— После этого ты свободна?
— Относительно.
— Буду ждать тебя на этой же остановке. Ах, извини! Я забыл сказать тебе о главном: я приглашаю тебя в ресторан.
— Но я не хожу по ресторанам, — попыталась возразить Ольга, — и тем более с незнакомыми мужчинами…
— Понимаю, я похож на агента ЦРУ, — печально опустил глаза он.
— Да нет же, — Ольга не смогла сдержать улыбку, — просто я не люблю быть кому-то должной.
— Да ты мне уже задолжала! — всплеснул руками Мишель. — Я тебя позвал вчера, а ты не пошла. Но если от приглашения в библиотечный буфет ты еще имела право отказаться, то сейчас это невозможно. Как там говорят ваши коммунисты — «явка строго обязательна»?
Тут Ольга не выдержала и расхохоталась.
— Значит, на остановке? — Мишель выжидательно склонил голову набок.
Ольга кивнула и вышла из автобуса. Затем помахала отъезжающему Мишелю рукой и бодро зашагала по дорожке к зданию университета. От ее вялости и сонливости не осталось и следа. Ольга легко взлетела по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. «Хорошо я смотрюсь — мало того, что иду ко второй паре, да еще скачу по лестницам», — подумала она, и ее снова разобрал смех. Впервые за много недель она ощутила, как внутри у нее шевельнулась давно забытая нежность. Просто нежность — ко всему на свете…
3
Ольга не помнила, как она дождалась конца занятий. Мысли ее все время витали где-то далеко, и старенькая преподавательница по теории французского языка Жюльетта бросала на нее удивленные взгляды.
— Может быть, вам все еще нехорошо? — учтиво спросила она Ольгу, и та едва удержалась, чтобы не сказать, что ей, напротив, очень хорошо, даже слишком хорошо.
Как только прозвенел звонок, возвещающий о конце последней пары, Ольга быстро сложила тетради в холщовую с кистями сумку и хотела уже бежать к выходу, как вдруг вспомнила про Натали.
— Послушай, — торопливо обратилась она к ней, — мне очень нужно… в библиотеку. Скажи всем, что я плохо себя чувствую, когда поедешь на вечеринку, ладно? Вечером я как-нибудь незаметно проскользну.
— Ну, хорошо, — пожала плечами Натали и состроила свою любимую ухмылочку. — Библиотека — это святое.
Ольге некогда было размышлять о том, что подумала на самом деле Натали. Когда она пришла на остановку, Мишель был уже там. Как и полагается настоящему французу, вместо приветствия он чмокнул ее в щечку.
— Ну, куда пойдем? Что бы тебе хотелось отведать? — Мишель решил сразу взять быка за рога.
— Я не разбираюсь во французской кухне, — честно призналась Ольга.
— Ну хорошо… Чем обычно французы поражают воображение иностранцев? Устрицы и лягушки, кажется, так.
— Только не лягушки. Я их люблю, — Ольга подняла на него сверкнувшие черным агатом глаза.
— Но почему же нет? Ты ведь их любишь?
— Я люблю их в другом смысле, как прелестных существ. Не станешь же ты есть, например, котят?
— А китайцы и корейцы едят собак…
— Как бы там ни было, поедание лягушек я считаю чем-то вроде каннибализма.
Мишель вдруг от души рассмеялся. Они все еще стояли на остановке.
— Значит, остаются устрицы. Идет?
— Но это, наверное, очень дорого… — попыталась возразить Ольга.
— Вчера я получил гонорар за статью в рекламном журнале и имею полное право потратить его, как мне заблагорассудится. Мы пойдем не просто в ресторан, а поплывем на «bateaux-mouches». Это речной кораблик с рестораном, который отходит от Эйфелевой башни и плывет в сторону Сите. А потом возвращается обратно. Заодно посмотришь набережные и мосты. Ну как, идет?
— Идет.
— Я предлагаю взять такси.
— Но послушай, — сказала Ольга, — я не могу идти в ресторан в таком виде. Да меня и не пустят.
— Насчет этого не беспокойся, — уверил ее Мишель, — со мной тебя пустят везде. Но зачем делать из этого проблему? Мы ведь можем по дороге заехать в бутик и купить тебе какое-нибудь платье…
— В бутик?! Но я не покупаю платья в бутиках. Я ведь студентка, а не миллионерша.
— Там есть и относительно недорогие вещи.
— Нет, мне бы больше подошел магазин «Тати». Кстати, я как раз собиралась сегодня купить себе платье. Наши устраивают в общежитии вечеринку по случаю Четырнадцатого июля, и я хотела подыскать себе что-нибудь новенькое.
— Вечеринку? — покачал головой Мишель. — Но это мы обсудим потом, а сейчас — в «Тати»!
Ольга впервые в жизни ехала в парижском такси. Оно показалось ей просторным и прохладным. Мишель рассказывал ей о проплывающих мимо домах и улицах, и рука его, как бы невзначай, касалась ее плеча.
— Может, ты подождешь меня возле магазина? — спросила Ольга, когда они приехали.
— Мадемуазель не доверяет моему вкусу? — склонил голову набок Мишель.
Ольга пожала плечами.
— Просто я справлюсь с этим сама.
Она не стала говорить ему, что боится идти с ним в магазин. Вдруг ему вздумается покупать ей платье на свои деньги? Судя по его размаху, он вполне на это способен.
Магазин «Тати» показался Ольге похожим на обыкновенный многоэтажный универмаг, только с несколькими подъездами. Она зашла в отдел «Женское платье» и принялась ходить вдоль рядов. Платья здесь были разные — встречались и красивые, и не очень. Разброс цен тоже был довольно велик. Некоторые платья нравились Ольге сразу, но стоили чересчур дорого, а другие продавались по доступной цене, но казались какими-то нескладными. Наконец внимание Ольги привлекло одно, на удивление, недорогое платье. Это было прямое, средней длины платье свободного покроя из бежевого бумажного полотна, украшенное треугольными разрезами с модными шнуровками из шнуров из той же ткани. Один небольшой треугольничек со шнуровкой впереди, вместо ворота, другой — навстречу ему, на подоле. Затем узкий и длинный, почти до пояса, шнурованный разрез на спине — и к нему тоже тянется с подола его меньший брат. И еще две маленькие вставочки нарядно завершают длинные и прямые рукава без манжетов. Это платье пленило Ольгу с первого взгляда. Совершенно простого кроя, не броское, но в то же время чисто по-парижски пикантное. «Его можно надеть куда угодно — на вечеринку, в ресторан, на занятия, на концерт, на прогулку и даже на пляж… — подумала она. — И везде оно будет смотреться подходящим к случаю. Только вот почему оно такое дешевое?» Ольга прошла с платьем в примерочную и быстро переоделась. Вид получился великолепный. Сквозь шнуровки красиво просвечивала загорелая кожа. Даже простенькие плетеные бежевые босоножки без каблука, в которых она была, органично дополняли туалет. Когда она подошла прямо в платье к продавщице, та улыбнулась ей и сказала:
— Мадемуазель, вы в этом платье замечательно выглядите, но я обязана предупредить вас, что оно с небольшим дефектом. Обратите внимание, сзади на подоле в одном месте на ткани есть небольшая затяжка. Поэтому цена снижена.
Ольга изогнулась назад, чтобы посмотреть на затяжку. Если бы продавщица ей не сказала, она бы ничего не заметила.
— Спасибо. Я все равно возьму его, — сказала Ольга и достала кошелек.
Джинсы и лиловую футболку она сложила в пакет с надписью «Тати», который ей дали для платья, и пакет прекрасно уместился в ее объемистой холщовой сумке.
К Мишелю она вышла сияющая и похорошевшая.
— Ну как, теперь меня пустят? — спросила она с улыбкой.
— Теперь меня не пустят… — развел руки в стороны Мишель, и они пошли к автобусу.
Вскоре они были уже возле Эйфелевой башни и подходили к причалу.
— Ты еще не поднималась на наш символ? — спросил Ольгу Мишель, кивнув на башню.
— Нет, — ответила Ольга.
— А почему?
— Мы так много его изучали, что мне кажется, я уже там была.
Речной кораблик «bateaux-mouches» готовился к отплытию вниз по Сене. Это был довольно длинный катер, на палубе которого, как под стеклянным колпаком, располагался зал ресторана. Ольге всего лишь пару раз за всю жизнь приходилось бывать в ресторанах. Один раз еще в детстве — на золотом юбилее какой-то родственницы по отцовской линии, и другой раз — с однокурсниками после окончания первого курса. Из «золотого юбилея» ей запомнилось обилие пьяных мужчин и шумных, ярко накрашенных женщин, а посиделки с сокурсниками ассоциировались с гремящей музыкой и безвкусно одетыми девицами, которые выходили к эстраде, становились в кружок и пытались изобразить подобие танца. Словом, о ресторанах у Ольги сложилось далеко не лучшее представление. Она поймала себя на мысли, что в Париже согласилась бы посетить любое место. Ей казалось, что здесь все особенное, освященное дыханием искусства, не такое, как везде…