Виктория Падалица - Теория двух бутербродов, или Рейс Берлин-Коржаполь

– Хоть так, – вздохнула я с облегчением.

– Потому что, – продолжал он, – признаться, я был так пьян тогда, что и не помню, предохранялся или нет!

– Почему? Ты не уважаешь меня?

– Я люблю тебя. – шепнул Маркус. – И мне бы очень хотелось, чтобы мы были вместе. Неважно, там или здесь, главное, чтобы ты была рядом. И наш сын.

– Прошел год, а я до сих пор не беременна. Может, я не могу иметь детей вовсе?

– У нас будет сын. – с твердостью в голосе заключил Маркус.

– Я не особо верю во все эти гадания!

– Я знаю, что это правда. – Гирш повалил меня на лавку, передав через поцелуй новый глоток страсти.

Вернулись мы в дом ближе к утру. В то время все домочадцы мирно спали, тихо посапывая. Пожелав Маркусу шепотом «спокойной ночи», я легла на кровать и тут же провалилась в сон. Меня не покидало во сне ощущение, что Маркус рядом, я отчетливо слышала его дыхание над своим ухом. Представляя, что это побочное действие от нашей с ним бурной ночи в бане, я сладко томилась в неге дремоты, не желая расставаться с этим неизведанным ощущением. Прежде мне не доводилось ощущать близость Маркуса в такой стадии. Все те ночи, когда мы засыпали вместе с ним, длились совсем недолго. А поутру, либо я убегала, как в первый раз, либо он, когда остался у меня ночевать.

За стенкой послышался грохот посуды. Я открыла глаза и, лениво потянувшись, не смогла повернуться на спину. Краем глаза заметила спящего позади меня Маркуса. «Значит, это вовсе не сон!» – подумала я, сильнее прижавшись к нему. Маркус, не проснувшись, инстинктивно притянул меня к себе, обнял и сладостно замычал.

Оставшиеся дни до праздника Крещения прошли без резких выпадов и происшествий. Мне так и не довелось искупаться в проруби, поскольку все село, помня случай спасения Марины, и сами с опаской отнеслись к давно принятой традиции, а Маркус через этот «обряд» уже проходил раньше. Лишь самые смелые ныряли, а мы с Маркусом решили отметить данный праздник, нежась под теплым одеялом в моей постели.

Кровать Маркуса была шире, но обзор оттуда выходил на комнату Марины, что могло повлиять на ее восприятие последующих наших движений, хоть и не имеющих под собой сексуального подтекста, но все же, не для детских глаз вовсе.

– Я поговорил с Николаем. – начал Маркус довольно тихо, чтобы не разбудить спящую Марину. – Председатель согласился одолжить нам свой дом на время отъезда.

– Ты хочешь переехать? – я удивленно подняла глаза на Маркуса. – Предлагаешь жить вместе?

– Конечно. Здесь я не могу дать себе волю. – сладко шепнул он на ухо.

– А как мы будем жить? Что будем есть?

– У него есть кое-какие запасы в кладовой. – ответил он. – Кроме того, он предложил мне свой карабин для охоты. Разумеется, предупредив, что вся ответственность, в случае чего, будет лежать на мне.

– Председатель дает тебе оружие? Он в курсе, что ты немец?

– Более того, – продолжал Маркус, – дом, что написан в паспорте того счастливца, пуст, и мы можем обжить его. Пока ты будешь готовить еду, я буду устраивать наше жилище и приносить добычу.

– И когда мы сможем перебраться туда?

– Хоть завтра. Николай дал мне ключи от двух домов.

– Не думаешь, что Нина может обидеться?

– Почему? Мы ведь должны жить отдельно от всех, зачем нашей семье кто-то еще? – Маркус погладил меня по животу, – Когда родится наш сын, нам не нужны будут лишние заботы.

– Думаешь, что будет сын? А если нет?

– Тогда, пусть будет фройлен Гирш! Неважно, кто, главное, что нас станет больше! – улыбнулся он.

– Пока еще рано говорить об этом, я ведь не беременна. И кто его знает, может, мне нужна какая-то помощь со стороны врачей или еще что-то?

– Мы попытаемся своими силами, а потом, когда выберемся отсюда, будет легче.

– Все-таки мечтаешь уехать?

– Я не знаю. – Гирш отвернулся от меня и посмотрел в потолок. – Тут красиво, очень. Но непригодно для жизни. Я привык к другому.

– Куда селу до Берлина, конечно! – тихо заворчала я. – А если бы у тебя был выбор, поехать домой или остаться со мной, что бы ты выбрал?

– Еще неделю назад я склонялся к первому ответу, а теперь… – он крепко обнял меня за плечи. – Теперь я не представляю себе жизни без моей гремучки!

– Постой, а как Николай смог связаться с председателем?

– Он приезжал на днях. Его теперь до весны не ждать.

– Хорошо, тогда давай жить вместе.

***

Масленицу мы справили с Маркусом, не выходя из дома, пожертвованного нам председателем села на время его отсутствия. Я напекла Маркусу его любимых блинов со сметаной, которую взяла у соседки в обмен на дичь.

Маркус оказался хорошим охотником, и мне, как бы того не хотелось, пришлось столкнуться с процедурой разделки зверя и птицы, а также последующего превращения сей туши в готовый обед.

Николай теперь приезжал в село гораздо чаще и посещал нас, настойчиво хваля золотые руки Маркуса, которые умудрились поднять «с того света его старую ласточку».

Маркус помогал то там, то тут, его практически никогда нельзя было застать дома. Целыми днями я сидела одна и смотрела телевизионные передачи ранее неизвестного мне канала. Судя по местным новостям, я поняла, что весна здесь поздняя и не наступает обычно раньше мая. Что не очень-то радовало, ведь я с опаской ждала приезда председателя, а в том доме, куда нам предстояло переехать, не было никаких условий для жизни в холода. Маркус, когда у него появлялось свободное время, шел в тот самый дом и чинил прохудившуюся крышу, полы, стены, в общем, все, что, хотя бы немного отходило от «немецкого стандарта» правильности, безопасности и эффективности.

Между тем, минул и Пост, который мы с Маркусом совсем не соблюдали на удивление односельчанам.

С прилетом кулика вслед за жаворонком, страх, что птицы, как считали местные жители, на этот раз будут «толкать лед» не слишком бережно, улетучился. И все село облегченно вздохнуло, поскольку наводнения не предощущалось, о чем также без умолку гоготали местные СМИ.

***

Однажды, вернувшись вечером домой, Маркус воскликнул, – Нашли мои документы! – и с трепетом поднял меня на руки. – Председатель поговорил с тем парнем, и теперь они приедут сюда, как только сойдет снег! Ты рада?

– Не знаю. – я натянула дежурную улыбку. – Это хорошо, не спорю, но…

– Это значит, что мы сможем вернуться назад! – радостно кричал он. – Мы уедем отсюда на машине, Маргарет!

– И когда это произойдет?

– Как пройдет зима, я же сказал!

Отстранившись от Маркуса, я подошла к окну. Вдруг стало грустно.

– Что с тобой? – спросил он.

– Значит, что мы снова расстанемся. – заключила я, пряча от немца глаза. – Ты не понимаешь! Снова уедешь в свой Берлин, а я останусь в Москве. У меня нет работы, нет друзей, нет жизни! Я не хочу возвращаться туда, Маркус!

– Ты поедешь со мной в Берлин. Разве я могу оставить тебя?

– Я не поеду туда. Не хочу. Никогда. Мне нравится здесь.

– Ты планируешь прожить здесь всю жизнь, в этом селе? А как же наши дети?! – Маркус скрыл улыбку и повысил голос. – Как они будут устраивать свои жизни? Ты задумывалась над этим? Или, по-твоему, им будет за счастье пасти коров?

– Почему нет? – ворчала я, – Может, это их выбор!

– Дети Гирш никогда не будут пасти коров! – гордо заявил Маркус.

– Тогда поезжай в свой Берлин и найди себе консервативную немецкую фрау и растите там своих детей! – рявкнула я на Маркуса. – А моим детям не нужна чопорная гувернантка, которая заставит их в туалет ходить по четкому расписанию!

– Ты снова начинаешь?

– Я и не прекращала!

– Как бы там ни было, – заключил Гирш, угрюмо посмотрев на меня, – мы уедем отсюда. И это не подлежит обсуждению. Потому что я так сказал. – и покинул дом, оставив меня в безудержном гневе.

***

Приближался «Велик День», как говорили местные, именуемый среди нас, горожан, Пасхой. Все село готовилось встретить этот праздник, который, как выяснилось, ничем не отличался от нашего: крашеные в шелухе яйца, куличи, семейные посиделки.

По моим расчетам оставалось всего несколько недель до приезда председателя с парнем, который, по ошибке, прихватил куртку Маркуса в тот злосчастный момент в преддверии Нового Года.

После ссоры Маркус Гирш практически не разговаривал со мной, приходя поздно вечером и укладываясь спать сразу после наспех поглощенного ужина. Меня напрягало его безразличие, но я не хотела идти на поводу у Гиршевской гордыни, поэтому ничего не требовала от него и ни о чем не начинала разговор.