Оксана Алексеева - Темные звери

И визиты к матери приносили только удовольствие, да и та говорила теперь не просто со своей дочкой, а с дочкой, которая приходит к ней из собственной семьи. Это сразу упростило их взаимоотношения — попробуй-ка, такой укажи на юбку! У нее есть муж — пусть он и решает, нравится ему юбка или нет. А материно дело остается только радоваться да внуков ждать.

Свадьба огорчила только Веронику — и та даже не могла толком объяснить причину. Наверное, ревновала, как и все дети. Боялась, что теперь Настя отдалится? Но Настя не собиралась. Поэтому и Вероника со временем успокоилась. И даже «крепостные» стали относиться к Насте иначе — видимо, раньше тоже подозревали, что она имеет виды на хозяина или его непутевого сынка, с которым так очевидно для всех сдружилась. Скажите-ка только, как много вопросов во взаимоотношениях решается только блестящим колечком на пальце!

В середине июня приехал Артём, но обещанного подарка так и не привез. Настя и не удивилась, что он об этом позабыл. И в тот же день укатил с друзьями в Сочи. Они с Настей даже не встретились, только через Веронику приветы друг другу и передали. Во время морских приключений сломал ногу, поэтому задержался в Сочи до конца лета. Наверное, специально для этого и ломал.

Теперь Настя уже и не могла вспомнить, почему так быстро начала считать его другом — они даже почти и не общались. Разве друзья хотя бы изредка не созваниваются? У Артёма весь мир крутился в бешеной пляске, а у Насти жизнь текла спокойно и размеренно. Они ненадолго совпали в месте и времени, но потом снова разошлись по своим координатам. Чем больше проходило времени, тем более странным и мимолетным казалось их знакомство.

А потом он позвонил посреди ночи. Насте пришлось тихонько выбраться из постели, чтобы не разбудить Сеню, и устроиться на кухне.

— Ты чего? Случилось что?

— Нет. Просто захотелось с кем-то поговорить. Можно это будешь ты?

— Можно. Ты пьян?

— В умат.

— Понятно. Как нога?

— Гипс снимут на следующей неделе.

— Врешь?

— Вру, конечно. Сняли две недели назад.

— Когда приедешь?

— Как только снимут гипс.

Настя тихо рассмеялась, но потом уточнила серьезно:

— Артём, у тебя все в порядке? Ты бы не стал мне звонить просто так.

Он оговорил сухо и тихо, выдерживая длинные паузы:

— Все в порядке. Просто я не вижу смысла.

— В чем?

— Ни в чем. А он вообще есть, Насть?

— Есть. У меня он есть. Тебе нужно найти свой.

— Семейная жизнь так хороша?

— Лучше, чем я могла себе представить.

— Я тогда на Эльзе женюсь. Она классная. И я классный. Нам надо срочно пожениться.

— Женись, если хочешь.

— В октябре. А в ноябре родим детей. Двойняшек.

— В этом плане какая-то ошибка. Сейчас уже август, до ноября этого года никак не получится.

— Не сбивай меня с мысли, подруга! Я в кои-то веки что-то спланировал.

— Ну, тогда дерзай.

— А у вас когда появятся двойняшки?

— Мы об этом пока не думали.

— Глупо. Ты уже старая, муж твой совсем старик. Не успеете.

— Справимся.

— Окей. Можно, я завтра тебе позвоню?

— Звони. Но желательно не так поздно.

— А что? У тебя Сеня ревнивый?

— Понятия не имею. Я ему повода не давала.

— Если бы был ревнивым, то нашел бы повод.

— А ты ревнивый?

— Нет. Но если бы моей жене по ночам звонил такой, как я, то я бы заплакал.

— Не волнуйся, Артём. Таких, как ты, больше нет.

— К счастью для всех.

— Точно.

— Точно.

— Пока.

— Пока.

Больше он не звонил. Но даже такой, короткий и пустой разговор, свел Настины мысли к одному руслу. Только после этого она задумалась о том, почему пьет противозачаточные, почему ни разу не обсудила с Сеней возможность беременности? Ей только исполнилось двадцать пять — еще не время спешить. И к тому же была Вероника, которую Настя не имела права оставить. А вдруг это тоже был щит? Такой же, как для Александра Алексеевича работа. Щит от мыслей, от решения, к которому она пока не готова. Почему же она, так любящая детей и всегда мечтающая о своих, вдруг испугалась?

Настя любила придумывать разные теории — по любому вопросу. Есть среди них и такая. Родительская любовь отнюдь не прямо пропорциональна истеричности. Например, мамаша, оглашающая ревом полгорода: «Ванечка! Не ушиби коленочку!» может любить ребенка не сильнее, чем другая, спокойно наблюдающая за шалостями своего мальчугана со стороны. Зато в вопле первой гораздо больше показного, чем во внимательном взгляде второй. Но в нашем обществе сформировался стереотип — хочешь показать остальным, что ты хорошая мать? Тогда кричи громче, чтобы каждый об этом узнал. И как это вторая смеет не бояться быть обвиненной в холодности? В итоге модель поведения зависит от многих параметров: воспитания, окружения, темперамента и склонности к показухе. Но Настя для себя сделала важный вывод: не все те чувства настоящие, о которых кричат; не всегда в молчании и спокойствии скрыто равнодушие.

* * *

В конце лета Александр Алексеевич все-таки выкроил себе неделю для отпуска и вместе с Вероникой отправился в Италию, не забыв прихватить с собой и Веру Петровну. Девочка была счастлива, но няня еще счастливее, хоть и все время до отъезда причитала, довольная, зачем же ехать так далеко. В эти дни Настя не была занята и тоже с удовольствием провела время дома. Оказалось, что даже генеральной уборкой в собственной квартире заниматься приятно. Да и принимать сестер в гостях на своей кухне — замечательно. Чувствуешь себя Хозяйкой Медной горы, которой все, включая посуду и пыль, подвластно.

К их визитам и Сеня относился с приветливой радостью. По темпераменту ему была ближе Викуля, а от Катюши он уставал. И все равно ни капли не притворялся, радуясь тому, что Насте не приходится скучать в одиночестве. Сам он пропадал на работе в будние дни, и только поэтому не проводил с женой все время. Зато в выходные они завели традицию куда-нибудь выбираться — в кино, ресторан или на прогулку. Эти выходы в свет не оставляли и шанса, чтобы жизнь их кому-то показалась скучной.

Единственным человеком, который вызывал в Сене плохо скрываемое раздражение, стала Мария Максимовна. Вот такой парадокс: теперь, когда она сама начала относиться к нему хорошо, он понял, как она относилась к нему прежде. Оказывается, она не была замкнутой и слишком любящей смотреть телевизор, когда он изредка заглядывал к ним! Могла ли Настя за это судить мужа? После двух-то лет «тухлого яйца». Сам Сеня ничего об этом не говорил, но теперь она изучила его настолько, что могла тонко уловить изменение настроения.

— Почему диван передвинут?

— Мама приходила. Сказала, что от балкона дует. А так и телевизор смотреть удобнее… Ты против?

— Нет, конечно, не волнуйся, дорогая! Но такие тяжести не поднимай. Даже по приказу мамы, — и на следующий день молча передвинул диван на прежнее место.

Тогда Настя и решила всегда советоваться с ним и выбирать тот вариант, который нравится Сене. А маме все равно угодить было невозможно — теперь, когда она уже привыкла к новому статусу дочери, то постоянно раздавала советы: «Вот тут горшки с цветами бы поставить. Пусто же! Я тебе привезу завтра ростки»; «Кран в ванной подтекает. Мне самой вызывать сантехника, или у тебя муж имеется?»; «Вот зачем вам заводить кота? А если у ребенка будет аллергия, то на меня кота спихнете?» или «Когда же вы уже расширяться-то планируете? Все на потом оставляете, но хоть деньги-то откладываете?» О большинстве подобных заявлений Настя не упоминала — Сеня человек спокойный, но и его можно пронять. Настя пока не стремилась найти границу его терпения.

К тому же она его чувства поняла, испытав на себе. Родители Сени приезжали к ним на пару дней, до сих пор они встречались всего несколько раз. Людьми они были деревенскими — простыми, добродушными, открытыми. Но Насте постоянно казалось, что свекровь смотрит на нее оценивающе и тоже думает, куда бы передвинуть диван. К счастью, они вели себя тактичнее и прямых директив не давали, оставив после отъезда только чувство гнетущей, но недоказуемой, фальши. Никаких конфликтов или споров, но Насте было неприятно думать о том, что и им с Сеней предстоит навещать его родных — те заранее пригласили их на новогодние праздники, да и отпуск следующим летом «хорошо бы провести на свежем деревенском воздухе, а не в душной квартире». И хоть объективно Сеня страдал от вмешательства Марии Максимовны гораздо чаще, но до сих пор не произнес ни одного слова против. Настя от собственной родни не уставала и вполовину так сильно, как от его. И тому не было ни одной разумной причины.