Кузьма не выдержал — захлопнул двери и стремительно вернулся назад. Сгреб ее в охапку поверх этих подрагивающих рук и плеч.

— Что такое, мавка? Ну что такое? — у него за грудиной от ее такого взгляда болело и жгло сильнее, чем тянули все раны, вместе взятые.

Она закусила губу и уткнулась ему в плечо лицом. Резко, судорожно вздохнула.

— Ты вернешься же? Правда? — запрокинула голову, посмотрев снизу вверх.

— Малышка… — что ей скажешь? Ведь есть причина. И не одна. — Вернусь.

— Клянешься? — он ощутил, как ее пальцы пробрались под его рубашку и горячие ладони прошлись по прессу, погладив грубый еще рубец.

Обхватила его руками под одеждой, зажигая жаром своих рук. Какой-то пробирающей дрожью лихорадочного озноба от понимания, что и сам опасается уходить.

— Клянусь, мавка, — Кузьма прижался губами к ее макушке, ощущая горячее и влажное дыхание Кристины на своей груди. — Я вернусь.

Он так был сосредоточен на том, чтобы ее убедить и успокоить, что не сразу понял, отчего пиджак с его плеч упал на пол. И тут Кузьма почувствовал, как она расстегивает пуговицы его сорочки одной рукой, все еще продолжая другой обнимать. Не выдержал, глухо застонал, когда Кристина принялась покрывать его грудь короткими, горячими поцелуями. Вроде бы порхающими, а на самом деле каждый — словно выжигал на его коже клеймо.

Обхватил ее голову ладонями, пытаясь заглянуть любимой в глаза. А она рубашку его стягивает, уже с плеч сняла, только на рукавах и висит.

— Малышка, у меня встреча, Грек будет ждать, — напомнил Кузьма, заглядывая в зеленые очи, вдруг показавшиеся бездонным темным омутом. — Я вернусь, обещаю. Два часа от силы…

— Подождет, — Кристина говорит хрипло, тяжело. И все еще с тем страхом, от которого обоим, наверное, теперь уже никогда не избавиться. Цепляется за него пальцами, губами ласкает свежие шрамы. — Я тебя годами ждала. Игорь тем более час потерпит. — Запрокинула голову, посмотрела на него. И тут так улыбнулась, что у Кузьмы воздух поперек горла стал. Выдох не смог сделать. — И вообще, дети сами по себе не возникают, Кузьма. Над этим работать надо…

В глазах Кристины смешался такой взрывной коктейль возбуждения, искушения, потребности и затаенного страха, что ему в голову шибануло похлеще самогона.

И Кузьма понял, что вообще не хочет никуда уходить от нее.

— Дай мне минуту, — его голос тоже сел.

Освободив лицо Кристины, Кузьма резким движением сдернул с себя сорочку, чтобы не мешала. Отбросил на пол. Ухватил Кристину за плечо, второй рукой достал телефон из брюк и пошел в направлении спальни, на ходу отправляя сообщение Греку: «задержусь на час». А потом и телефон бросил на комод. Притянул к себе Кристину, которая все это время торопливо следовала за ним. В спальню уже не вошли, ввалились — он споткнулся из-за ноги, которая все еще подводила время от времени после ранения. Посмотрели друг на друга, расплываясь в улыбках. Рассмеялись… Но смех повис в пространстве, затихая. А они буквально бросились друг на друга, накинулись, словно оголодали. Повалились на кровать, сдергивая друг с друга одежду, стягивая вещи одну за другой. Губы набрасывались друг на друга, кусали, целовали. Он сжимал ее так, что самому непонятно становилось: как собирался уйти десять минут назад? Сейчас и поднять голову, чтобы вдох сделать — не в силах был. Дышал Кристиной. Как раньше, как годы назад…

Она царапала его. Странно же — ногти всегда из-за работы под корень срезала, а с такой жадностью впивалась в плечи Кузьмы, с такой потребностью по его спине ладонями скользила, что красные полосы оставляла. А у него от этого только сильнее пульс в голову бьет. Подмял под себя, ворвался в тело Кристины, заставив любимую распахнуть рот в горловом стоне, прикусил ее нижнюю губу, сам не в состоянии сдерживать рвущийся из груди стон. Нет разума, нет доводов, опасений и осторожности. Череп пустой. Весь он только любовью к ней заполнен, громадной потребностью стать настолько спаянными, чтобы никогда более не испытывать то гложущее, раздирающее внутренности ощущение отсутствия Кристины около него. Невозможности просто обнять ее тогда, когда до дикой ломоты в мышцах нуждаешься в этом. Двигался слишком резко, не в силах еще быть медленным и нежным. Не насладился еще ею. Время медленных и нежных, томных ласк придет позже… Он надеялся на это. А пока… Слишком сильно оба нуждались в какой-то иррациональной убежденности, что уже прошли через самые невыносимые испытания. И опору могут найти лишь друг в друге.


— Ты так и не бросил эту волокиту с янтарем?

Кузьма отхлебнул тоник из стакана, поглядывая на друга. Греку все равно пришлось ждать его, правда, недолго. Видно, учел сообщение, которое Кузьма отправил. И все-таки не казался из-за этого раздраженным или рассерженным. Да и не от чего, по факту. Это же Грек просил встречи, Кузьма же просто хотел его желание обернуть еще и в своих целях.

Грек хмыкнул в ответ на вопрос:

— Эта волокита слишком прибыльная, чтобы просто так отойти в сторону и оставить кому-то такие потоки. — Сегодня друг тоже предпочел тоник всем горячительным напиткам, очевидно, желал сохранить голову ясной.

Кузьма лишь кивнул. С таким утверждением сложно было спорить.

— Тогда мой тебе совет: оформляй это все, не торопясь, не форсируя. Лицензируй, уточняй, создавай подрядчиков. Не афишируй, но и не тяни сильно. Рано или поздно им придется вас прижать, ты и сам это понимаешь. В воздухе это все вечно висеть не может, особенно сейчас. И в тот момент, когда что-то подобное произойдет, ты уже будешь в дамках, пока остальные только метаться начнут, — откинувшись в кресле и посмотрев в окно, поделился своими мыслями Кузьма.

За стеклом бурлил и кипел город. Самый разгар рабочего дня. Это он вроде бы еще на больничном и может позволить себе появляться пока в офисе время от времени. Иначе Кристина его загрызет просто… «Хотя ей и повода не нужно, чтобы грызть меня», мысленно усмехнулся Кузьма, растерев через пиджак плечо, на котором остался след от ее укуса.

Снова посмотрел в окно, на шикарный вид из кабинета в здании, где аренда стоила безумных денег. Сам этот кабинет окинул взглядом. Многое сейчас имел. Очень многое. А появилась мысль, что счастливее, чем сейчас, не был ни тогда, когда это здание покупал, ни тогда, когда в Парламент прошел, ни когда проворачивал очередную сделку со Стариком… Или уже после, самостоятельно. Разве что позавчера, когда Кристину вновь своей назвал — в кухоньке, прилегающей к этому самому кабинету.

Теперь вновь вместе… А она боится. Да и он испытывает какую-то странную, совсем несвойственную ему, неуверенность. Слишком долго привыкали сдерживать каждое движение и взгляд. Чересчур давно запретил себе даже надеяться на то, что снова сумеет не то, что своей сделать, а хоть обнять или поцеловать… Да уж, нахождение на тонкой грани между жизнью и смертью заставляет провести переоценку. Открывает глаза на то, что существуют иные пути, и он может переиграть давнее решение.

А недоверие все равно есть. Живет в кончиках пальцев, кажется. В коже на затылке, в глубине нутра, пробегая морозом по позвоночнику и у него, и у Кристины. Только от этого и счастье стиснуть ее своими руками — слаще. А с опасениями Кристины он сладит. Найдет доводы и аргументы, чтобы убедить свою мавку — теперь они точно все время вместе будут.


Грек призадумался, и собственным мыслям Кузьмы особо не мешал. Казалось, друг целиком сосредоточился на этой идее с оформлением, что предложил он. Они уже обсудили вопрос с оппозицией, ради которого Грек изначально и просил о встрече. Обоим не особо по нраву было то, что закручивалось в Парламенте. Особенно после нападения на Кузьму.

Заказчиков прижали, и крепко. Пусть официально пойманный стрелок показаний и не успел дать. И все же узнали, кому и зачем это нужно. Премьер прижал крепко, людям пришлось едва не в ссылку на какое-то время отправиться. На мировую пошли, откупные предлагали.

Но ни сам Кузьма, ни Игорь, который держал руку на пульсе, в эти улыбки, поспешно натянутые на волчьи оскалы, не верили. Видели такого за жизнь предостаточно. А потому накапливали потенциал и силы.

— Да, ты прав, имеет смысл входить в законные рамки, — наконец, хмыкнул Грек, осмыслив его предложение. — Хотя когда поймут, тоже прищемить попытаются, но тут я знаю к кому идти, — он шутливо отдал стаканом салют в его сторону.