Мы увидели Великий монастырь за полчаса до полудня. Когда мы остановились, устремив взгляд через долину, дыхание у меня перехватило. То же самое случилось и с Адамом. Солнце было в зените, и шпили монастыря напоминали устремленные к небу алебарды из золота. На каждой террасе реяли ряды молитвенных флагов. Широкую пологую долину наполняло приглушенное расстоянием молитвенное пение. Монахи ожидали прихода трулку. Около семисот человек в красных робах и высоких красных шапках, вращая молитвенные колеса, выстроилось в два ряда лицом друг к другу на расстоянии не больше локтя между двумя монахами. Ряды эти тянулись через всю долину своеобразным коридором, ведущим к массивным красно-золотым дверям, которые были широко открыты.
Мы остановились на повороте дороги, в некотором отдалении от того места, где начинался красный коридор. Куэйл тихо сказал своим звучным голосом:
– Остальные не должны подходить ближе. Я все вам объяснил, мистер Гэскуин. Будьте любезны идти вперед вместе с Джейни, но прежде избавьтесь от всех своих металлических вещей.
Во рту у меня пересохло.
– Я не сниму свое обручальное кольцо. Ни за что, – сказала я.
– Золото мешать не будет. Но ваш серебряный медальон брать нельзя.
– Я его не ношу, – я пристально посмотрела на него и процедила сквозь зубы: – Его носит Элинор!
Его глаза сверкнули.
– Пожалуйста, ваше ружье и нож, мистер Гэскуин, – потребовал он.
Адам передал винтовку Куэйлу, затем, наклонившись, подвернул штанину и открепил нож. Через две минуты мы уже ехали шагом, колено к колену, по тропе туда, где выстроились в две линии монахи. Мы оба были с непокрытыми головами, оба – в рубашках цвета хаки, в твидовых брюках с кожаными вставками и крепких ботинках. Вступив в коридор из монахов, мы остановились, окинув взглядом две красные линии, расстояние между которыми зрительно сужалось ближе к входу в монастырь. И тотчас же тихое пение, наполнявшее воздух подобно отдаленному рокоту грома, резко оборвалось, и на долину навалилась невероятная тишина.
– Джейни, любимая, пора, – прошептал Адам.
Возвысив не слишком-то сильный голос, я запела семь мантр Галдонга, которые частенько пела себе под нос с товарищами по каравану из Намкхары, чтобы время на тяжелых участках пути катилось быстрее. Мы вместе двинулись между рядами монахов к Великому монастырю Чома-Ла.
Головы нам припекало солнце, в долине не было ни малейшего дуновения ветерка. Ни один звук, ни малейших шорох не нарушали тишины, кроме медленной поступи Нимрода и Пастора. Даже насекомые как будто уснули. На какое-то время мне стало казаться, что я тоже сплю, что красные ряды по мере того, как мы едем, делаются все длиннее и длиннее. И пусть мы будем ехать целую вечность, у цели так никогда и не окажемся.
Из ступора я вышла, почувствовав, что голос у меня охрип, и испугавшись, что он вот-вот сорвется. Оказалось, мы прошли нижнюю часть равнины и поднимаемся по пологому склону. Монастырь, громада которого возвышалась перед нами, был больше, чем я сначала думала. Бросив взгляд на Адама, я обнаружила, что он смотрит прямо перед собой, лицо его походило на маску.
Мы приблизились к красно-золотым воротам, а когда вошли в них, то увидели, что человеческий коридор тянется через весь двор к семи ступеням, ведущим к окованным железом открытым дверям. Но эти люди не были монахами. Я догадалась, что перед нами низшие из живущих при монастыре – кузнецы, уборщики помещений, мясники, которые смирились с тем, что в данном рождении им не удастся продвинуться в духовном плане особенно высоко. Все они были в черном, у каждого в руке – обнаженный кинжал. Если бы монахи решили, что мы – фальшивые трулку, то здесь бы нас ждала смерть.
Мы приблизились к ступеням, когда я закончила последний круг мантр. Когда мы спешились, два одетых в белое послушника подошли, чтобы взять наших лошадей. На ступенях лежал ковер цвета тусклого золота, исчезавший в полумраке освещенного лампами зала. Вернон Куэйл обо всем этом нам рассказывал. Как он мог знать подобные вещи, мне было неведомо. Возможно, прибег к своему странному искусству, чтобы заставить Элинор «увидеть» все, что сейчас происходит.
Плечом к плечу мы поднялись по ступеням. В величественном зале мерцала сотня ламп, воздух был наполнен тяжелыми ароматами благовоний. Отовсюду из ниш на нас смотрели боги и демоны. Мы прошли по золотистому ковру под арку и дальше через весь зал, вдоль стен которого были установлены раскрашенные изображения семнадцати верховных лам, последовательно возглавлявших Чома-Ла со дня его основания. Они помещались между колоннами, задрапированными в молитвенные флаги.
В конце зала ковер кончился, началась лестница, которая шла то вверх, то сворачивала в сторону. Я начала считать, потому что поняла – это семижды семь по семь ступеней, которые должны привести нас в Храм Молитвы под самым верхним шпилем.
Адам взял меня за руку. Мы поднимались медленно, почти лениво, и снова мне показалось, что я нахожусь во сне. Никто из нас не произнес ни слова, никто не выказал желания остановиться и передохнуть. Минута шла за минутой, а мы все поднимались и поворачивали, поднимались и поворачивали. Про себя я считала: "Триста тридцать четвертая… тридцать пятая… тридцать шестая…"
До нас донесся звук молитвенного пения. Еще семь ступеней, и вот мы у арки, ведущей непосредственно в Храм Молитвы. Храм был небольшим, квадратным, не более дюжины шагов в длину и ширину. Мы стояли за спинами семи лам, которые на коленях склонились перед Буддой. По их одеждам я поняла, что в середине – верховный лама Чома-Ла, а остальные – монахи, следующие в иерархии непосредственно за ним. Каждый из них находился в чем-то вроде углубления в широкой каменной ступени перед помостом, на котором восседал золотой Будда. Статуя была в человеческий рост, правая рука поднесена к самому телу – туда, где сердце. Она была сложена в горсть пальцами вверх.
Продолжая тихо петь, верховный лама, не поднимаясь с колен, обернулся в нашу сторону, затем встал на ноги и отошел в сторону. Сложив ладони вместе, он поклонился нам. И тут я заметила, что то, что сначала сочла за углубления, было не просто углублениями, а двойными ложбинками дюймов по шесть, а то и больше. Их оставили на камне колени тысяч монахов, непрестанно молившихся перед Буддой на протяжении последних столетий.
Адам сжал мою руку, я вспомнила указания Вернона Куэйла, и мы вместе двинулись вперед, поднявшись на высокую степень, где на коленях стояли ламы, пройдя по обе стороны того углубления, где только что находился верховный лама, и подойдя к пьедесталу.
В золотой ладони лежал молочно-белый камешек, по форме немного напоминающий фасолинку и величиной с последнюю фалангу моего мизинца. Я тяжело сглотнула, потому что нежелание дотрагиваться до него буквально парализовало меня. Протянуть руку и взять этот камень – мало что в жизни давалось мне с таким трудом. Несомненно, нервы у меня были напряжены до предела, а воображение вовсю разыгралось, но когда мои пальцы первыми за долгие века прикоснулись к нему, по всему моему телу пробежал огонь, и я испытала глубокое потрясение.
Адам протянул руку. Я положила слезу ему на ладонь и увидела, что в глазах его словно что-то мелькнуло. Пальцы его сжались, и мы одновременно повернулись. Пение прекратилось. Верховный лама, когда мы проходили мимо, поклонился еще раз. И вот мы снова оказались на ступеньках, начав долгое путешествие вниз. Адам держал крепко сжатую руку перед собой, на лбу у него выступил пот. Поскольку мы стали единым целым, я знала, что он ощущает то же, что я. Мы исполняли пророчество, давно сделанное и принятое ламами Чома-Ла, но чувствовали себя при этом ворами.
Испытывая огромное облегчение, мы, наконец, вышли под солнечные лучи. Послушники в белом по-прежнему держали Нимрода и Пастора, но слуги в черном исчезли. Выехав из огромных ворот, мы обнаружили, что долина вновь наполнилась монотонным песнопением. Оно продолжалось все томительные минуты, что мы ехали между красными рядами монахов и по склону к дороге на Магьяри. Когда мы оказались на ней, облаченные в красное фигуры повернулись к Великому монастырю Чома-Ла и двинулись к нему двумя змееобразными рядами, продолжая медленно петь мантры в такт своим шагам.
– Джейни, подожди, – прошептал Адам.
То были первые слова, произнесенные с тех пор, как мы отправились через долину к монастырю. Я ни о чем не спросила, просто остановилась и наблюдала за тем, как две красные змеи постепенно исчезали за воротами монастыря. Когда не осталось ни одного монаха и ворота закрылись, Адам опустил глаза на свой сжатый кулак. На лице его было странное, недоверчивое выражение.