Если бы меня попросили ответить, когда именно во мне произошла перемена, когда я впервые поверила в успех странного начинания Элинор и мистера Лэмберта, то я назвала бы первый прием в саду, устроенный Элинор для местных землевладельцев после того, как мне исполнилось шестнадцать. Там я впервые была официально представлена публике. Конечно, об «индийской» девушке, которую поселили у себя Лэмберты, ходило немало разговоров, но в тот день мне предстояло официально занять определенное место в обществе, если оно меня примет. А я прекрасно знала, что отнюдь не все настроены по отношению ко мне благожелательно.
В день приема я была так испугана, что все время боялась упасть в обморок, что со мною в жизни не случалось. На мне было шелковое платье цвета зеленого яблока с кружевным воротником «берта», из которого вокруг моей шеи поднималась кремовая шемизетка. Элинор удивилась, узнав, что мне известны названия различных частей дамского платья, но ведь я провела немало времени, переделывая наряды, собранные для приюта прихожанами.
По совету Элинор я продолжала носить волосы короче, чем большинство девушек. Она сама их мне подстригала.
– У тебя впереди еще достаточно времени, чтобы дать им подрасти и делать потом высокую прическу, Джейни, – сказала она, стоя за моей спиной. Я сидела перед большим зеркалом, и Элинор подняла мне волосы. – Да, ты будешь выглядеть очень элегантно, потому что у тебя красивая шея. Но пока и так хорошо.
На лбу я носила короткую густую челку, а по обеим сторонам лица спадали, обрамляя его до подбородка, прямые черные волосы.
Элинор продолжала рассматривать меня в зеркале.
– Если ты не будешь выглядеть как испуганная олениха, то будешь очень красива, Джейни. Никто тебя не съест.
Я попыталась проглотить стоявший в горле комок.
– Ох, Элинор, тебе следовало предупредить их, что ты собираешься меня сегодня официально представить. Тогда те, кто не захотел бы этого, могли остаться дома.
– Именно по этой причине я им ничего и не сказала, – пробормотала Элинор, продолжая разглядывать мое отражение. – Да… Я довольна, что мы сделали тебе именно такую прическу. Она подчеркивает твою индийскую половинку, которая иначе не слишком заметна. А поскольку сквайр и его дружки от нее не в восторге, то пусть уж сразу все увидят и не притворяются, что они ничего не знали.
– Элинор… Я так боюсь тебя подвести.
– Это невозможно, моя дорогая. Ты обладаешь всеми качествами юной леди. Ты хорошо одета, у тебя хорошая осанка, прекрасные манеры и, благодаря твоей восприимчивости к языкам, замечательное произношение. Оно ничуть не напоминает произношение кокни. Впечатление такое, что ты всю жизнь только так и говорила.
Гости прогуливались и болтали на лужайке или сидели на высоких стульях. Миссис Берке, стоявшая вместе со мной у окна, откуда мы могли незаметно наблюдать за прибывшими, объясняла мне, кто есть кто, хотя большинство из них я уже видела во время посещений церкви. Там были сквайр Тарлтон, майор Эллиот с женой, семейство Уилеров, судья Боскомб, недавно вышедший в отставку и много других. Между ними ходили служанки, подававшие чай и вкусные сэндвичи.
Элинор взяла меня под руку и повела по лужайке, представляя всем по очереди. Лицо мое застыло, ноги дрожали, но я старалась улыбаться и глядеть людям прямо в глаза, едва дотрагиваясь до их пальцев, как, впрочем, и требовалось.
– Как вы поживаете, миссис Маркхэм? Добрый день, мистер Сэнгфорд! – А вот и дочь викария. – Как мило, что вы пришли, Дороти. Надеюсь, мы подружимся.
Передо мной возникало одно лицо за другим, и я очень старалась, чтобы голос мой не звучал монотонно. Краем глаза я заметила, что мистер Лэмберт словно в рассеянности прогуливается неподалеку от нас. Руки его были сцеплены за спиной, голова опущена, но время от времени я замечала, что он бросает в нашу сторону чрезвычайно острый взгляд.
Затем наступил момент, когда я почувствовала, что Элинор тоже слегка напряглась. Мы приближались к сквайру и майору Эллиоту, которые стояли и разговаривали в компании нескольких дам и джентльменов.
– Сквайр Тарлтон, майор Эллиот, я хочу вам представить молодого друга нашей семьи, который очень дорог мне и отцу. Мисс Джейни Берр.
Сквайр задумчиво повернул свое красное лицо, на котором было написано некоторое сомнение. Я сделала небольшой реверанс и сказала:
– Как поживаете, сэр?
– Х-м-м! Здравствуйте, юная леди! – и он опустил взгляд в чашку с чаем, словно искал в ней вдохновения.
Майор Эллиот был высокий, тощий мужчина, державшийся так прямо, будто кость проглотил. В нем было что-то засушенное. От Элинор я знала, что он провел несколько лет в Индии вместе с британской армией. Посмотрев на нее, он спросил:
– Это дитя – наполовину индианка?
Элинор жестом подзывала служанку, несшую поднос с чаем, и голосом настолько безразличным, будто данный вопрос не имеет ни малейшего значения, ответила:
– О, полагаю, майор, что наполовину – индианка, наполовину – англичанка.
Его губы сжались.
– Я вынужден сказать, что в нашем обществе лицо смешанной крови…
– Совершенно верно, майор, – прервал его мистер Лэмберт, вклинившийся в нашу маленькую группу. – Им действительно остается только завидовать, но, увы, подобная удача выпадает далеко не всем.
– Прощу прощения? – начал было ничего не понявший майор, но мистер Лэмберт в это время продолжал говорить. Он успел уже отойти шагов на десять и там остановился. Его обычно тихий голос стал вдруг пронзительно-громким, так что все вокруг замолчали. – Сколь смиряет гордыню мысль, – продолжал мистер Лэмберт, лучезарно улыбаясь, – что она несет в себе кровь народа, который достиг высокого уровня цивилизации, когда мои и ваши, майор, предки, а также предки сквайра, благослови его Господь, еще ходили в овечьих шкурах. И я не сомневаюсь, вы собирались спросить, майор, где были бы мы, англичане, нет, верно вы говорите, весь западный мир, если бы не Брахмагупта?
– А? – переспросил майор, но никто его не слышал, потому что в этот момент к разговору подключилась Элинор и сделала это таким же голосом, каким обычно скликала овец:
– Вы упомянули Брахмагупту, майор? Да, он был величайший индийский математик и астроном и внес огромный вклад в развитие человечества еще в те дни, когда наши бедные, невежественные предки пребывали во мраке первобытных времен. Разве не он изобрел знак нуля, дав систему числительных, которую мы сейчас так успешно используем вместо того, чтобы продолжать умножать и делить с помощью абсурдных римских числительных?
Вытаращив глаза, майор Эллиот бормотал:
– Я… э… не вполне уверен… э…
– Совершенно правильно, майор, – прокричал мистер Лэмберт, находившийся теперь уже в добрых двадцати шагах, – вы совершенно правильно собирались указать Элинор, что этим драгоценным приобретением мы обязаны не Брахмагупте, а, в сущности, совершенно неизвестному индийскому ученому. О, я вполне понимаю ваше восхищение индийским народом. Несомненно, оно проистекает из вашего личного опыта. Ведь вы имели удовольствие лицезреть Тадж Махал, не так ли? Какие потрясающие архитекторы и строители! Произвести подобное чудо… дайте сообразить – около тысяча шестьсот сорокового года? А мы в это время, кажется, были заняты тем, что жгли ведьм, верно? Однако, разумеется, Тадж Махал – скорее современное явление для Индии, в которой существовало развитое сельскохозяйственное производство за две тысячи лет до того, как мы здесь, в Англии, тоже научились обрабатывать землю. И уж коли речь пошла об архитектуре, то почему, говорите вы, не вспомнить классический период?
– Я так понимаю, вы говорите об эпохе империи Гуптов, майор Эллиот? – это снова была Элинор, которая стояла рядом со мной, ее пышные волосы казались на солнце совсем алыми. Она принялась перечислять различные достижения индийцев в искусстве, архитектуре и литературе, чтобы затем, запыхавшись, вновь предоставить слово отцу, который продолжил лекцию.
Я стояла с неподвижно-торжественным лицом, но в душе помирала со смеху. Все мои страхи улетучились. Теперь я понимала, что Элинор и ее отец заранее спланировали эту сокрушительную атаку и готовы были ее начать при первом же намеке на то, что я могу быть не принята в общество.
– И, разумеется, – говорил мистер Лэмберт, устремив взгляд на вяхиря, который лениво пролетал над садом, – нам следует завидовать Джейни не только потому, что она является наследницей столь древней мудрости, как вы только что первым отметили, мой дорогой Тарлтон…