И она — кажется, впервые за последние две недели — улыбнулась.
А на следующий день он позвонил уже сам:
— Настя, мы не друзья. Возможно, никогда и не были.
— Артём, перестань!
— Черт, Настя, мне лучше не возвращаться.
— Перестань! И возвращайся! Потому что мы друзья.
Это не было самоубеждением, просто им нужно было найти подходящие темы для разговоров. Например, такие:
— Какие планы на старость, Насть?
— Я куплю себе белое платье и буду качаться на качелях. Чтоб мои седые волосы красиво по ветру развевались. Почему смеешься? Ведь ты тоже что-нибудь подобное придумаешь, лишь бы и твои седые волосы красиво развевались! Разве нет?
— Я об этом не думал, но скорее всего. А в остальное время мы будем сидеть с тобой на завалинке и курить трубку. А твой Сеня будет нас метлой оттуда гонять. Я даже не представляю себе, чтобы было по-другому! Зина, моя наидобрейшая старушка, выберется из кучи раскормленных внуков и начнёт успокаивать его: «Да плюнь ты на них, Сенечка, они ж все равно где-нибудь скооперируются!»
— Для этого нам пришлось бы жить в одном доме… — засомневалась Настя, которой это будущее тоже показалось самым очевидным.
— Не вижу в этом проблемы.
— И правда! Вместе даже веселее, — рассмеялась и она, но тут же нахмурилась: — А почему это мой Сеня нас метлой гоняет, а твоя Зина — наидобрейшая старушка?
— Так исходя из внутренних предпосылок. Я ищу успокоительное, а ты — возбудительное. Потому-то Зина и будет самой спокойной и доброжелательной старуш…
— Но я-то уже нашла! И мой Сеня не будет нас метлой гонять!
— Ну, так ведь даже и лучше! Тогда я и с ним подружусь. Не люблю дружить с теми, кто меня метлой гоняет и мою Зину из-под внуков откапывает…
И таких разговоров накопилось уже предостаточно, пока они оба не успокоили друг друга окончательно.
— Когда?
— Послезавтра. Встречай меня, подруга дряхлая моя, с оркестрами!
На момент возвращения Артёма в отчий дом Настя опоздала. Задержалась в поликлинике. Врачи уже замучили с анализами, которые толком ни о чем не говорили. Но Настя лелеяла мысль о возможной беременности, которая так и не наступала. Если получится, то и Вероника уже не будет страдать от отсутствия Насти. Но она обязательно станет приходить к ней в гости вместе с малышом. Ко всем ним, потому что чужими они ей уже не станут.
Когда она вошла в дом, Артём сидел один в гостиной, будто специально ждал. Она плюнула на все и бросилась ему на шею. К черту двусмысленности! Да и неважно, как он сам к этому относится. Сложности появляются только там, где ты сам их видишь! Говорил же — давай проверим, что произойдет. А произошел только радостный визг и объятия в ответ. Наверное, они миновали напряженный период. Или отказались от напряжения, поняв, что иначе друг друга совсем потеряют.
— Ну и как прошло возвращение в школу после годового перерыва?
— Я уже и отвыкла работать сразу со столькими детьми! Ух, какие они, оказывается… бешеные!
— Давай я отвезу тебя сегодня? Чтобы Сеню туда-сюда не гонять?
— Я бы обиделась, если бы ты не предложил!
— Не наглей! Это только разочек!
— Ничего! И за этот разочек твоя машина моими духами пропахнет!
— Ж-ж-жуть. Когда там у тебя день рождения? Я тебе другие подарю.
— Зачем же ждать? Сегодня заедем в магазин и подаришь! На прошлый день рождения!
— Уже обнаглела…
Они так старательно разыгрывали отсутствие напряжения, что даже Станиславский бы поверил. Замешкались только, поняв, что до сих пор продолжают обниматься. Тут же разошлись. Артём прищурился на один глаз, а Настя рассмеялась. Но, кажется, границу им преодолеть удалось.
Артём не стал выходить из комнаты Вероники, когда они уселись за английский. Но хватило его терпения минут на десять:
— Oh, my fuckin' ass! От твоего британского у меня кровь из ушей течет!
— Артём! — строго отреагировала Настя. — Ты понимаешь, что ребенок за тобой повторяет? Выбирай выражения, хотя бы на своем… американском.
И Вероника тут же подтвердила ее слова:
— Омафакинэс! Артём, не мешай нам! I like how… — она сбилась, поэтому перешла на русский, — мне нравится, как Настя меня учит! — и тут же упростила это выражение до того, что смогла: — I like Nastya*!
— Me too, сестренка, me too**.
Настя посмотрела на него мельком, но тут же сосредоточилась на Веронике. Он со своими шутками любое напряжение назад вернет!
В феврале Александр Алексеевич запустил розничный отдел на пару с рекламным, и теперь Артём был занят почти столько же времени, сколько отец. Им c Настей удавалось встречаться редко, но даже в такие моменты они находили о чем поговорить. Да и тем для разговоров стало куда больше — Артём взахлеб перечислял каждую мелочь, которую придумал на работе. Креативные мозги нашли свое креативное русло. Настя же спешила рассказать ему о дне в школе и об успехах Вероники. Единственное, чего им постоянно не хватало, — этих нескольких минут два-три раза в неделю, чтобы успеть высказаться. Но они не находили повода, чтобы задержаться наедине подольше. Да и не искали.
А потом Насте стало не до того. Она до сих пор и не знала, что может так замкнуться. Захлопнулась наглухо. И никак не могла никому сказать, потому что нужные слова из этой темноты наружу не шли.
— Настя, ты заболела? — спросила Вероника.
— Нет, конечно. Ты давай, зайка, внимательнее переписывай.
— И вчера не болела?
— И вчера. Не отвлекайся.
Она не плакала, вела себя естественно, но дети иногда интуитивно чувствуют подвох. И очередная встреча на пороге:
— Привет, Артём! Ну, как твой день прошел?
— Пойдем, отвезу тебя. Или Сеня приедет?
— Не надо, спасибо. Слушай, а как потеплело-то! Весна. Завтра тоже уже в легкую куртку переоденусь.
— Насть… что с тобой?
Она улыбнулась ему, махнула рукой и бодро пошагала к воротам.
— Настя!
Артём догнал уже за дорогой, остановил. Смотрел в лицо, но она рассеяно наблюдала за проезжающими машинами. Он взял ее за руку и повел в сторону сквера. Просто потащил за собой и остановился только возле скамьи. Людей вокруг не было — темнело, да и потеплело-то только сегодня. Уже завтра оклемавшиеся после мороза гуляки заполнят пространство вокруг.
Настя села, сложила руки на коленях, а Артём разместился рядом, продолжая молчать. Она понимала, что эта глухая оборона ненормальна, но так и не могла выдавить из себя ни слова. Потом повернулась к нему и обняла, без стеснения уткнувшись носом в шею. Артём прижал ее с такой силой, что она расслышала стук его сердца.
— Что случилось? Насть, скажи.
Она сначала все-таки заплакала, а только потом сказала — тихо-тихо, но он понял:
— У меня не будет детей.
Бесконечные анализы и болезненные тесты, от которых Настя порядком устала, показывали одно и то же. Но врачи сообщили ей, только когда были полностью уверены. Врожденная патология. Бесплодие.
Для Насти даже смертельный диагноз не прозвучал бы так больно. Ей ведь казалось, что она рождена, чтобы воспитывать детей. Она ради чужих готова была душу наизнанку вывернуть, что бы сделала для своих? И даже потом, немного смирившись с мыслью, не представляла, как скажет об этом Сене. Как скажет матери. Муж это переживёт, он поймет, утешит и найдёт альтернативу. Например, предложит усыновление. Но Настя пока сама не могла никак принять мысль, такую новую для нее — своих детей у нее не будет.
Артём молчал. Ему-то не нужно было объяснять, что она чувствует. Он знал Настю не хуже ее самой. Поэтому сжал сильнее, почти до боли, а потом подхватил и усадил к себе на колени, позволяя выплакаться там, где никакого другого мира не существует.
Через два часа они шли медленно по безлюдному парку и держались за руки. Насте в этот момент было наплевать на двусмысленность, она вообще об этом думать не могла — ей требовалось только тепло руки. Артём это понимал. Она уже окончательно успокоилась и даже распухший нос теперь не выглядел таким красным.