Снова и снова.
Тяжелые мысли. Безнадежные какие-то. Те, которых и раньше имелось предостаточно. Да Кристина не хотела тогда такое осмысливать. Даже сосредотачиваться на чем-то подобном. Гнала их от себя год за годом. Зато сейчас, разворошенные болью и горем от смерти матери, эти думы вырвались на волю из тех закромов сознания, куда Кристя их так долго прятала. И набросились на разум, и без них ослабленный душевной мукой. А скрыться теперь не выходило. И спрятать все назад не получалось. Смерть матери почему-то очень остро заставила ощутить конечность жизни. Неумолимость времени и то, что нельзя вернуть ничего из того, что уже оставила за спиной. Ни одного дня, ни одной секунды.
По здравому размышлению, странно. Ведь каждый день на работе сталкивалась со смертью. Но отстранилась, наверное, отдалилась, сосредотачиваясь на том, что в принципе может сделать для своих пациентов, а не на философских аспектах, вроде бы понятных само собой… А вот когда ее кровно задело — это понимание ошарашило своей простой и безжалостной откровенностью.
— Маленькая, ты бы лучше спать ложилась, — Кузьма настороженно и грустно посмотрел на нее, едва переступил порог спальни. — Давай, я и тебе дам таблетки, что Карецкий матери выписал?
Подошел, сел около нее, сразу же зарылся пальцами в волосы, которые рассыпались вокруг ее лица.
— Не хочу. Не надо, — отказалась Кристина.
Голос был хриплым. Сорвала, выплакалась до этой сиплости. Вроде и полегче стало, когда выплеснула из себя то дикое напряжение. Но с другой стороны…
— Не надо, малыш. Не думай об этом, не зацикливайся, — очень хорошо понимая ее, Кузьма прилег рядом, опершись на локоть. Оставил в покое волосы, провел пальцами по лицу Кристины, повторяя черты. — Безумно тяжело. Но это жизнь, маленькая моя…
Она тоже повернулась на бок и посмотрела ему глаза в глаза.
— Жизнь, родной… — все те мысли, что последние часы вертелись в голове, вдруг взметнулись каким-то странным и нелепым образом, перемешались, внося сумятицу в сознание и разум.
И накрыло чем-то таким странным: полным безнадежного страха и обиды, злым отчаянием. Не от «злой» злости, а от осознания своей, да и его беспомощности в глобальных вопросах.
— Жизнь… она же не возвращается… А мы… мы столько уже упустили, Кузьма! — Кристина поднялась. Показалось, что так весомей сумеет донести до него мысли.
Взъерошила свои волосы, глядя на любимого с той же болью и отчаянием.
— В жизни нет повтора, родной, — обхватила себя руками за плечи. Поднялась, подойдя к закрытым дверям того самого «французского балкона». — Ты когда-нибудь думал, что у нас уже могли бы быть дети? Им бы по десять лет могло быть…? Думал, Кузьма? Мы могли бы быть с тобой каждый день этих лет, если бы… Ничего не вернуть…
Замершим взглядом посмотрела на ночной город, не уверенная, что в состоянии правильно передать и высказать то, что душу разрывало на части. Мысль свою до него донести. Не обиду, нет.
Потерянность. Неотвратимость.
— Оно стоило того? Вот есть это все, — рассеянным взмахом обвела рукой комнату, имея в виду всю квартиру. Достаток, да и влияние, что он получил. — Деньги, положение, к которому стремился. Министр теперь… И, может, у нас даже еще дети будут… Только… мама уже никогда их не увидит, понимаешь, родной? И они… дети, которых даже нет еще на этом свете — они уже лишены части своей семьи, которую могли бы иметь. Всех этих лет с нами…
Повернулась и посмотрела ему глаза в глаза. И только поняв, что силуэт любимого расплывается, осознала, что вновь плакать начала. Странно, пару часов назад казалось, что слез не осталось.
— Денег много, и влияния… Ты сильный… Только ведь и всем твоим влиянием — нам не изменить ничего. Ни лет этих не вернуть, ни боли, ни всех тех жутких ночей, что порознь… Ни мамы… — Уперлась затылком в стекло, глядя на нечеткий силуэт мужа.
Наверное, из-за смерти матери очень остро ощутила боль за все, до рези в груди. Тяжесть влияния каждого их выбора на судьбы. И собственные, и всех близких. Не упрекала…
Просто испытала такое странное опустошение, словно на обрыве стояла. Какая-то глобальная попытка переоценки и осмысления всей жизни, вызванная шоком и болью. Все с нового угла рассматривалось и оценивалось…
Кузьма, до этого молчавший, поднялся и приблизился впритык, так и не сказав ни слова. Наклонился, прижавшись своим лбом к ее. Глаза к глазам оказались. И он так внимательно всматривался в нее. Тоже с болью, которая отражалась во взгляде мужа.
Ее? Его? Их общая?
И не видела она в глазах Кузьмы отрицания или попытки оспорить все. Словно даже мысленно ни одного аргумента против ее слов он не пытался привести.
Так непривычно для Кузьмы! И от этого еще сильнее воспринимается острота доводов. Понимание, что не лжет, и он сам, возможно, не раз и не два размышлял об этом, даже если никогда словами и не озвучивал.
И тут он сделал то, чего Кристина не ожидала. Она и сама, по большому счету, не особо понимала, зачем говорить обо всем стала. Какую реакцию хотела получить? Но точно не то, что Кузьма крепко сожмет ее своими руками, а потом резко опустится на колени.
Все еще молча.
Прижмется головой к ее животу на мгновение. И запрокинет лицо, посмотрев таким взглядом, что у Кристины сердце в груди сожмется, замерев на мгновение.
— Мне не искупить и не выкупить этого у судьбы, мавка. Я знаю, — тоном, от которого у нее мороз по спине пошел, сипло прошептал Кузьма. — Ничего не вернуть. Только чем-то новым заполнить пустоту попытаться, в которой сам и виноват…
Каялся перед ней.
Она это поняла кристально ясно.
И данное понимание оказалось последней каплей за сегодняшний день. Окончательно сломило Кристину. Ноги подломились, несмотря на то, что объятия Кузьмы держали крепко. Сползла по нему на пол. Скукожилась клубочком, в свою очередь уткнувшись Кузьме лицом в колени, захлебываясь новой волной слез и безнадежного горя. А он сгреб ее в охапку, подтянув выше, и начал тихо укачивать, прижавшись лицом к макушке Кристины.
Оба горевали обо всем, что безвозвратно ушло и что возвратить было не в их силах.
Все ее слова справедливы.
Кузьма знал и понимал это не хуже Кристины. Бессчетное количество раз обдумывал, когда ночи без нее становились невыносимо одинокими, прогоняя сон и отрешенность. Убивая рациональные доводы. Вся ситуация, в которой они жили, являлась результатом их собственных решений и выбора на каких-то вехах жизни.
И результат, что получили — оставлял неоднозначность внутри. Боль и тоску. Понимание, насколько сильно, на самом деле, и малейший твой поступок может повлиять в будущем на твою, да и не только, жизнь.
Он это понимал и не видел смысла спорить. О чем?
Сожаления не исправят ничего и не уменьшат боли. Здесь поступки нужны. Действия. То, что заполнит пустоту, которая продолжала терзать обоих, до сих пор «отгрызая» куски от душ, даже при том счастье, что испытывали в последние недели.
Глупым казалось и оправдываться, утверждая, что не имел иного выхода. Выбор есть всегда. Пусть и паршивый. Да, ты никогда не знаешь, какой вариант окажется по итогу верным. Но выбор есть. Он когда-то сделал свой, опираясь лишь на личное понимание и устремления, увидев возможности заполучить многое и реализоваться так, как вряд ли сумел бы тогда где-то в другой жизненной отрасли. Не услышал и не учел мнение женщины, которую до безумия любил. Посчитал, что и для нее лучше сделает, просто не видит Кристина всех плюсов…
Оба проиграли тогда по факту, расплатившись непомерно дорогой ценой.
А теперь… Теперь он понимал многое лучше. И заучил урок, что иногда стоит прислушиваться к словам тех, кто для тебя бесценен…
Смерть же мамы Томы словно внесла последний весомый довод в копилку того, о чем в последнее время задумывался не раз…
Похороны организовали на следующий день. И людей пришло много, хоть Кристина поначалу и не была уверена, что вынесет столпотворение. Мама Маша обзвонила всех знакомых и друзей, которых у мамы имелось немало. Да и соседи…
В их старом доме и провели прощание. Карецкий пришел без вариантов, Кристина и не ожидала иного от друга. Даже Рома присутствовал. Со своими родителями. Это был первый раз когда Кристина видела бывших родственников после развода. Но дела ей сейчас до них не имелось.