Татьяна Воронцова - Тени утренней росы

— На этот раз ты разозлил меня, ирландец.

Том — рослый и крепкий, как спортсмен-легкоатлет. Пресс, грудные мышцы и все такое. Он произносит «ирландец» таким тоном, что это звучит как ругательство... Irish. Irish crazy.

Нейл — стройный и длинноногий, как танцор.

Том надеется на победу, вместо того чтобы обратить внимание на жесткий рельеф мускулов и опасную пластику, какая появляется только в результате длительных тренировок.

—Надо же, какой ты нервный.

— Сейчас я и тебя заставлю понервничать, ирландец.

— Да ну? А почему ты не называешь меня по имени, Том?

— Я называл тебя по имени, когда хотел поиметь. Я пытался быть добрым. Но ты только морду воротил. Теперь я поимею тебя по-другому.

— Вот черт, — прошептала Мэдж, прижимая пальцы к губам. — И как я раньше не догадалась... Я видела этих двоих, Дега и Льюиса. Том просто идиот.

Том кинулся в атаку, но получил мгновенный, жесткий отпор. Не ожидал. Следующая попытка — и опять неудача. Он словно бился о стеклянную стену.

Шаг. Еще шаг. Нейл обходил его по кругу, мягко переступая ногами, обутыми в кожаные мокасины. И вдруг — я даже вздрогнула, выронив носовой платок, — в красивом прыжке, как в кино, нанес Тому сокрушительный удар в диафрагму. Ребром стопы или пяткой, я не разглядела. Приземлился с кошачьей грацией и замер на полусогнутых ногах, не спуская глаз с растянувшегося на земле Тома. Он не сжимал пальцы в кулаки и вообще держался очень раскованно. Казалось, из своей стойки он может с одинаковой легкостью и перевернуться через голову, и взлететь под небеса.

Минута полной неподвижности. Стоп-кадр. Том лежал на земле, хватая ртом воздух. Нейл выжидал.

Слева от себя я услышала тоненькие всхлипывания и, повернув голову, увидела, что ресницы Мэдж мокрые.

— Я никогда в жизни не видела настоящей драки, — пробормотала она. — Это ужасно.

Я отыскала в сумке бумажную салфетку и протянула ей, а когда вновь обратила взор на поле боя, Том был уже на ногах. Да, он вскочил, отдышался и перешел в наступление. Ему повезло. Во время короткой, но бешеной схватки он почти не пострадал, зато у Нейла на левой скуле расцвела кровавая ссадина.

— Bravo, american! — рассмеялся он, кончиками пальцев размазывая кровь по щеке. — Once again!

Он просил еще. И он получил еще. Как и Том, разумеется. Постепенно оба входили в раж, и бездействовать, наблюдая за ними, становилось все труднее.

— А он интересный мужчина, твой муж, — ни с того ни с сего брякнула Мэдж, по-прежнему шмыгая носом. — У него очень красивые запястья и лодыжки.

Я прямо рот раскрыла. Наши парни колошматят друг друга, причем не в шутку, а всерьез, а она в это время рассматривает их запястья и лодыжки. Чем вам не идеал современной девушки? Может, тут мне следовало сказать: «Да и Том, в принципе, тоже ничего...» Но я промолчала.

Загнанный Томом на другую сторону моста, Нейл ступил на тропу, ведущую к кельям-пещерам. На тропу шириной в полметра над обрывом, которого никто не измерял. И пошел по ней — бочком, бочком, раскинув руки, трогая ладонями шершавые каменные стены.

Том что-то крикнул. Нейл отозвался. Они были довольно далеко, поэтому разобрать слова удавалось не всегда.

— Нейл зовет его, — сказала Мэдж. — Зовет туда дальше, в пещеры.

Так оно и было. Присмотревшись, я увидела, как шевелятся губы Нейла, и почти услышала слова: Do it for me...

Медленно, но непреклонно они ползли друг за другом по освещенному солнцем склону горы. Две жалкие человеческие фигурки за несколько минут до падения вниз. Есть ли у них хоть шанс уцелеть? С другой стороны, монахи ползали же по этому склону в шестом веке от Рождества Христова...

— На кой черт им понадобились эти пещеры? — спросила Мэдж. — Ну, драка... это ладно... Но зачем же так рисковать?

— Думаю, они просто иначе устроены. Не так, как мы с тобой. И нам этого не понять.

Мэдж окинула страдальческим взором окружающие нас со всех сторон отвесные скалы. Иссушающая разум дикая красота. Нигде, кроме как здесь, я не встречала таких бесподобных сочетаний белесо-серого, бежевого и золотого. Сколы и трещины серых камней горели червонным золотом и в тени, и на свету.

Говорить было не о чем, но молчать Мэдж, как многие молодые девушки, просто не умела. Поэтому я не очень удивилась, услышав:

— Кто такие куреты?

— По преданию, они охраняли колыбель младенца Зевса на Крите, заглушая его плач криками, плясками и громкими ударами мечей о щиты, чтобы его местонахождение не стало известно кровожадному Кроносу.

— Да, но кто они такие?

Две человеческие фигурки на каменистом склоне достигли ближайшей пещеры и скрылись внутри.

— В некоторых источниках так называют полумифическое первое население Акарнании и Этолии, а также тайный мужской союз, члены которого исполняли обязанности жрецов святилища Загрея и Зевса-Критагена на горе Ида. Во времена Гомера они уже обладали достаточным могуществом и известностью. У жрецов Морга, одного из идейских куретов, принял очищение камнем-громовиком Пифагор. Позже их стали отождествлять с корибантами, дактилями и тельхинами — демоническими существами, входившими в свиту Реи-Кибелы.

— Интересно... Где, ты говоришь, находилось это святилище? На горе Ида? Там же, где пещера Зевса?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Святилище находилось.

Находилось? Или... находится?

— Да, там. В пещере, где стояла колыбель. Известно, что ее регулярно посещал царь Минос, и там раз в девять лет ему являлся сам Зевс. Но то было раньше. Сейчас — не знаю.

Мэдж посмотрела на меня, как на тихую сумасшедшую.

— Что значит «сейчас — не знаю»? Хочешь сказать, это тайное общество, этот мужской союз, существует до сих пор?

— Если кто-то об этом и знает, то только местные жители. А я туристка.

Жрецы идейских куретов в XXI веке.

Пришлось потрудиться, чтобы найти такого человека, убедить его поделиться со мной своим знанием, а потом — потом найти в себе мужество принять этот дар, что само по себе непросто.

— Что же они там делают? — простонала измученная ожиданием Мэдж.

Действительно, что? Я вспомнила пещеры Маталы, закрыла глаза и бросила свое сознание через пропасть между склонами гор в надежде дотянуться до Нейла и Тома. Как я это сделала? В точности не знаю. Я даже не уверена в том, что мне это удалось.

Горячее, прерывистое дыхание. Пальцы, соскальзывающие с потной шеи. Белеющие в полумраке крепко сжатые зубы. Хочу кое-что сказать тебе, Нейл... Брось, Том, теперь это ни к чему... Пальцы, ласкающие до боли.

Ты чувствуешь, Нейл? Быстрые движения языка, слизывающего кровь с твоего разбитого лица. Вкус этой крови на губах молодого, полного сил врага. На губах, которые встречаются с твоими губами в тот самый миг, когда ты уже готов просить у него прощения вторично — за то, что еще только собираешься сделать с ним.

День получился кошмарный. Кошмарный день. Но и незабываемый по-своему. Именно в этот день я сделала еще один шаг к пониманию и окончательному пересмотру своего отношения к Нейлу. Я перестала считать его несчастным. Я перестала его жалеть. Вернее, перестала навязывать ему ту эгоистичную форму жалости, в которой он не нуждался. Он не рассматривал свое состояние как трагедию. Это я рассматривала его состояние как трагедию — ведь мне предстояло его потерять. Так не была ли моя жалость к нему всего лишь плохо замаскированной жалостью к себе? Если да, это следовало прекратить немедленно. Если нет, прекратить это следовало все равно.

Он заслуживает жалости в той же степени, что и я. Я заслуживаю жалости в той же степени, что и он. Смотря что считать потерей, а что — приобретением. Достаточно сменить угол зрения, и все покажется не таким, как полчаса назад. В то время как я, следуя племенной традиции, считаю своим долгом соболезновать ему, он стоит на пороге великой тайны, которая в древности была доступна только посвященным, а в настоящее время — никому. Он, а не я вскоре получит ответы на все свои вопросы. Ему, а не мне посмотрит в глаза Осирис-Дионис-Христос.