На самом деле он догадывался, что с ним случилось. Хотя никак не мог поверить. Поэтому и медлил, прислушиваясь и принюхиваясь к новой действительности.

Он ждал.

Вот опять оно приближается…

Словно порыв ветра!

Или вспышка зарницы…

Сергей открыл глаза: она стояла перед ним, та давешняя девушка. Невысокая, стройненькая, свежая, очень юная. Синее платьице в белый горошек с красным лаковым пояском… Пепельные косы… Серые глаза с длинными ресницами, на щеках нежный румянец… Сергей улыбнулся ей:

– Я могу вам чем-то помочь?

Девушка вспыхнула и залепетала:

– Простите! Я увидела, вы тут сидите… Подумала, вдруг вам плохо. Вы так побледнели там, в коридоре. Как я на вас налетела, ужас! Я нечаянно!

– Да ничего страшного. Присядьте.

Она послушно села рядом, взволнованно глядя на него:

– Понимаете, мы за пирожками бежали!

– За пирожками?

– Ну да! А вы не знаете? В перерыв тетенька приходит с пирожками, ужасно вкусные! Вот, хотите?

И она предъявила Сергею пакет с пирожками, который до этого прятала за спиной. Сергей улыбнулся:

– Нет, спасибо.

– Но они правда вкусные. Веня любит с капустой, а я с мясом. Веня Колыванов, мой друг, это мы с ним… на вас… наскочили… Ну что вы смеетесь?

– Потому что вы очень забавная! Как вас зовут? Я Сергей Валентинович.

– Вита! Вообще-то Виктория, но это так длинно и важно! Папа Витошей называет. А я ругаюсь, потому что давно выросла, а он все думает, что я маленькая!

– Вы знаете, что на латыни «vita» означает «жизнь»?

– Знаю. Смешно, правда?

– Ну почему смешно? Очень вам подходит. Вы такая… живая! На каком вы курсе?

– На третий перешла. А вы?

– Я давно окончил.

– Конечно! Я хотела спросить, что вы преподаете?

– Латынь. И еще с этого года начну читать спецкурс по античной литературе.

– А у нас Серафима Викентьевна латынь вела! Старенькая такая…

– Вот ее я и сменил в этой должности. А вы сразу после школы поступили?

– Это вы пытаетесь выяснить, сколько мне лет, да? Я и так скажу – двадцать.

Сергей усмехнулся: умная девочка. Двадцать… А ему почти сорок пять. Да-а… Надо ее отпустить. Пока еще ничего не началось.

– Это не ваш Веня там?

– Где? Ага, Веня. Мы хотели пешком пройтись до моего дома. Я живу рядом с Павелецким вокзалом, знаете?

– Но это же далеко.

– Да ничего не далеко. Через Красную площадь и на мост, к «Балчугу», а там переулками. Хотите с нами?

Он снова засмеялся:

– Нет уж, спасибо. Мне совсем в другую сторону.

– А где вы живете?

– На Сивцевом Вражке. Ну, идите, Тотоша. А то ваш Веня заждался.

– Я Витоша! И ничего он не мой, Веня! Мы просто друзья, и все. Ничего такого.

Она встала, потопталась на месте, но потом все-таки выговорила:

– Такое странное чувство… Мне кажется, я вас откуда-то знаю. Я еще тогда подумала, ну, в коридоре, когда толкнула: кто это? Все пыталась вспомнить. Потому и подошла к вам. Мы не могли раньше где-то видеться? Не в университете?

– Не думаю, – улыбнулся Сергей. – Я бы вас запомнил.

– Странно… Ну ладно, тогда я пошла. Возьмите все-таки пирожки.

И она убежала, оставив на скамейке промасленный пакет, из которого аппетитно пахло сдобой. Сергей вздохнул, взял пакет, достал пирожок и откусил. Действительно, вкусно. «Может, еще обойдется? – думал он, жуя. – Вон, у нее Веня есть. А я как-нибудь справлюсь…» Он доел пирожки, выбросил в урну пакет, вытер руки носовым платком и поднялся. Постоял, глядя по сторонам, представил, как Вита и Веня идут рядом… Может, даже за руки держатся… Да нет, вряд ли. Наверное, уже до Василия Блаженного добежали. Тяжко вздохнул и пошел по Моховой, потом по Герцена. Возникшее в коридоре ощущение не пропадало: окружающая его жизнь выглядела ярче и звучала громче. Он вспоминал свои прежние прогулки – тогда он видел все в тонах сепии и почти не замечал людей, а сейчас…

Вот из переулка вышли две девушки в модных платьицах с юбками-колокольчиками. Они бодро цокали каблучками, размахивали сумочками и щебетали о чем-то своем, девичьем. Сергей шел за ними и видел, как бликует солнце на замочках их сумок, как развеваются подолы платьев, голубого и белого; слышал, как по-разному стучат по асфальту каблуки их туфелек: у одной звонко, а у другой глухо; и смеются они каждая по-своему – голубенькая заливисто, беленькая потише… Девушки, наверно, почувствовали его взгляд, потому что оглянулись и засмеялись еще пуще, потом оглянулись снова – он помахал им рукой и свернул на бульвар.

Ничего, как-нибудь. Вон сколько девушек хороших! И более подходящих ему по возрасту. Двадцать лет Витоше, всего двадцать! Нечего и мечтать. Но как она на него смотрела! А ведь не предпринимал ничего, да и забыл совсем, как плести эти сладкие сети для ловли райских птиц. Наоборот, старался держать дистанцию. Да что-то плохо получалось. Ладно, там видно будет. Может, у нее пройдет. Или Веня подсуетится. Но в глубине души знал, что не пройдет – ни у нее, ни у него самого. Все уже случилось. Не зря они столкнулись там, в коридоре. Не зря вспыхивали зарницы. И пирожки эти были не зря. Виктория, Вита… Победа, Жизнь. Жизнь, которую он забыл. Не хотел помнить. И не узнал, когда вернулся, потому что сам стал другим, потому что чужими глазами смотрел. А сейчас и себя вспомнил – прежнего, довоенного, оттого и мир вокруг прояснился, и девушек стал замечать, и воробьев услышал.

Сергей плохо спал ночью – все грезились ему серые глаза с тонкими длинными ресницами, нежный рот, горящие румянцем щеки. Юная крепкая грудь под синей в горошек тканью… Стройные лодыжки, маленькие узкие ступни…

Все успел разглядеть и запомнить: и лодыжки, и характер – решительная, самостоятельная, доверчивая, непосредственная, немного наивная, слегка избалованная… Скорее всего, отцом избалованная. Отец должен обожать такую дочку! Упрямая… Пылкая… Женщина до мозга костей! Еще невинная, но очень чувственная. Живая, настоящая. Сергей видел ее насквозь, со всеми затаенными надеждами и смутными желаниями, и знал, что мог бы сразу и навсегда забрать Виту в свою жизнь. Но стоит ли? Или все-таки позволить себе эдакое безумство? Имеет же он право на счастье?! Сколько бы его ни было… Он увидел многое, но не заметил того, что было прямо перед глазами.

Виктория тоже не спала. Да и как можно было спать, когда ее просто раздирало на части от нахлынувших чувств, и она снова и снова перебирала в памяти все события сегодняшнего дня. Ей стало ужасно неловко, когда они с Веней налетели на этого высокого седого мужчину. И он так сморщился, наверное, ему было больно. Ужас!

Но потом, когда она оглянулась на него… Случилось что-то странное: они замерли в противоположных концах длинного коридора, а потом лицо мужчины вдруг приблизилось, словно Вита посмотрела в бинокль, и его светлые глаза заглянули ей прямо в душу. Потом наваждение пропало, но Вита никак не могла прийти в себя: ей упорно казалось, что она видела его раньше! Голубые глаза, темные брови и ресницы, довольно длинные для мужчины, высокий лоб, седые волосы… Удивительное лицо – очень красивое и породистое. Выразительное. «Может, он известный актер? И поэтому кажется знакомым?» – думала Вита.

Заметив его на скамейке, она просто не могла не подойти! И ей совсем не хотелось гулять с Веней – так и просидела бы остаток жизни, слушая негромкий ласковый голос Сергея Валентиновича, любуясь нежной улыбкой. Да, да! Он был так нежен с ней! Вита физически чувствовала обволакивающее мягкое тепло, пока сидела с ним рядом. Дорогу домой она почти не заметила и простилась с Веней весьма прохладно, а ведь они только вчера первый раз поцеловались – очень целомудренно и неуверенно.

Дома все было как обычно: папа работал, мама что-то шила под неумолчное бормотание радио. Когда Вита заглянула на кухню, мама сидела, задумчиво глядя в пространство, а упавший деревянный «грибок», на котором она штопала очередной носок, закатился под стол. Вита достала «грибок», сунула матери, та рассеянно пробормотала:

– Ты голодная? Разогрей себе суп…

– Потом.

Есть Вите совершенно не хотелось. Она вспомнила оставленные Сергею Валентиновичу пирожки и внутренне застонала: «Ну как можно быть такой дурой? Пирожки! И вообще вела себя как… как ребенок! Несла невесть что, краснела, глупо хихикала… То-то он все время посмеивался…» Посмеивался, да. Но смотрел совсем не как на ребенка. Вита это прекрасно заметила. Она знала, что хороша собой, и привыкла к восхищенным взглядам мужчин.