Под маминой охраной Элина проходила в школу до самого конца занятий. Она более-менее успешно сдала экзамены и получила аттестат. Вечером после этого события, когда в стенах школы грохотал музыкой выпускной вечер, они сидели с мамой и папой на кухне, пили шампанское, и настроение у всех троих было праздничным и светлым. Отмучились. Очень скоро Элине предстояло отправляться в Москву. В начале июля начинались экзамены во ВГИК.
Хотя им предстояло еще две недели провести дома, и Линочка и Екатерина Алексеевна уже были далеко от осточертевшего им родного города в котором много лет они не жили, а выживали. Линочка ужасно волновалась по поводу экзаменов, судорожно перечитывала классику и часами стояла перед зеркалом, пытаясь что-то изображать. Екатерина Алексеевна была поразительно спокойна и уверена в успехе, что временами приводило Линочку в еще больший ужас, а временами вызывало мистическое благоговение перед мамой.
По приезде в Москву Элина с мамой поселились в гостинице. До экзаменов оставалось несколько дней и, чтобы отвлечь ребенка от переживаний, мама сводила Линочку в театр и в Третьяковскую галерею. Не помогло. Линочка думала исключительно об экзаменах и все, что не было с ними связано ускользало от ее восприятия. Басня и стихотворение, друг за другом вертелись у нее в голове постоянно, как «Иисусова молитва» у святого схимника.
— Еще немного и я сойду с ума! — жаловалась она маме.
— Не бойся, — говорила мама, — У тебя все получится!
— Ну с чего ты взяла! — паниковала Элина, — Там конкурс должно быть сто человек на место!
— Ты лучше всех!
— Ой, мама…
Стоя в очереди на экзамен первого тура, Элина украдкой рассматривала своих конкуренток и, как не странно, ей становилось спокойнее. Девушек было много и были они очень разными, некоторые даже весьма странными, с экстравагантными прическами и одеждой, с раскованными, резкими движениями, с громкими голосами. Они выглядели сильными и уверенными в себе. Но никого из них Элина не могла бы назвать по настоящему красивой! Никого! «Меня примут! — думала она, — Кого ж еще, как не меня брать в актрисы?» Да и комиссия отнеслась к ней благожелательно: по крайней мере, ей так показалось! Элина прочла басню как можно выразительнее, сама собой осталась довольна. Ее внимательно выслушали, поблагодарили и отпустили. И поставили ей такой низкий балл, что Элина не поверила своим глазам, когда увидела цифру рядом со своим именем в списке. «Этого не может быть! — подумала она, — Я так хорошо прочитала эту чертову басню! Я ни разу не запнулась!»
Посреди ясного летнего дня наступили сумерки. Мир рухнул в тартарары. Элина с мамой вышли из института и побрели в сторону метро… Вдоль оживленной улицы… По мостику через речку… Через парк… «Я могла бы ходить здесь каждый день!» — с тоской подумала Элина и слезы навернулись ей на глаза, и она разревелась, хотя и пыталась всеми силами удержаться — стыдно реветь на улице, противно видеть сочувственные взгляды прохожих.
Мама отвела ее в парк, усадила на скамейку, потом сходила к метро и купила бутылку минеральной воды.
— Не надо плакать, — сказала она бесцветным голосом, — ничто и никогда, моя детка, не дается легко. А если дается, то это… от лукавого.
— Разве нам было легко?! — пробормотала Элина, стуча зубами о пластиковое горлышко бутылки, — Когда нам было легко?!
— Никогда. И не будет — никогда. Будь к этому готова и не реви. Никогда не думала, что воспитала тебя такой нюней. Стыдно и недостойно расклеиваться после первой же неудачи!
Когда они приехали в гостиницу, Элина упала на кровать и отвернулась к стенке. После истерики и слез наступила апатия. Ей ничего не хотелось, ни есть, ни пить, ни вообще шевелиться.
— Еще не все потеряно, — говорила мама, — Еще осталось несколько этапов… Когда они сделают видео и фото пробы, они все поймут.
— Я не пойду на следующий экзамен, — глухо сказала Элина, — Я позориться не буду!
Она все-таки пошла — мама уговорила ее — и прочитала стихотворение из рук вон плохо, уныло, бесцветно, совсем никак, будто стояла у школьной доски на уроке литературы, а не перед приемной комиссией актерского факультета. Члены комиссии смотрели на нее все так же доброжелательно, но теперь еще немножко с жалостью.
Она даже не пошла смотреть на свою оценку. Мама ходила одна, и вернулась задумчивая и молчаливая. Элина посмотрела на нее испуганно и на глаза ее снова навернулись слезы.
— Что же нам теперь делать? — пролепетала она, — Нам придется вернуться домой?
— Нет! — резко сказала мама, — Мы не вернемся никогда!
Возвращаться было нельзя. Вернуться — значило умереть. В самом деле, умереть было бы проще, чем вернуться, чем признать свое поражение и правоту тех, кто всегда ЗНАЛ, что они на самом деле такие же, как все, что у них ничего не получится. Было бы проще, чем видеть довольные взгляды знакомых и соседей, чем слышать насмешки за спиной и в лицо. А Элина… ей что, идти поступать в бухгалтерский техникум?! Или — чего уж мелочиться — в путягу, на прядильщицу-мотальщицу?!
— Даже не думай об этом! — сказала мама.
И потом, пока Элина переживала свое поражение, валяясь на жесткой кровати в обшарпанном номере гостиницы, и потом, когда ей надоело страдать и она гуляла по Москве, посещая театры и кино, обедая в кафе, с каким-то чувством, сродни предсмертному — вроде как, терять уже нечего — выбрасывая на ветер последние привезенные с собой деньги. А мама все время где-то пропадала. Чем она занималась, Элина представления не имела, да особенно и не интересовалась. Иногда до нее доносились отголоски маминой деятельности, когда та рассказывала ей вечерами как заводила знакомство с работниками и преподавателями ВГИКа, когда ругала кого-то, называя бездарью и карьеристом, когда кого-то хвалила, называя очень милым, понимающим и отзывчивым. Не прошло и двух недель, как мама знала уже всех и каким-то непостижимым образом медленно, но верно становилась в институте своей. Элину немножко коробило от маминой настырности, но, по большому счету она ею восхищалась, как каким-то высшим существом, понимая, что сама она не смогла бы того, что сделала мама, даже если вывернулась бы наизнанку.
Однажды мама сказала:
— Я устроилась комендантом в общежитие на Будайской. Будем жить там, это получится гораздо дешевле, чем в гостинице. Мы переезжаем завтра. Зарплата небольшая, но на прожив и на пропитание хватит… на первое время. Отец нам вышлет переводом свою зарплату за июль. И будет заниматься продажей квартиры.
— Что?! — воскликнула Элина, — Ты собираешься продать нашу квартиру?! Мама!
— А что ты предлагаешь? Ты хочешь вернуться?
— Нет, но мама… Как же мы…
— Ты поступишь в институт в следующем году.
— А если…
— Ты поступишь.
Элина смотрела в мамины глаза и сердце ее наполнялось эйфорией. Она поняла, что и правда поступит. Раз мама так решила, никуда не денутся, ни она, ни приемная комиссия!
— Мама! — Элина бросилась матери на шею и крепко обняла, — Спасибо, мамочка! Спасибо…
— За что бы это? — улыбнулась мама, — Заниматься весь год в поте лица придется тебе.
Как строга была мама дома, когда запрещала Элине общаться с окружающими, и какую же полную и абсолютную свободу предоставила она ей в Москве! Можно было все! И это шокировало, изумляло и приводило Элину в восторг. Поселившись в общежитии она очень быстро познакомилась со многими проживающими в нем студентами, оказавшимися в массе своей милыми, общительными и очень-очень интересными людьми. Вместе с ними она развлекалась, вместе с ними она посещала лекции на правах вольного слушателя и даже занятия по актерскому мастерству. Преподаватели относились к ней благожелательно, почти как к полноправной студентке, разве что домашних заданий не спрашивали, но это происходило, скорее всего, не из-за ее вдруг открывшегося таланта, а благодаря участию мамы. Помимо этих занятий, где все-таки ее персоне уделялось недостаточно внимания, Элина приходила в институт по вечерам, где с ней занимались актерским мастерством индивидуально, но уже, разумеется, за плату.
Московская жизнь безумно нравилась Элине, каждый день для нее начинался как праздник, ей казалось, что она стремительно взрослеет и умнеет. Она училась говорить, училась одеваться и пользоваться косметикой, она училась общаться с людьми и самое главное — она училась быть актрисой. Ей казалось, что у нее получается, по крайней мере, теперь она точно знала как следует вести себя на предстоящих ей экзаменах. Она знала, что просто хорошо и с выражением прочитать текст не достаточно — ух, какой же она была глупой и смешной на прошлых экзаменах! — что нужно понять текст, поселиться в нем, самой стать персонажем, которого изображаешь. Это было нелегко — ведь у многих ребят то, что давалось ей с трудом, получалось само собой! — но Элина шла вперед, она действительно старалась изо всех сил и на следующих экзаменах получила таки не самый высший, но вполне достойный проходной балл. К тому времени она хорошо знала всех членов приемной комиссии, и ее саму хорошо знали, ко всему прочему одним из них был тот самый преподаватель, у которого Элина занималась целый год. Поставить ей низкий балл — означало поставить под сомнение его профессионализм. Поэтому, собственно, Элинина судьба была предрешена заранее. Предрешена заранее умом великого, но невостребованного политика — ее мамочки Екатерины Алексеевны.