Ночь мы провели в красивом доме Энрике дель Рио. У него была большая семья, и все старались нам угодить, но я скоро поняла, что желание Эндрю жениться на неизвестной английской девице было принято всеми с неудовольствием. Прежде чем идти спать, мы договорились с Энрике дель Рио, на каком поезде поедем в Оахаку. Мне не хотелось утомлять миссис Хескет дополнительным путешествием за триста миль, поэтому я предложила ей остаться в Мехико, но она и слышать об этом не желала.
– Мне будет гораздо лучше с вами, чем одной в Мехико в окружении всех этих людей, которые вовсе не хотели нас принимать, – откровенно возразила она.
Нас троих на несколько минут оставили одних в комнате, примыкавшей к столовой, где мы промолчали почти весь обед в кругу семьи.
– Что вы задумали, Ханна? – тихо спросил меня Тоби. – Что это за выход такой, о котором вы упомянули?
– Я знакома с Рамоном Дельгадо, – шепотом ответила я. – Два года назад он был в Париже и несколько раз приходил ко мне в колледж.
– К вам? – переспросил Тоби.
– Ко мне. Мамзель Монтавон рекомендовала меня ему, когда он пришел в первый раз, а потом он сам требовал только меня. Перед отъездом он сказал, что сделает для меня все, если я его попрошу.
– Ну... Это-то в его власти, – задумчиво проговорил Тоби, – но он может не захотеть, чтобы ему напоминали о его обещаниях. А почему он дал вам такое обещание?
– Потому что решил, что я спасла ему жизнь. На самом деле это не так. Я просто делала то, чему меня научили в колледже, но я была ласковой с ним, хотя только потому, что представляла, будто он мой любимый муж.
– Благодаря таким фантазиям Ханна сумела выжить в колледже, – сказала миссис Хескет.
Тоби кивнул.
– Да, я знаю. – И все-таки он не сводил с меня изумленных глаз. – Но какого дьявола он вообразил, будто вы спасли ему жизнь?
– Ах, Тоби, дорогой, не надо придираться. Он очень чувствительный человек, гораздо чувствительнее Эндрю. В первую ночь, когда он явился ко мне, он был в черной депрессии, почти на грани самоубийства, и совершенно не был ни на что годен. Мне же удалось его разговорить. Он говорил, говорил, говорил, а я слушала его и пыталась успокоить. Потом он спросил, как я попала в колледж, и я, не называя имен, рассказала ему правду, хотя я почти никогда этого не делаю. Думаю, ему стало стыдно своей депрессии. Потом он пришел еще пару раз и вел себя как мужчина, заявив, что я спасла ему жизнь и вылечила его от импотенции. А под конец он подарил мне кольцо, которое я сохранила, и дал мне свой адрес, который я потеряла, и сказал, что если мне когда-нибудь понадобится его помощь, мне надо будет только позвать его.
Когда я кончила говорить, все долго молчали, и Тоби с миссис Хескет как-то странно смотрели на меня – любящим и удивленным взглядом.
– Ханна Маклиод, вы поразительная женщина, – сказал наконец Тоби. – Наш друг Рамон Дельгадо в большом долгу у вас. – Он откинулся на спинку кресла, заслышав шаги в коридоре. – Даже в очень большом долгу.
* * *
Через два дня и меньше чем через час после нашего приезда в Оахаку я сидела за овальным столом, за которым сидели еще семь человек. Тоби расположился по левую руку от меня, миссис Хескет, весьма элегантная в своем длинном кремовом платье, – по правую. Энрике дель Рио занял место во главе ненакрытого стола, а напротив нас – две женщины и мужчина: посередине – синьора Мария Габриэла Дойл, а по обеим сторонам от нее – ее брат и его жена. Все были в скромных и очень дорогих туалетах. Синьоре Дойл, наверно, уже исполнилось пятьдесят лет, но она была еще очень хороша, а ее широкий лоб и прекрасные глаза напомнили мне Эндрю. Руки с длинными тонкими пальцами она сложила на столе. На ее лице невозможно было что-нибудь прочитать, разве лишь в самой глубине глаз горел огонь горя и гнева. Ее брат показался мне лет на десять ее старше. У него был грубый голос, и вел он себя весьма беспокойно, а его жена, высокая худая дама, имела привычку откидывать назад голову и с высокомерным видом разглядывать кончик носа, что на самом деле совершенно не соответствовало ее нежной природе и ласковой манере разговора.
Все трое были в высшей степени учтивы, но я не могла избавиться от ощущения, что они считают выбор Эндрю будущей жены таким же дурацким, как и его эскападу с бунтовщиками, которая теперь могла стоить ему жизни. Хотя они не сказали ни слова по этому поводу, было видно, что для них неизвестная английская девица с туманным прошлым – в высшей степени неудачная партия. Однако тогда мне их мнение было совершенно безразлично, разве что у меня мелькнула мысль, если я спасу Эндрю, они наверняка потеплеют ко мне, но спасти его мне хотелось ради него самого.
Напротив Энрике дель Рио сидел родственник синьоры Дойл по мужу, мистер Бенджамин Уиллард, и я была ему очень рада, потому что он как бы служил мостом между мной и семейством Эндрю. Мы разговаривали уже минут тридцать, однако договориться нам было очень трудно, потому что ни брат синьоры Дойл, ни его жена не знали по-английски ни слова.
Заговорил синьор Амадо, брат синьоры Дойл, и Энрике дель Рио перевел:
– Он вновь повторяет, что вам нельзя ехать в горы и встречаться там с Рамоном Дельгадо.
Я покачала головой:
– Синьор, если ваш посредник проводит меня, я должна это сделать. Вы же сами сказали, что туда на муле всего два-три дня пути. Я, правда, не очень искусная наездница, но на муле усижу, если надо.
– Это путешествие очень утомительное и очень опасное. Там совсем дикие места. Если бунтовщик увидит двух человек, которые идут в его сторону, он может, не задумываясь, выстрелить.
– Трех человек, сэр, – вмешался Тоби. – Эндрю поручил мне свою невесту. Наверно, он бы хотел, чтобы я ее тоже отговаривал, но я не буду это делать. Ее право – попробовать спасти любимого человека. Но мне, конечно же, придется ее сопровождать. Это уж точно. К тому же Эндрю Дойл – мой друг.
Энрике дель Рио перевел его слова на испанский. Синьор Амадо объявил нашу затею сумасшедшей. Его жена сказала, что намерения у нас хорошие, но мы лишь увеличим число врагов Дельгадо. Бенджамин Уиллард с ними не согласился. Он ласково обратился к матери Эндрю, которая уже давно ничего не говорила:
– Мария, я думаю, твой брат и его жена возражают против поездки Ханны, потому что не верят, будто ей удастся уломать Дельгадо. Но ведь мы все слышали, что Дельгадо у нее в долгу, потому что ее семья оказала ему неоценимую услугу, когда он был в Париже. Давайте не забывать, что Рамон Дельгадо, конечно же, бунтовщик, но у него тоже есть честь. Если он обещал отплатить добром за добро, значит, он это сделает. По крайней мере, давайте будем в это верить.
Синьора Мария Габриэла Дойл внимательно всех выслушала, но не сводила с меня глаз. Когда Бенджамин Уиллард умолк, она спросила меня на чистейшем английском языке:
– Миссис Маклиод, не будете ли вы так добры сказать, какую услугу ваша семья оказала Дельгадо и когда это было?
Я была готова к такому вопросу, поэтому ответила без запинки:
– Это было в Париже. Меньше двух лет назад, синьора, но я не могу вам сказать, в чем суть дела.
Она опять помолчала.
– Эндрю мне говорил, что у вас нет ни отца, ни матери. Значит, они умерли уже после этого?
– Да, они умерли совсем недавно, – солгала я, глядя прямо в черные глаза.
– Возможно, что они помогли ему как бунтовщику оружием?
Бенджамин Уиллард не стал ждать моего ответа.
– Пожалуйста, Мария, не заставляйте Ханну выдавать чужие тайны. И к тому же не забывайте, что даже если это правда, Эндрю сам пытался сделать то же самое для Рамона Дельгадо. – Он посмотрел на Энрике дель Рио, и голос у него зазвенел от гнева: – Надеюсь, вы не позволите семейной гордости помешать спасению Эндрю?
– Ну, конечно же нет.
Энрике дель Рио заговорил по-испански, чтобы его родственники, не говорящие по-английски, поняли, о чем идет речь, но мать Эндрю не дала ему договорить.
Не меняя выражения лица и не сводя с меня своих черных глаз, она сказала:
– Вы должны знать, что если Рамон Дельгадо откажется признать свой долг, он может убить вас и вашего английского друга или убить вашего друга, а вас оставить в живых для своих целей. Для английской девушки, которая вела уединенный образ жизни, вы слишком смелы.
Я покачала головой.
– Синьора, вы ошибаетесь, – искренне возразила я. – Мне очень страшно.