глотку эти долговые расписки! Между прочим, мне его шил сам старик Вестон[2]! — буркнул он, имея в виду любимого портного самого короля. — Оно обошлось мне в целых пять фунтов!
Катберт медленно отвел руку — мелькнувший в глазах друга недобрый огонек ясно дал понять, что дальнейшие расспросы нежелательны.
Заметив его смущение, Джулиан дружески хлопнул его по плечу.
— Пошли, Кабби! — весело крикнул он. — Ноги у меня уже совсем заледенели! Почему бы нам не раздавить бутылочку хорошего портвейна?
Он повернулся и зашагал через луг, увязая в снегу. А Катберт молча смотрел ему вслед, гадая, не сошел ли он, часом, с ума. Чего не привидится с пьяных глаз! Однако он мог поклясться…
Внезапно Джулиан, остановившись, оглянулся. Глаза его подозрительно сузились. Помрачнев, он бросил недобрый взгляд на древний тис, росший на краю луга, чьи искривленные от старости ветви гнулись под тяжестью снега почти до самой земли. Изящно очерченные ноздри Джулиана затрепетали и вдруг раздулись, как будто в воздухе повеяло ароматом чего-то соблазнительного. Губы приподнялись, обнажив сверкающие зубы, и вдруг во всем его облике появилось что-то хищное. Это было так страшно, что Катберт поспешно попятился.
— В чем дело? — шепотом спросил он. — Неужели маркиз передумал и решил вернуться, чтобы прикончить нас обоих?
Джулиан, немного помолчав, покачал головой. Недобрый огонек в его глазах погас.
— Да нет, ничего… Просто призрак прошлого…
Бросив в сторону тиса последний взгляд, он снова зашагал через луг. Катберт, опомнившись, пристроился следом. А Джулиан как ни в чем не бывало внезапно затянул «Девушку, которую я оставил дома» — и Катберту пришло в голову, что даже ангелы в раю, услышав его голос, чистый и звонкий, точно трель соловья, заплакали бы от зависти.
Прятавшаяся за тисовым деревом женщина бессильно прислонилась к корявому стволу. Колени у нее подгибались. Звуки мужского голоса медленно таяли вдали, теперь тишину нарушали только неясный шелест хлопьев снега да громкий стук ее собственного сердца. Она сама не могла бы сказать, что заставило ее сердце биться чаще — ужас или возбуждение. Знала только, что за последние шесть лет ни разу не чувствовала себя такой живой.
Она выскользнула из дома на рассвете, велела кучеру ехать за каретой маркиза и проследила за ним до самого парка, раздираемая надвое надеждой узнать, что сплетни являются правдой, и желанием, чтобы это было не так. Но стоило ей только юркнуть за тисовое дерево, как она вновь превратилась в ясноглазую семнадцатилетнюю девушку, впервые познавшую любовь.
Затаив дыхание, она беззвучно отсчитывала шаги, которые делали дуэлянты, как умирающий отсчитывает последние мгновения своей жизни. Потом маркиз повернулся и вскинул пистолет, и внутри у нее все оборвалось. Лишь невероятным усилием воли она заставила себя остаться на месте. А когда грянул выстрел и она увидела, что противник маркиза как подкошенный рухнул на снег, ей показалось, будто ее сердце остановилось.
Однако очень скоро оно забилось вновь — она увидела, как он сел, знакомым до боли движением отбросив с лица прядь черных волос. Опьянев от счастья и нахлынувшего облегчения, она едва не забыла об опасности, которая угрожала ей самой. И спохватилась уже в последний момент. Еще миг — и было бы слишком поздно.
Она смотрела ему вслед, чувствуя, как душа рвется к нему. И тут, словно почувствовав что-то, он вдруг обернулся с той надменной грацией, которую она так хорошо помнила.