Ольга Горовая - Тетрада Величко

Безумно тяжело.

Но и оставлять Кристину одну не собирался. Его настораживала ее реакция. Ступор. Не было истерики, крика, хотя бы слез, нормальных и оправданных для такого момента. Тем более странным этот ступор казался для Кристины, которая всегда либо боролась до конца, либо бросалась в отчаянные поступки. А тут — застывший взгляд. И тело такое, словно ей пошевелиться больно.

Вспомнилось, как свою мать хоронил уже почти три года назад. Отец в приступе ревности, по пьяни, таки «пришиб», не рассчитав и не контролируя удара. Тоже вот так — день без сознания и умерла, не приходя в себя. Кошмарная ситуация. Знал об этом только он, отец да патологоанатом, который и установил причину смерти.

И Кристина…

Она его тогда одного не оставила. С ним поехала, когда узнала, что мать при смерти. Хоть Роман и устроил сцену ревности… И она поддержала его, когда Руслан решил не давать делу ход, не устраивая судилище в селе. Не хотел, чтобы матери и после смерти покоя сплетники не давали. А отец… того жизнь наказывает. Так и остался один, медленно спиваясь. И даже когда Рус, скрипя зубами, предлагал помощь, тот с матами посылал сына подальше. И Карецкий не навязывался. Видит Бог — мало за что мог отцу сказать «спасибо».

А вот Кристине он был так или иначе многим обязан и связан крепкими путами. Потому и стоял в дверях палаты, видя всю опустошенность и потерянность женщины, которая почти всегда и для всех оставалась сильной. Кто еще, кроме него и Кузьмы, знал о том, насколько Кристина на самом деле ранима?

Кузьма… Руслан нахмурился. Он видел, что Кристина писала мужу, когда Тамару Ефимовну еще не привезли. Но успела ли она что-то тому сказать после? Сомнительно. А ей точно не помешает вся поддержка. И никто, кроме Кузьмы, не мог дать ей именно ту опору, в которой Кристина нуждалась. Этот урок Руслан уже вызубрил на отлично.

Так и не поворачиваясь к Кристине, он вытащил свой телефон и набрал сообщение, отправил Кузьме.

Тамара Ефимовна скончалась через двадцать минут. Точнее, если говорить о мозге, это произошло еще ночью. Ее же тело сдалось сейчас. Последний судорожный вздох грубо разрезал напряженную атмосферу палаты и стих. Секунды начали медленно отстукивать у всех в голове, отмеряя все более конечную и пустую тишину…

Все это время он стоял в дверях палаты и смотрел на то, как Кристина перебирает волосы матери, гладит ее веки, лицо, целует ладонь. Руслан буквально ощущал тяжесть и боль, что давили ей на плечи, но которым Кристя не давала никакого выхода. Душила в себе на подсознательном, автоматическом уровне.

Хоть бы заплакала, ей-богу! Хотелось ее встряхнуть, чтобы вырвать из этого сковывающего «окостенения». Но Руслан просто стоял и наблюдал. На всякий случай.

По той же причине, наверное, за приоткрытыми дверьми, подпирая стенку коридора, стоял Роман. Но в палату не входил.

— Кристя, солнце, все, — Руслан не выдержал, подошел к ней и обхватил руками за плечи.

Прижал к себе.

Словно бревно обнял, если честно. Вообще не поддающаяся воздействию. Так и продолжала держать безвольную руку матери в своей ладони.

— Солнце, пошли. Тебе надо дыхание перевести. Сама знаешь, ее сейчас заберут…

Кристина посмотрела на него, медленно и будто с трудом подняв голову. А в глазах ни малейшего понимания. Ледяная отстраненность. Слез нет. Словно кукла перед ним. Ничего не понимает и не говорит. Снова опустила голову, посмотрев на кровать.

— Мамочка… — выдохнула хрипло и мучительно.

Вновь провела по безжизненному лицу рукой.

— Пошли, Кристина.

Не знал, как она выдерживает. Его, здорового мужика, это наизнанку выкручивало. Особенно от той боли, которую Рус под этим ступором ощущал. Уже не оставляя ничего на усмотрение Кристины, вывел Кристину из палаты почти с усилием, преодолевая деревянное сопротивление ее тела. Тут подключился и Роман.

Карецкий понял, что и тот увидел, в каком Кристина состоянии. Впритык подошел и охранник.

— Босс едет. Еще минут десять, — одними губами почти, сообщил парень ему, верно оценив, что Кристина сейчас не воспринимает никаких новостей.

Карецкий кивнул. Втроем они кое-как довели Кристину до его кабинета, оставив патологоанатома заниматься своей работой. Охранник занял пост у двери после того, как проверил кабинет Руслана (Карецкий не всегда понимал, что они пытаются там найти, если два часа назад это же делали, но не спорил). Роман зашел с ними.

— Кристина, сядь, — попытался мягко усадить ее в свое кресло. — Ром, сгоняй за кофе в ее кабинет… — начал распоряжаться.

Но Кристина, до этого лишь покорно переставляющая ноги и следующая туда, куда они ее вели, не поддалась давлению рук Руслана. Даже наоборот. Как-то резко стряхнула те с себя и жесткими, тяжелыми шагами подошла к окну.

— Не хочу кофе, — отвергла и это предложение низким, сиплым голосом. — Водки хочу! Или коньяка, на крайний случай!

Повернулась и посмотрела на них.

И у Карецкого по позвоночнику мороз пошел. Он только один раз в жизни у нее такое выражение лица и глаз видел, как сейчас. Когда Кузьма уходил от того моста, оставив Кристину в его руках.

— И сигарету дай… — несла бред.

Ни разу в жизни же не курила. Никогда.

Но Карецкий не комментировал.

Ее колотило. Руки тряслись, ноги, каждый палец, казалось… А на самом деле Кристина стояла неподвижная. Ее разрывало изнутри от боли, от горя, от какой-то невыносимой тоски. И при этом — она была не в состоянии дать выход даже толике всего. Словно бы Кристину накрыли, плотно сжали прозрачным пластиковым куполом. И тот давил со всех сторон, не позволяя ничему выплеснуться наружу, однако при этом разрушая все ее внутренности. И она даже словами это из себя выпустить не могла. Как-то давление ослабить.

Казалось, с ума сейчас сойдет! Реально головой двинется.

— У меня коньяк есть, — и не подумал спорить Руслан, тут же двинувшись к шкафу.

Кристина заметила, как он на нее смотрит. Явно понимал Карецкий, что с ней происходит. Хорошо друг ее знал. Многое видел… А вот вопрос про сигареты проигнорировал. Слишком умный. Сам просек, что имеет смысл отсеять.

Роман же, кажется, не совсем улавливал состояние Кристины. Она видела, что бывший муж с некоторым удивлением проводил Руса взглядом. После чего с сомнением глянул уже на нее.

— Не думаю, что стоит. Может, лучше успокаивающее, Кристин? — поднялся со стула, куда успел сесть, и подошел ближе к ним.

— Сам успокаивающего выпей! — огрызнулся Рус. — Ты что, не видишь, что ли, что ее и так спрессовало?! Давай сейчас еще сверху придавим! Чтоб через день рвануло срывом, ага? — почти рявкнул. — Спасибо, Роман! Я это уже проходил. На фиг надо! — продолжая зло вычитывать, он резким движением скрутил с бутылки крышку вместе с акцизной маркой.

Поставил перед Кристиной на стол небольшой бокал и щедро плеснул на две трети.

— Давай, Кристя. Выпей, солнце, — подвинул к ней по столешнице.

Роман не был убежден, судя по виду. Но и не спорил больше.

Кристина же, не обращая внимания на бывшего мужа, на шаг приблизилась к столу. Протянула руку к бокалу. Она тоже помнила тот срыв, про который Рус упомянул. И от этих воспоминаний только паршивей стало. Еще больше давления изнутри. Как надтреснутая плотина, на которую сотни тонн воды давят, грозя разрушить все до основания.

Только и заставить себя взять, глотнуть коньяк — не могла. Что-то в голове словно не пускало, останавливало. Так и замерла, с занесенной над бокалом рукой, покачиваясь от того, что непроизвольно перекатывалась с носка на пятку. Неконтролируемые, навязчивые движения, выдающие начало потери контроля над собой.

— Давай, солнце, — Руслан сам подвинул к ней коньяк еще ближе и сомкнул пальцы Кристины на бокале. — Как лекарство. Быстро и не думая.

Он во многом был прав, наверное. Это стряхнуло бы напряжение, ослабило чертов, уже почти патологический контроль, позволив дать выход напряжению. Да хоть разреветься! Кристина понимала, что ей не помешает: от одной мысли о том, что где-то на первом этаже, в морге сейчас лежало тело ее матери — всю Кристину начинало подбрасывать.

А глаза сухие до рези. И горло жжет.

Но и алкоголь что-то не пускало пить…