Вдруг зазвенел дверной звонок, и Вита вздрогнула, она никого не ждала. За дверью оказалась невысокая полная женщина, совершенно незнакомая. Она взволнованно смотрела на Виту, а в руках держала корзинку и большую хозяйственную сумку.
– Смирновы здесь проживают? – спросила женщина, робко улыбнувшись.
– Здесь.
– Могу я увидеть Николая Аристарховича?
– Не можете… – растерялась Вита. – Он… Он скончался. Сегодня похоронили.
Женщина выронила свое барахло, всплеснула руками и залилась слезами, горестно воскликнув:
– Опоздала!
Вита смотрела на нее в полной растерянности, а женщина вытерла лицо концами повязанного на голове платка, поклонилась Вите, подобрала свои сумки и быстро побежала вниз по лестнице. Вита рванулась вслед за ней, догнала, схватила за руку:
– Постойте! Вы кто?
Женщина остановилась, поглядела на Виту, слезы так и текли из ее глаз, потом сказала, горько усмехнувшись:
– Не рассказывал Коленька про меня, да? Я Зина. Зина Потапова.
– Зина… – повторила Вита. – А по отчеству вас как?
Та махнула рукой:
– Да какое отчество! Зина и все. Михайловна.
– Пойдемте, Зинаида Михайловна! Поговорим, чайку попьем. Вы же откуда-то издалека приехали?
– Ну да, с Урала, – шмыгнув носом, ответила Зина и послушно побрела вслед за Витой на кухню. – А ты его дочка? Витоша? Он часто про тебя писал.
– Правда? А вы откуда его знаете?
Зина вдруг страшно покраснела, даже рукой закрылась и пробормотала так тихо, что Вита еле расслышала:
– Так я ж жила с ним… Сразу после войны. Почти год прожили, потом Коленька все вспомнил. Ну и уехал к вам. А как же – семья, это святое! – Зина подняла глаза на потрясенную Виту: – Значит, он так и не рассказал?..
– Нет, я не знала.
– Он давно что-то не писал, и я стала волноваться. Потом подумала: а возьму да съезжу! Повидаемся! И вот… не успела! Он болел, да?
Она снова всхлипнула, и Вита торопливо подвинула к ней чашку с чаем.
– У папы два инсульта было. Тяжело уходил.
– Бедный! Бедный Коленька! И ты-то – совсем одна, сиротка. Без мужа, с ребенком. Трудно, поди?
Вита пожала плечами. Зина тяжко вздохнула и вдруг засуетилась:
– А я ж гостинцы вам привезла! Вот, смотри-ка – это кедровые орешки, и в шишках, и россыпью. Я так с корзиной вам и оставлю. Сама набирала, сама шишки шелушила…
– На кедр забирались?
– Зачем? Палкой по стволу стучишь, шишки и осыпаются! Знаешь, как орешки-то чистить? Сначала кипятком обдай, подержи маленько, а потом сразу в ледяную воду. Скорлупа легче отходить станет. Только много сразу не ешьте, они тяжелые для желудка. А вот клюква! Брусника еще моченая! – Зина доставала из сумки бесчисленные баночки и сверточки. – Грибы белые, тоже сама собирала, сама в печи сушила.
– А вы не в городе живете? Ну, раз печь есть?
– За городом! Поселок под Свердловском. Домик у меня деревянный, сад-огород есть. Коленьке нравилось… Картошку садим, моркву всякую, капусту. Цветов у меня полно. Даже розы есть! Но заботы много, холода-то у нас какие, только и смотри, чтоб не вымерзло.
– У вас большая семья?
– Никого нет. Одна я. Вот… вы еще…
У Зины вырвалось рыдание, но тут же она заулыбалась сквозь слезы, потому что в дверях показалась Марина:
– Мама, смотри, что я нарисовала!
Увидев незнакомую тетеньку, девочка засмущалась, но Зина так ласково ей улыбалась, протягивая пахнущую смолой кедровую шишку, что Марина осмелела и подошла. Зина сразу подхватила ее, усадила на колени и несколько раз поцеловала пепельную макушку:
– Деточка ты моя! Кровиночка Коленькина!
Вита оставила Зину ночевать, как та ни упиралась, ее поезд отходил вечером следующего дня. Полночи они проговорили, рассказывая друг другу про «Коленьку», а когда Зина поутру собралась уходить, надеясь еще побывать на Красной площади и в ГУМе, Вита отдала ей часть отцовских фотографий. Зина обрадовалась и попросила:
– А свою не дашь? И Мариночки?
– Да, конечно!
– Еще бы на фотографию мамы твоей поглядеть, если можно!
– Да вы на меня поглядите, мы с ней очень похожи.
Но все-таки принесла Зине родительскую свадебную фотографию. Зина долго смотрела, потом печально сказала:
– Красивая, что говорить. Как же Коленька ее любил…
Вита поморщилась и внезапно сказала:
– Лучше бы он с вами остался. Может, и не умер бы так рано.
– Ну что ты, что ты! Не надо так говорить! Что ты, деточка…
И Зина сильно обняла Виту, погладила по голове и поцеловала несколько раз ее бледные щеки:
– Он без вас жить не мог, особенно без тебя!
Они наконец распрощались, и Вита сказала:
– Вы пишите нам, а то и приезжайте, хорошо?
– Хорошо, – Зина слегка помялась, а потом выпалила: – А может, вы ко мне переберетесь? Москва, конечно, столица… Но у нас так хорошо, спокойно. Природа опять же, огород, все свое! Курочек я держу, можно свинку завести. Уж Мариночке бы так хорошо было! Ты подумай, деточка.
– Ладно, – улыбнулась Вита. – Я подумаю.
И покачала головой, закрыв дверь. Курочки, свинка! Бедная Зина…
А ночью Вите приснился странный сон: они с Мариной жили у Зинаиды в маленьком деревянном домике с русской печью и разноцветными половиками. Был жаркий летний день, все цвело вокруг, летали бабочки, где-то беззлобно лаяла собака, толстый кот лежал в тенечке, лениво помахивая кончиком хвоста, Зина что-то делала в огороде, отец – Вита это знала! – отдыхал где-то в домике, в прохладе, а Марина прыгала у калитки и вдруг закричала:
– Идет, идет! Папа идет!
Вита пошла к калитке, улыбаясь в предвкушении встречи: как давно она не видела мужа! Как соскучилась! Сердце ее замирало, а солнце слепило глаза, и она никак не могла разглядеть, кто же там движется в конце улицы – Сережа?
Вита проснулась и некоторое время лежала, чувствуя, как овладевает душой привычная тоска. Она подумала: «Может, и правда переехать к Зине? Это уж будет совсем новая жизнь». И невольно улыбнулась, вспомнив сон: давно не испытывала она такого радостного покоя и безмятежности, словно сам воздух состоял там из любви. Потом решительно встала и пошла готовить завтрак. Но еще долго возвращалась в мыслях к своему сну: «А Сережу-то я так и не увидела!» И все больше крепла в ее душе решимость переехать к Зине, словно там, в маленьком домике с разноцветными половиками, ее и в самом деле ждали отец с Сережей – живые, здоровые, любящие и любимые.
Эпилог
Телефон зазвонил вечером, когда Виктория Николаевна и Марина сидели каждая в своем углу с книжками. Виктория сняла трубку, слегка недоумевая: звонить им было особенно некому. «Наверное, это подружка Марины, как ее?.. Наташа, кажется», – подумала она и тут же вздрогнула от звука хорошо знакомого, но забытого голоса:
– Витоша? Здравствуй, дорогая!
– Здравствуйте, Ольга Валентиновна, – медленно произнесла Виктория. Она мгновенно почувствовала себя двадцатилетней девушкой, трепетавшей перед великолепной и проницательной Ольгой. Она тогда, конечно, храбрилась, но внимательный взгляд Сережиной сестры всегда наводил на нее беспокойство. И это имя – Витоша, которым ее давно уже никто не называет.
– У нас тут горе, Витоша. Мама умерла. Похороны завтра, на Ваганьково. Там и отпевать будут. В одиннадцать. Ты придешь?
– Да, я приду, – ответила Виктория и тут же пожалела, что согласилась, но противостоять Ольге ей всегда плохо удавалось.
– Хорошо, а то и помянуть-то особенно не с кем.
Виктория подумала, что не пойдет на поминки, но не стала говорить об этом Ольге.
– Может, захватишь Мариночкины фотографии? Хочется посмотреть на племянницу. Сколько ей уже?
– Почти пятнадцать.
– Ну ладно, завтра увидимся.
Повесив трубку, Виктория спохватилась, что не выразила никаких соболезнований. Ей было жаль Екатерину Леонтьевну, которая всегда хорошо к ней относилась. Они как-то случайно встретились в ГУМе на третьей линии – года два… или три? Пожалуй, три года назад. Как нарочно, Виктория была с Мариной, и Екатерина Леонтьевна сразу так и рванулась к девочке, но под суровым взглядом Виктории опомнилась и просто погладила по голове удивленно смотревшую на нее Марину. Они перебросились парой слов и быстро расстались, уходя, Виктория спиной чувствовала взгляд Екатерины Леонтьевны, полный безнадежной тоски. Сколько же ей тогда было лет? Семьдесят семь? Или больше? Выглядела она прекрасно – все они, Смирновы, отличались отменным здоровьем.