– Дочка моя, – похвасталась Светлана Петровна, перехватив его заинтересованный взгляд. – Умница, красавица.

– Королева, – подольстился к мамаше Романов.

– Принцесса, – нежно улыбнулась та, бережно смахнув с рамочки несуществующую пыль, и пояснила: – Не замужем пока.

– Кавалеры, наверное, так и вьются? – стараясь скрыть личную заинтересованность, подыграл ей Михаил.

– А как же, – слегка помрачнев, кивнула Светлана Петровна. – Еще как вьются.

Ее замешательство и тень, набежавшую на начальственное чело, Миша отметил.

«Интересно, – размышлял он, покинув кабинет после торопливого, но теплого прощания: не следовало давить на Донецкую сразу, чтобы не вызвать подозрения. – Чего она так скисла? То ли женихов на самом деле нет, что вряд ли. То ли с дочкой что-то не так. То ли жених есть, но мамашу не устраивает. Тогда, интересно, какие именно критерии отбора зятьев у нее ключевые?»

Это был скользкий и спорный вопрос. У Миши кроме плюсов имелись и весьма весомые минусы. И еще неизвестно, что для такой тещи перевесит. Он был хорош собой, без особых изысков, однако вполне приятный – крепкий, накачанный, высокий, с доброй, но простоватой физиономией, непростым характером, но готовностью искать компромисс. В общем, все бы ничего, но на другую чашу весов неподъемной бетонной плитой давил самый страшный Мишин минус – отсутствие жилплощади. Прописан он был в фабричном общежитии, что сначала его страшно радовало. Городская прописка, работа в неплохом месте – о чем еще можно мечтать простому сельскому парню? Но вскоре выяснилось, что городские девушки сразу начинают подозревать в Михаиле корысть, принимая его искреннюю любовь за желание непременно ввинтиться в их квадратные метры и осесть там, начав размножаться. Ладно бы эти претензии исходили от родителей, так ведь и сами девицы имели наглость озвучивать подобные подозрения. Так Михаил, изначально не планировавший ничего особенного, кроме тихого семейного счастья, стал задумываться о большем. Раз его все равно подозревают, так почему бы и не заняться поиском городской невесты? Тогда не придется выбивать комнату в семейном общежитии, копить на ипотеку и жить всю жизнь в долг. А чем он плох-то? Влюбится в него какая-нибудь подходящая девушка и решит сразу все материальные проблемы.

Но это оказалось не так-то легко. Девушки были. И даже с избытком! Только они либо сами были из общежития или со съемным жильем, либо не подходили внешне или внутренне. В общем, написали на бумаге, да забыли про овраги. Ничего не получалось, а ведь Миша был готов любить пылко и искренне.


Потоптавшись у административного корпуса, он вздохнул и решил дождаться, пока Донецкая соберется на обед. Жизненный опыт подсказывал, что лучше всего воздействовать на девушку через родителей. Где недожмет он, может дожать настырная мама. Тем более что у мам, как правило, доступ к выносу девичьего мозга открыт круглосуточно.


Женщины непредсказуемы. Они видят подвох там, где его нет, и не замечают очевидного.

Светлану Петровну насторожило Мишино внимание. Она начала сильно напрягаться и пытаться прочитать на его гладком лбу комментарии к странным ухаживаниям, а также и умудрилась принять эти знаки внимания на свой счет. А все потому, что нахальный инженер перегнул с комплиментами. Ведь Михаил был уверен, что комплиментов много не бывает. И чем старше дама, тем больше их нужно. В результате Светлана Петровна уползла в свои опасения, как черепаха в панцирь, и никакими одуванчиками ее было оттуда не выманить.

Надежда поймать русалку уплывала из рук.

– Светлана Петровна, – перестал церемониться Миша. – Что я все вокруг да около хожу…

– Действительно, – опасливо пробормотала Донецкая, слабо представляя, чего ждать от напористого парня. – Чего это вы все ходите?

– Дочка мне ваша очень понравилась!

– Да?! – Светлана Петровна захлопала глазами и басовито засмеялась: – Ничего себе заявка.

– Да, вот так. Решил без дипломатии. А то чувствую, что между нами растет стена недопонимания.

– Растет, – согласилась Донецкая, мучительно соображая, радоваться или бежать прочь от столь заманчивых перспектив.

Прикинув все «за» и «против», она решила придержать Мишу на крайний случай, но не обнадеживать. Про его жилищные проблемы она была прекрасно осведомлена, а зять без жилплощади ее, как и остальных городских мамаш, тоже не особо прельщал. Да и зарплата у фабричного инженера… В общем, не о таком мечтала Светлана Петровна.

– Вот что, Миша. – Она задумчиво ткнула длинным ногтем в пуговку на его рубахе. – Не торопи события. Подожди пока.

– Хорошо, – с готовностью кивнул Михаил, подавившись вопросом про сроки.

– Вот и ладненько. Договорились, – кивнула Донецкая и уверенно удалилась, даже не оглянувшись.

Озадаченный инженер терялся в догадках: о чем же они в результате договорились?

* * *

В прихожей хлопнула дверь. Что-то грохнуло, треснуло, и в Вероникину сторону простучали тяжелые каблуки. Судя по ритму стука, маменька вернулась не в духе. Она всегда сердито шла решительной поступью, если что-то шло не так.

Светлана Петровна на фабрике была большим начальником. И, как все начальники, терпеть не могла, когда что-то ей не подчинялось. На работе все ходили по струнке, отработанный десятилетиями механизм функционировал без сбоев, но за пределами служебного кабинета кипела жизнь, которая была ей неподвластна. Поэтому и кипела эта жизнь в чужих кастрюльках, и брызгалась без разрешения, и убегала без резолюций.

– О чем мечтаем? – устало спросила мама, бросив на диван сумочку.

Назвать этого монстра, вместимостью литров семь, «сумочкой» можно было лишь с натяжкой. Кроме косметички со всякими женскими штучками Светлана Петровна таскала там пару килограммов разнообразных документов, здоровенный калькулятор, термос с кофе, ежедневник, сильно смахивавший по размеру на «Войну и мир», связку ключей весом с кирпич и прочую дребедень, без которой не обойтись. Поэтому сумка шлепнулась на диван как снаряд, едва не прибив в полете Веронику.

– О смысле жизни. – Дочь, опасливо подобравшись, пересела.

Мама снимала туфли с массивными каблуками, а туфли она, будучи не в духе, тоже любила эротично расшвыривать по помещению.

– Плохо. Люди, которые думают о смысле жизни, быстро спиваются, – пригорюнилась маменька.

– Почему?

– Потому, Никуся, что в жизни смысла нет. Поэтому от поисков того, чего нет, начинает ехать крыша. А поехавшую крышу можно остановить алкоголем. Он снимает стресс и позволяет расслабиться. Пара рюмок – и смысл жизни только в закуске. Все остальное останется за шторкой сознания.

Маму потянуло на философию.

– Свидание прошло неудачно? – осторожно поинтересовалась Вероника.

Светлана Петровна горестно вздохнула и выплюнула в пространство:

– Все мужики – потребители! Они потребляют либо твою молодость, либо твои деньги, либо твои нервы. Это пиявки. Нет, клопы! Они сосут нашу кровь и годы, сжирают красоту, обгрызают наши надежды…

– Мам, что, прям так все плохо было? – Вероника сочувственно погладила ее по плечу. Судя по лексике, кавалер выкинул нечто запредельное.

– Он денег попросил. Представляешь, мы ж не на улице познакомились! На корпоративе у партнеров! А оказывается – я его сняла! Он так и сказал. Да ко мне по свисту десять таких прибегут и еще счастливы будут, что их позвали. – Светлана Петровна нахмурилась и отвернулась.

Обе знали, что никто к ней не прибежит. Когда тебя в очередной раз подводит мужчина, остается только бодриться и заниматься аутотренингом.


Вероникин отец бросил маму еще в период беременности. У него была где-то семья, свои дети, и юная провинциалка быстро стала обузой. А уж ее живот и вовсе кавалера не обрадовал. Он выдал Свете денег на нехитрую операцию и растворился в тумане времени. А Света пробилась, как росток, закатанный под асфальт. Предательство закалило ее и научило главному: никогда не отчаиваться. Она и не отчаялась. Спустя годы Светлана Петровна использовала все связи, чтобы найти Вероникиного отца и посмотреть, что с ним стало. Ну, если уж быть откровенной – заодно и плюнуть в его наглую рожу. Заслужил.

Ничего не вышло. Да и попробуй найти какого-то там Васю, ни фамилии, ни места работы которого не знаешь!

В молодости Светлана Петровна была идеалисткой, уверенной в том, что ее половинка еще не нашлась, но вот-вот найдется. В двадцать лет ей казалось, будто все еще впереди. К тридцати стало тревожно. В сорок – грустно. А в пятьдесят – ясно, что поезд уходит и надо запрыгивать в последний вагон. Только двери последнего вагона захлопывались прямо перед носом.