— За что? — горько усмехнулась Элина. — нет такой статьи.
— За растление малолетних!
— Мам, я ведь уже не была малолетней… Я была даже совершеннолетней. И он у меня был даже не первый.
— Это не важно! Значит за изнасилование! Он тебе жизнь погубил!
— За изнасилование? Год спустя? Мама, о чем ты?!
— Я заставлю его заплатить… Ты пойдешь и скажешь, что тебе было стыдно, а теперь ты решила все рассказать… Пойдем в милицию, в деканат, к ректору…
— Мама! Я жила с Ольховским почти девять месяцев! А до того бегала за ним почти год! Весь институт был в курсе!
— Значит, пойдешь к его жене!
— Зачем, мама? Чтобы испортить ей жизнь из мелочной мстительности? Да и потом… Наверное, она все знает. Наверное, таких, как я, у него было во все времена… Лопатой не разгребешь! Он же популярный. Красивый. В него все всегда влюблялись. И я влюбилась… Мам, он ни в чем не виноват. Сама виновата. Сама. Влюбилась, а потом навыдумывала себе бог весть чего…
— Он тебя на иглу посадил, — заплакала мама. — Я же должна была знать… Вся эта богема… Все они… Или — алкоголики, или — наркоманы!
— Мам, уж в этом-то он точно не виноват. Это было уже после него. Много времени прошло…
— Ты что, все еще любишь его? Почему ты его так защищаешь?!
— Нет. Но он правда не виноват. Просто тебе хочется найти козла отпущения… Чтобы кто-то был виноват в падении твоей дочери… Кто-то, кроме нее самой. Кроме меня самой. А никто не виноват. Только я.
— Нет… Нет, Элина. Не ты. Я виновата. Я. Привезла тебя в Москву… И бросила… Я не должна была уезжать! Господи, — мама стиснула Элину в объятиях и принялась сильно даже больно целовать ее остриженную голову, лицо. — Деточка, милая, солнышко мое, зайчик мой пушистый, Линочка… Ну, теперь — все, все, больше я тебя от себя не отпущу, мы домой вернемся, сейчас же домой вернемся, к папе и бабушке, новый год вместе встретим, а там — посмотрим… Посмотрим… Отдохнешь, на будущий год поступишь в техникум, выучишься на бухгалтера, будешь много денег получать, мужа себе найдешь, все хорошо будет у нас! И пусть только они попробуют что-нибудь сказать! Пусть попробуют!
Мама даже кулаком погрозила в адрес возможных сплетников.
Элина грустно улыбнулась. И поморщилась.
Господи, тяжело-то как… Ведь придется маме сказать. Нужно сказать. Уже сейчас…
— Что ты морщишься, детка? Болит что-нибудь? Руки болят, да? И что же это за больница такая что больных работать заставляют! Вот уж я поговорю с их главврачом…
— Мама, меня никто работать не заставляет. Я давно уже выписалась. И осталась здесь добровольно. Я так хотела. Я боялась уходить.
— Боялась? Бандитов боялась, да? Дружков этого твоего… Витьки Прыгуна? Ну, ничего, мы уедем домой и никто тебя там не найдет… И никто не узнает… А потом встретишь хорошего парня… Ты же у меня красавица! А что худенькая — ничего, хорошо даже, сейчас это модно.
— Нет. Я не бандитов боялась. Жизни боялась, — прошептала Элина. — А теперь не боюсь. И я не вернусь домой, мама.
— Как это — не вернешься? — опешила Екатерина Алексеевна.
— Не вернусь.
— Здесь всю жизнь прожить собираешься? В больнице?!
— Нет. Я в училище поступила… В медицинское. Андрей Степанович помог. Буду учиться. А потом в институт поступлю.
— В институт? В какой институт? Но, Лина, ты же можешь просто восстановиться! Тебя же не выгнали, ты сама ушла из ВГИКа!
— Да при чем тут ВГИК? Я в медицинский собираюсь. Хочу учиться на психолога. Чтобы потом помогать больным… Таким, как я.
— Девочка, ты с ума сошла совсем! — покачала головой Екатерина Алексеевна. — Какой психолог? Зачем тебе это? Нет уж, милая. поедем домой. Хочешь учиться — ладно, поступай в педагогический. На заочное. Будешь ездить сдавать экзамены. А я с тобой ездить буду. Выучишься на учительницу, работать пойдешь… Как-нибудь прокормимся.
— Мама! Я не хочу быть учителем. Я хочу быть психологом.
— Да что ж ты уперлась так? Куда тебе в медицинский поступать? Хватит уже потакать желаниям и жить несбыточными мечтаниями. Хватит, — жестко ответила Екатерина Алексеевна. — Один раз мы пытались, все на это поставили, когда ты актрисой хотела стать, квартиру продали, а теперь вот будем для всего города посмешищем… Хватит. Какой еще психолог? Смотри на жизнь реальнее.
— Мам… Я никогда не хотела стать актрисой. Это была не моя мечта, а твоя, — тихо сказала Элина.
— Так значит, ты меня во всем обвиняешь? Меня?! — задохнулась от возмущения Екатерина Алексеевна.
— Никого я не обвиняю. Я просто хочу сказать, что раньше у меня вообще никакой мечты не было. И цели не было. Я так жила… Плыла по воле волн. А теперь мечта у меня есть. И цель. И смысл в жизни.
— Денег я тебе не дам, — сухо сказала Екатерина Алексеевна. — Нету денег. Сами еле выживаем. И продавать нам больше нечего.
— Не надо ничего продавать, — вздохнула Лина. — Мне не нужны деньги. Я справлюсь. Сама. Как до сих пор справлялась. Я ведь не жаловалась… И только теперь, когда все нормально, я написала тебе.
— Все нормально? И это ты называешь — все нормально?! — заплакала мама. — Да ты посмотри на себя! Посмотри!
— Я знаю, мама. Но так же я знаю, что как раз теперь-то у меня все нормально. Поверь.
Мама не поверила. Но и переспорить Элину она не смогла. И уехала домой — обиженная. Элине было горько так расставаться… Она понимала, что папа и бабушка тоже обидятся, что она даже не приехала навестить, даже новый год среди чужих людей будет встречать… Ужасно хотелось домой. Но Элина знала: нельзя. Стоит ей оказаться там, в уюте, тепле, среди любящих людей — и все. Она уже не вырвется. Ее засосет. И жизнь ее не состоится. И все будет — зря. А ведь Элина все еще не сдалась! Пусть со здоровьем хреновато и похудела она здорово за последнее время — одна кожа да кости, да и кожа-то серая, волосы тусклые и под глазами синяки, — все равно она еще слишком молода, чтобы махнуть на все рукой и сказать себе: «все кончено, надо как-то доживать — по мере сил — и баиньки, на вечный покой. Жизнь не удалась». Еще лет пять назад она думала, что двадцать три — это уже преклонный возраст, к которому обязательно следует подходить с крепким тылом за спиной, с мужем или, по крайней мере, с профессией, в которой ты бы считалась ценным специалистом. Потому как — ну кому ты уже будешь нужна в свои двадцать три, когда вокруг полно миленьких девочек шестнадцатилетних?! Кто с тобой будет возиться? Кто возьмет тебя за ручку и отведет в светлое будущее?..
Ха-ха. Можно подумать, кто-то собирался это делать, когда тебе было шестнадцать! Ну… кроме мамы, конечно.
Уезжая, мама пыталась оставить ей немного денег, но Элина отказалась самым решительным образом. Она хотела рассчитывать только на себя. Только на свои силы. Да и потом: вдруг, мама не преувеличила, когда говорила, что им самим не на что жить?
Элина хотела проводить маму на вокзал, но та не позволила ей.
— Нечего тебе шастать по вокзалам на ночь глядя!
Элина облегченно вздохнула и осталась в больнице. Выходить на улицу ей все еще было страшно. Элина вспоминала ту тягчайшую тоску, которая навалилась на нее в тот единственный раз, когда она выходила в город вместе с Наташей и ей становилось страшно. В тот раз она удержалась только потому, что подруга была рядом, а что будет, если она выйдет в город одна? Доедет она до училища или помчится к старым друзьям?
Прошел новый год, Элина получила в подарок от Наташи очень красивый свитер, который та связала сама, и который очень шел к Элининым синим глазам. От мамы пришла посылка с шапочкой и шарфиком. А Андрей Степанович — правда уже после нового года — привез ей коробку с вещами от какой-то благотворительной организации, где Элина выбрала себе вполне подходящие по размеру джинсы, юбку, куртку и сапоги. На первое время этого должно было хватить. С января Элине прибавили зарплату, ей был назначен оклад в полторы тысячи рублей, но Наташа сообщила ей по секрету, что со всеми надбавками и премиями зарплата ее будет больше, может быть, даже получится тысячи три. Для Элины это были невероятно большие деньги! Учитывая, что ей сейчас не надо было платить ни за еду, ни за жилье, она вполне могла бы позволить себе купить новую одежду! Если бы только все прошло хорошо, если бы только у нее хватило силы и воли — не сорваться, не сбежать, не променять всю эту удивительно славно налаживающуюся жизнь на очередной укол, на последний полет и в итоге — на гибель.