— Слава Богу, девочки, если вы не сопьетесь, соберете в кучку последние мозгишки и поступите таки в местную путягу! Выучитесь на швей-мотористок и пойдете работать на фабрику! — говорила мама, — Слава Богу, если найдете более-менее приличного парня — только не из тех, с которыми по подвалам обжимались — такого, который пить будет не все время, а только периодически — запоями!
Екатерина Алексеевна была очень злой на язык, когда в разговоре они касались этой темы.
— Мама! — возражала Элина, — Но не все ведь такие! Вот ты выросла здесь, но ты ведь не такая! И папа не такой!
— Что ты сравниваешь! Раньше времена другие были!
Может и правда — времена? По правде говоря, не все девочки из класса казались Элине такими уж чудовищами, падшими, деградировавшими существами, какими описывала их мама. Чудовищ, конечно, было больше и, конечно, чудовища определяли атмосферу в классе, но были и другие девочки, совершенно обычные. С ними, наверное, можно было бы даже дружить…
— Нет! — говорила мама, — Здесь тебе дружить совершенно не с кем! Если ты, конечно, не хочешь пойти работать на фабрику. Если тебе скучно, я договорюсь с преподавательницей английского, она будет приходить к тебе не два раза в неделю, а три!
— Ой, мама, нет! Только не это…
Впрочем, Элина и не хотела дружить ни с кем из девочек из класса. У нее были подружки во дворе, когда она была еще маленькой, но с тех пор, как она пошла в школу, мама ограничила круг ее общения до минимума. Сначала Элина скучала, потом привыкла быть одна. Да и в самом деле, как и предсказывала мама, бывшие подружки вскоре превратились в грубых, раскрашенных хабалок, курящих, выпивающих, выражающихся похлеще иного мужика. С ними у Элины действительно ничего не было общего, и она этому была безумно рада. Пока девочки были маленькими, то и вредненькие шалости их тоже были маленькими, не опасными, хотя и весьма неприятными. Они плевали ей в спину жеваной бумагой, подкладывали на стул жвачку, придумывали про нее всякие гадости, писали на дверях ее подъезда и на стенах дома грязные слова. Девчонки вообще были куда предприимчивее и изобретательнее мальчишек, и действовали куда хитрее. Мальчишки старались стукнуть, дернуть за косу, отобрать портфель, чтобы высыпать из него содержимое, они хулиганили весело и не скрываясь от взрослых, за что и получали. Девчонок никогда не удавалось подловить.
Самый дикий кошмар начался классе в седьмом, когда им было лет по двенадцать-тринадцать. К тому времени девочки уже потихоньку стали превращаться в девушек. Мальчишки же еще выглядели совершенно детьми, однако… Кто из них первым придумал интересную игру, подлавливать девчонок и пытаться забраться к ним под юбку так и осталось невыясненным. Девчонки весело визжали и лупили мальчишек по рукам, они воспринимали эту игру, как любую другую. Гораздо позже Элина узнала о том, что некоторые из них давно встречались с парнями постарше и уже вовсю знакомились с прелестями взрослой жизни, они вообще ко всему относились легко и просто… А Элина любила мушкетеров и гардемаринов, плакала над «Унесенными ветром» и «Поющими в терновнике» — и, когда один из мальчишек под всеобщий хохот прижал ее в углу класса, она была в таком изумлении, что просто лишилась дара речи.
Это случилось на переменке между двумя уроками истории, когда учительница вышла из класса по каким-то своим делам. Вместо того, чтобы вылететь в коридор, как это случалось по обыкновению, одноклассники остались в кабинете, все до одного, и Саша Ермолаев, который был почти с Линочку ростом и шире ее в два раза, пихнул ее в угол между доской и окном с такой силой, что девочка ударилась о стену затылком. Довольно сильно.
— Ну что, Александрова… — сказал он хрипло, наваливаясь на нее всей тушей, — Мы тут поспорили, целка ли ты, и решили проверить. Ты как, не против?
Кто-то поблизости захихикал, кто-то откровенно загоготал. У Элины звенело в ушах от страха и ноги стали ватными.
— Пусти, — пискнула она жалобно, — Пусти, Саша, пожалуйста!
Ее как кипятком ошпарило, когда дрожащая и влажная ладонь скользнула у нее по бедру и с силой втиснулась между крепко сжатых ног. Она завизжала так громко, что у самой заложило уши, а Ермолаев отшатнулся, как от удара.
— Ты что, припадочная?! — закричал он.
— Шухер, Марья! — крикнул кто-то от двери и столпившиеся вокруг Элины дети кинулись врассыпную по своим местам.
Пронзительно зазвенел звонок.
В класс вошла учительница.
— Александрова, ты почему не на месте?
Она не видела широко раскрытых в ужасе глаз, бледных щек и дрожащих губ. Она не хотела видеть. А может быть — хотела. Может быть, ей, как и всем было приятно видеть унижение девочки, которая не хотела быть такой, как все.
— Александрова? Ты слышишь меня? Марш за парту.
Элина как робот пошла к своему месту и уселась на стул. Кто-то уже успел подложить на него кнопку, но ей было все равно, она не почувствовала боли.
— Итак, мы начинаем новую тему. Откройте учебники на параграфе…
Убедившись, что учительница отвернулась к доске, Женя Карпов, сидевший с Элиной за одной партой, быстро скользнул ладонью по ее груди.
Элина отшатнулась, грохнув стулом.
— Александрова, — встрепенулась учительница, — Начинай читать.
Элина не хотела ни о чем рассказывать маме, стыдно было жутко, но та, конечно, сразу поняла, что что-то произошло и отвертеться было невозможно. Элина все рассказала. Мама понеслась в школу и устроила там такое, что никому мало не показалось.
Когда мама ушла в школу, у Элины случилась истерика. Она судорожно рыдала, уткнувшись лицом в подушку, пока у нее не заболел живот, потом она добралась до ванной и напилась воды прямо из-под крана. Никогда в жизни ей еще не было так плохо, никогда еще ей так сильно не хотелось умереть.
Мама вернулась — раскрасневшаяся, с горящими глазами, накапала ей и себе валерьянки и заявила, что Линочка переходит в другую школу. С завтрашнего же дня.
Так и случилось. Элина действительно стала ходить в школу в соседнем квартале, только не со следующего дня, а спустя две недели, потому что вечером у нее поднялась температура едва ли не до сорока, которую никак не могли сбить таблетки, и с которой справился только врач со «скорой».
Сначала, когда температура только начала подниматься, Элине было очень плохо, но потом, когда ртуть в столбике термометра перекрыла отметку «тридцать девять», ей стало необычайно легко и приятно. Элина лежала на кровати, глядя на стену блестящими глазами и шепотом читала стихи, чудесные, восхитительные, очень складные стихи, которые удивительным образом рождались у нее в голове сами собой. Было жутко обидно, когда волшебство испарилось, и она уснула. На следующий день Элина в тайне ждала, что температура поднимется снова, но этого не произошло.
Мама с папой посовещались и решили, что Линочку нельзя оставлять без присмотра, и Екатерина Алексеевна должна уйти с работы. Слава Богу папа в то время очень хорошо зарабатывал и мог содержать семью.
Мама отводила Линочку в школу и приходила за ней после окончания уроков. Как за маленькой. Это было смешно и, может быть, даже странно, но совершенно необходимо. Городок был слишком маленьким для того, чтобы перебежав на новое место можно было начать новую жизнь. Благодаря маме к Элине перестали приставать в открытую, чаще всего ее просто не замечали, и это было скорее хорошо, чем плохо.
У одноклассников кипела своя бурная жизнь. Мальчишки говорили о каком-то «винте» и способах его приготовления, девчонки шептались исключительно о парнях, о том, кто с кем спит и о методах контрацепции. Элина изумлялась, но слушала с интересом, ей были любопытны маленькие подробности интимной жизни девочек, тем более, что бывало мальчишки из классов постарше, уже и не мальчишки, а юноши, из которых встречались и весьма приятные внешне, подходили к Линочке на переменке и предлагали «гулять». Может быть, Линочка и выбрала бы кого-то из них, но вряд ли мама позволила бы ей с кем-то встречаться. Совершенно точно не позволила бы… Линочке было грустно, ей хотелось романтики, лунных ночей, поцелуев и объятий, ей казалось, что из-за маминого упорства она что-то теряет, что-то неповторимое теряет навсегда — что-то, что может случиться с ней только сейчас, а через пару-тройку лет уже будет поздно! Ей казалось, что это у других девчонок все просто и пошло — дискотека, водка, постель, а потом разговоры о том, как избавиться от досадной болезни или ненужной беременности. Она думала, что ее парень обязательно оказался бы кем-то вроде Ретта Батлера или капитана Блада.