Сергей не мог не понимать, что таким поведением лишь все больше и больше разжигает чувства Виты. Раньше он хорошо умел ставить защиту от домогавшихся его нежеланных дам, но сейчас… Вита в одно мгновение, лишь взмахнув ресницами и улыбнувшись, разрушала все его крепостные стены и бастионы. Или дело в том, что Вита была… желанной? Бегая от нее, Сергей чувствовал себя последним мерзавцем, и не спасало даже сознание того, что он поступает правильно. Вита снилась ему в странных, вывернутых наизнанку снах – там уже он бегал за девушкой по университетским коридорам и лестницам, а она ускользала и ускользала. «Я просто трус! Вся моя осторожность и предусмотрительность на поверку оказались обыкновенной трусостью…» – уныло думал Сергей, разглядывая себя по утрам в зеркале.

Сергей похудел, стал молчалив и рассеян, так что мама уже поглядывала на него с тревогой, а Лиза – с удивлением. Одна Ольга знала, в чем дело, и тоже удивлялась: она никак не ожидала от брата таких глубоких чувств. Они словно поменялись местами: в юности именно Ольга была очень эмоциональной, пылкой и впечатлительной, а Сережа отличался уравновешенностью, умением взглянуть на окружающую действительность – да и на себя самого! – с иронией и даже некоторым цинизмом. Скользил по жизни, как водомерка по поверхности воды. И вот – пожалуйста! Теперь Сережа не на шутку страдал, а она… Да, теперь она сама – водомерка. Ольга делала попытки как-то помочь брату, но напрасно: он отстранялся: «Я должен все решить сам». А после одного разговора Ольга и вовсе отступилась. Сергей зашел к ней сразу после университета, где опять столкнулся с Витой. Ольга попыталась было свести все к шутке, но не слишком удачно.

– Послушай, – сказала она. – А не оттого ли все твои страдания, что ты просто боишься иметь дело с девственницей, а? У тебя же никогда не было девушек?

Сергей мрачно взглянул на сестру, и она похолодела: «Какая же я дура! Когда он вообще мог быть с женщиной? Наверно, Вера последняя! Не в лагере же… Или на поселении?» Она ничего не произнесла вслух, но Сергей ей ответил:

– Мог и в лагере, и на поселении. Народ везде устраивался. Но мне и не хотелось. А после Веры была только одна. И все.

– Бедный ты мой. – Ольга обняла брата. – Так может, решиться? Все это давно быльем поросло! А с собой всегда можно договориться. Ты же сам меня учил.

– Господи, Оля! Неужели ты не понимаешь, что я ненавижу себя прежнего! Еще учил тебя! Самодовольный мерзавец. Если бы я только мог изменить прошлое, чтобы не было той чертовой ночи в сорок третьем году. Ведь Никола с радостью бы отдал за меня свою дочь. Если бы… тогда… я устоял. А теперь он меня окончательно возненавидит… Единственный мой друг…

– Но зато у тебя будет Вита! А когда у вас появится ребенок, Никола все простит.

– Ты думаешь?

– Я уверена! Все наладится, Горошинка!

Брат с сестрой так и не осознали, что, обсуждая эту мучительную тему, совершенно не принимали в расчет Верочку. Впрочем, как и всегда. А Верочка в отличие от своего мужа сразу заметила, что с дочерью происходит нечто странное, и теперь внимательно следила за ней. Николай работал над диссертацией, когда Вера внезапно подсела к его столу:

– Коля, что с нашей дочерью?

– А что такое? – рассеянно спросил Коля, потом взглянул на жену и насторожился: – Что случилось, Верочка?

Верочка в свои сорок с небольшим лет все еще была хороша: свежая кожа – почти без морщинок, пышные волосы, которые она коротко стригла; стройная фигура… И если бы не мрачно-отрешенный вид и тяжелый взгляд, она казалась бы просто красавицей. Николай смотрел на жену с каким-то болезненным чувством, в котором смешались нежность, сострадание и… легкий страх.

– Что случилось! А то ты не знаешь! – Верочка привычным жестом поправила волосы и хмыкнула. – Я видела его с Викторией.

Вера всегда называла дочь полным именем.

– Кого? – Николай похолодел.

– Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю!

Николай молча смотрел на жену. Вера никак не могла знать о том, что Сергей давно вернулся и уже второй год преподает в университете. Не могла, но в последнее время все чаще о нем заговаривала, она и раньше нет-нет, да и вспоминала Сергея, но если раньше он мог Вере только мерещиться, то сейчас… Николай был уверен, что ни сам Сергей, ни его сестра никогда не станут искать возможности повидаться с Верой. Но Витоша! Почему-то он не подумал, что Витоша может познакомиться с Сергеем – латынь она уже сдала, античностью заниматься не собиралась. Ну, увиделись пару раз в коридоре или библиотеке – что такого? Витоша так молода, вряд ли она обратит внимание на Седого. Да нет, ерунда.

– Где же ты их видела, Верочка? – осторожно спросил он жену и обреченно вздохнул, услышав ответ:

– Как где? Тут, у нас.

Да, все так и есть, как ему показалось.

– Ты обозналась, Верочка! Это был вовсе не Сергей. Это был мой коллега с кафедры. И правда, он слегка напоминает Сергея.

Конечно, никакого коллеги и не бывало, но лучше слегка приврать, чем пытаться переубедить жену. Верочка нахмурилась, недоверчиво хмыкнула и вышла из комнаты, а Николай еще долго сидел, обхватив голову руками и стараясь не поддаваться неумолимо разгорающейся головной боли. В этот момент Николай мучительно ненавидел Сергея: ему казалось, что тот виноват и в болезненной подозрительности Веры, и в его жестоких мигренях – во всем!

А сам объект его ненависти тоже страдал, изнемогая от бесплодных размышлений и не зная, на что решиться. Пытаясь отвлечься, он взял с полки первую попавшуюся книгу, которая оказалась томиком из собрания сочинений Пушкина. Он рассеянно открыл книгу посередине и не поверил своим глазам, увидев строки из письма Онегина Татьяне:

Я знаю, век уж мой измерен,

Но чтоб продлилась жизнь моя,

Я утром должен быть уверен,

Что с вами днем увижусь я…

«Век уж мой измерен…» – Сергей усмехнулся и отложил книгу. Век измерен… Он снова вспомнил странное и тревожное ощущение краткости отпущенного ему времени – и вдруг понял, что давно уже не просыпался в четыре утра от давящего ужаса. Пожалуй, с тех пор, когда… Когда в его жизнь вошла Вита! Это открытие его поразило. Он вдруг сел к столу и достал из ящика письменного стола все ту же общую тетрадь в черной коленкоровой обложке, на первом листе которой по-прежнему красовалось лишь зачеркнутое заглавие да имя героя. Сергей чувствовал, что сейчас какая-то неведомая сила давит на него, толкает к тетради – и вот рука, словно сама собой, взяла ручку и вывела на бумаге фразу: «Поезд наконец остановился. Илья Николаевич Лисовский, сорока лет от роду, бывший заключенный, а ныне подчистую реабилитированный, последним вышел из вагона…» Может, сам Пушкин его благословил? Не зря же попался в руки этот том!

Теперь каждую свободную минуту Сергей писал роман – переделывал, правил, переписывал. Сначала он пытался каждую главу сразу доводить до совершенства, но потом понял, что следует записать то, что уже есть в голове, а потом отделывать. Но процесс этот был бесконечным: все время рождались новые образы и повороты сюжета, вспоминались подробности и разные красочные детали, и скоро он слегка увяз во все множившихся записях. Тогда Сергей догадался завести картотеку на героев и события, сразу стало легче. Он писал ночами, а утром легко поднимался и бежал в университет, чтобы там, завидев Виту, в полном соответствии с Пушкиным «томиться жаждою любви, пылать – и разумом всечасно смирять волнение в крови»…

Часть 4. Oje vita, oje vita mia…[6]

Вита все время пребывала в недоумении: ее женская интуиция говорила… да просто кричала о том, что она нравится Сергею Валентиновичу! Но тогда почему он убегает?! Что она делает не так? В мужчинах Вита разбиралась не очень хорошо – раздельное школьное обучение мало способствовало приобретению хоть какого-то опыта по этой части, а начавшийся было романчик с Веней давно увял на корню. Вита уже несколько раз намекала Вене, что не склонна и дальше принимать его робкие ухаживания, но молодой человек не хотел понимать. И в один из дней, как раз перед последней лекцией Сергея Валентиновича, у них произошло решительное объяснение. Веня обвинил Виту в том, что она теряет достоинство, бегая за мужчиной, годящимся ей в отцы:

– Он же играет с тобой! Ты что, не понимаешь? Это продуманная тактика. Он тебя заманивает.

Вита вспылила, и в этот патетический момент в аудиторию вошел Сергей Валентинович, без сомнения слышавший их громкие раздраженные голоса. Веня вспыхнул как маков цвет, с ненавистью взглянул на Сергея и выскочил в коридор, а Вита осталась. Все занятие Вита упорно смотрела в тетрадь, быстро взглядывая на Сергея Валентиновича, лишь когда тот не видел. «Неужели Веня прав? – думала она. – Нет, не может быть…» На следующий день она поймала Сергея в аудитории, где он только что закончил мучить латынью первокурсников. Решительно вошла и стала у двери, отрезав путь к отступлению.