Вирджиния Спайс - Тень луны

Поистине это было великолепное произведение прикладного искусства. Но не сама шкатулка, а ее содержимое привлекало внимание Луи Плюга.

Сыщик достал крупный необработанный камень зеленого цвета. Положив его на ладонь, он долго рассматривал и любовался сверкающим блеском драгоценного камня, и медленно, с удовольствием ощупывал его пальцами. Потом отвел глаза, улыбаясь бледными губами, и вдруг, быстро заперев камень в шкатулке, разразился громким смехом.

Неделю спустя.

В сумеречной комнате стояла такая тишина, что даже тиканье часов было невыносимо громким. С площади Этуаль едва доносился городской гул, казавшийся нереальным здесь, в этом доме. В постели лежала больная женщина, а рядом, в кресле у самого окна, сидела девушка. Женщина пошевелилась и что-то невнятно сказала. Девушка поднялась и присела на край кровати.

Она ласково погладила руку больной, заглянула в ее лицо. Женщина улыбнулась и тихо произнесла:

— Жоан.

— Да. Тебе больно, мама? — прошептала девушка. — Если хочешь, я еще дам тебе лекарство.

Жоан Тимар отчетливо сознавала, что матери осталось жить недолго, и хотя смириться с этим ей было невыносимо трудно, она старалась держаться, и делала все, чтобы хоть чем-то облегчить страдания несчастной Констанции.

Девушка безмерно любила свою мать, но отца не знала и никогда не видела. Мать мало рассказывала о нем, а на расспросы дочери часто отвечала молчанием. С тех пор как она слегла от тяжелой болезни, Жоан и вовсе не касалась этой темы.

— Нет, — ответила Констанция Тимар, — лекарства не нужно. Боль оставила меня, и мое тело сейчас отдыхает. Какое блаженство, Жоан, не чувствовать боли!

Она улыбнулась и добавила:

— Мне нужно поговорить с тобой, дитя.

— Не надо, мама, побереги свои силы, — испуганно сказала девушка, поправляя подушки.

— Жоан, пожалуйста, выслушай. Действительно, у меня мало сил, и я не могу тратить их на уговоры. Я знаю, что умираю. Мне тяжело оставлять тебя, дитя. Грустно от мысли, что ты будешь одна. Но это не совсем так, Жоан. Есть тайна…

— Не надо, мама, — голос Жоан дрогнул. — Какие еще тайны? Так ли это важно сейчас? Прошу тебя, не волнуйся. Я не хочу, чтобы к тебе вернулась боль.

Констанция крепко сжала руку дочери.

— Я должна кое-что рассказать, Жоан. Тебе следовало знать это раньше. Всему виной моя гордость и отсутствие храбрости. Из-за этого ты много потеряла, Жоан. Теперь я понимаю, насколько была неправа.

— Мама.

— Тише. Это важно. Я хочу рассказать о твоем отце.

— Не думаю, что стоит говорить о нем сейчас, мама. Он не был частью моей жизни. Я даже не знаю его!

— Ты очень похожа на него, — тихо произнесла Констанция.

— Мама! — протестующе воскликнула Жоан. Ей не понравились слова Констанции. «Похожа, надо же! Этот человек когда-то бросил ее мать. Он не достоин того, чтобы говорить о нем», — думала Жоан.

— Однако, это так, — продолжала мать. — Помнишь, я была против того, чтобы ты изучала археологию?

— Я думала, ты была против потому, что считаешь образование необязательным для женщины.

— Я не верила, что ты пойдешь учиться в университет. Но больше всего меня удивил выбор твоей профессии.

— Археология? Почему? Она всегда интересовала меня, мама, — горячо возразила Жоан. — Правда, моего преподавателя этот выбор тоже смутил. Он сказал, что раскопки — не место для леди, но изменил свое мнение, когда увидел, что я учусь и работаю не хуже мужчины. Я благодарна, что ни он, ни ты не пытались отговорить меня.

— О! Разве я смогла бы тебя отговорить? По-моему, интерес к археологии у тебя в крови, — сказала Констанция.

— Почему же? — спросила дочь в недоумении.

— Потому, что именно археологию твой отец любил больше всего на свете, больше, чем меня.

— Не понимаю.

— Тебе знакомо имя Виктора Ланнека? — спросила мать.

— Какой же студент, изучающий археологию, не знает его? Он, наверное, самый известный ученый в своей области. Его книги были моими настольными книгами. Он очень знаменит. А ты знала его?

— Да Я хорошо знала его.

— Мама?! — Жоан вдруг поняла, что собирается сказать Констанция. Ее сердце учащенно забилось.

— Месье Ланнек, — по лицу больной пробежала тень волнения, и она закрыла глаза, — твой отец.

Жоан была потрясена. Месье Ланнек был для нее богом, научным светилом, она мечтала сделать карьеру, подобную его. Девушка изучала труды знаменитого ученого, восхищалась им больше, чем другими, но никогда не встречалась с ним.

Несколько раз Жоан видела в газетах его фотографии, но снимки были нечеткими, так что молодая француженка не могла даже ясно представить себе лицо человека, которого боготворила.

— Я сожалею, очень сожалею, — услышала она взволнованный голос матери. — О Жоан! Ты выслушаешь меня?

— Это не имеет никакого значения, мама. Он оставил нас именно тогда, когда мы больше всего в нем нуждались. Мы не получили от него ни франка, ни строчки. Он не хотел иметь с нами ничего общего.

— Нет, дочь, это не так.

— Как ты можешь говорить такое? Он бросил нас, — отчаянно вскрикнула Жоан.

— Нет. Этого хотела я.

Жоан закрыла лицо руками. Признание матери спутало ее мысли. Она не была уверена, что хочет знать всю правду.

— Выслушай до конца, — продолжала Констанция. — Ты могла бы иметь в жизни гораздо больше…

Сильный приступ кашля прервал ее слова. Жоан встревожилась и пыталась успокоить мать. Но она, несмотря на беспрерывно рвущийся из груди кашель, настойчиво продолжала:

— Разыщи своего отца после того, как меня не станет. Это моя воля, Жоан! За эти годы я написала ему много писем, но не хватало мужества послать их. Они лежат в моем туалетном столике, в розовой коробке. Отвези их ему, пожалуйста. Вы должны узнать друг друга, Жоан! Я была очень молода, когда встретила твоего отца. Мне было шестнадцать. Он только начинал свою карьеру. У него были грандиозные планы и мечты, и у меня тоже. Но мы мечтали о разном. Я — о тихом уютном доме, он — о путешествиях и раскопках. Выйдя за него замуж, я должна была разделить с ним его жизнь, следовать за его мечтой, а от своей мечты отказаться. Ему предлагали должность преподавателя в университете. Мы смогли бы вести спокойную жизнь добропорядочных людей. Но Виктор был не таким. Он отчаянный романтик, и размеренная жизнь не для него. Мы оказались разными людьми. Он просил остаться с ним, но Я ревновала его к работе, которая доставляла ему наслаждение и отнимала его у меня. Если бы у Виктора появилась другая женщина, я бы без труда смогла вернуть его, но здесь я оказалась бессильна. Я потребовала, чтобы он бросил работу. Он не мог этого сделать. Тогда я ушла.

— Наверное, он искал тебя и меня? — с надеждой спросила дочь.

— Он даже не знал о тебе.

— О мама!

— Да, я была тысячу раз неправа, дорогая Жоан. Я лгала тебе, если не словами, то молчанием. Вначале я уехала в Бельгию к тетке, которую не видела многие годы. Там ты родилась, а потом мы вернулись во Францию. Помнишь Ниццу, Жоан? Ты была тогда совсем кроха. Но меня тянуло в Париж. Мне хотелось быть рядом с Виктором. Я читала о нем все, знала о его успехах и научных открытиях. Я изменила имя, хотела стать свободной. Но, на деле, навсегда осталась тенью Виктора. Я знаю, ты мечтала об отце. И ты захотела стать тем, кем является твой отец, даже не подозревая об этом. Найди его, Жоан. Не знаю, вправе ли я просить у тебя прощения, но надеюсь, ты простишь меня!

— Ты не виновата! — воскликнула Жоан со слезами на глазах. — Ты подарила мне столько любви и счастья. Я люблю тебя, мама!

— Разыщи его! — в глазах Констанции вспыхнула радость. — Скажи, что я всегда любила его, что он был единственным мужчиной в моей жизни. И запомни, Жоан, что гордость не всегда добрый союзник.

Снова начался приступ кашля. Жоан бросилась за лекарством. От волнения у нее дрожали руки, слезы застилали глаза. Налив немного темной жидкости в стакан, она помогла матери выпить ее. Вскоре Констанция уснула, а девушка вернулась в кресло.

Она думала о сказанном матерью, о тайне, которую та столько лет хранила в своем сердце.

«Неужели человек ко всему привыкает? К любой боли и утратам? Жоан Ланнек. Звучит красиво и печально. Двадцать пять лет у нее не было отца. Что же теперь делать, что?