Каждый день Адам посвящал часть нашего досуга составлению полного отчета о том, что произошло с момента нашего появления в Шекхаре и встрече там с Куэйлом.
– Отчет Джорджа Планкетта о смерти Куэйла удовлетворит власти, – сказал он, – но Дэвид Хэйуорд захочет узнать всю историю в подробностях. То же, надеюсь, касается и Элинор, если Дэвид сделал все, что я ему говорил.
Я оценила мудрость его слов. Важнее всего для Элинор было навсегда выбросить Вернона Куэйла из головы. Она не сможет это сделать, если мы оставим ее в неведении относительно его смерти, превратив ее в загадку.
Из-за непогоды дорога до Горакхпура отняла у нас четыре с половиной недели. Там нас дожидались письмо и телеграмма, и то, и другое – от Дэвида Хэйуорда, датированное одним и тем же числом – вторым июня, следующим днем после того, как я и Адам уехали из Чома-Ла со слезой Будды. В телеграмме говорилось: "Сэр Чарлз скончался вчера в коме. Твоя мать переносит горе спокойно и мужественно. Глубочайшее сочувствие. Посылаю письмо. Хэйуорд".
Письмо заняло несколько страниц. Дэвид подробно рассказывал о смерти отца Адама, выражал соболезнования и сообщал, что леди Гэскуин просила его передать, чтобы мы не волновались за нее и что она любит и молится за нас. Далее Дэвид писал, что, проследив за отплытием «Калабрии» из Лондона с Куэйлом на борту, он немедленно отправился в "Приют кречета" и буквально вынес оттуда Элинор.
Торп, слуга, преследовал их до самого коттеджа Дэвида, угрожая послать за полицией, но Рози, сестра кузнеца, быстро умерила его пыл, пригрозив, что переломает ему все кости, если он не прекратит совать нос в чужие дела. В тот же вечер Дэвид отвез Элинор в Честер-Гарденс, где они с тех пор и жили у родителей Адама. Врач и профессор Мэнсон посещают Элинор каждый день.
Поначалу Элинор напоминала лунатика, но с течением времени начала оправляться от транса, в который была погружена. Особенно заметная перемена наступила по прошествии трех недель, когда профессор Мэнсон решил, что она достаточно пришла в себя, чтобы рассказать ей о том, что происходит, и дать серебряный медальон, который я оставила для нее.
Она пришла в чрезвычайное расстройство, стала рыдать, выкрикивать мое имя и молиться о моей безопасности. Потом, наконец, она начала говорить, избегая называть Куэйла. Он хотел поймать меня в ловушку так же, как поймал ее, на протяжении всех этих ужасных месяцев она использовала свой жалкий остаток воли только для того, чтобы помешать ему совершить это.
На следующий день она взяла себя в руки, хотя на ней лица не было от тревоги. Элинор снова и снова повторяла, что как только Адам и я сделают то, что нужно Куэйлу, он сделает все возможное, чтобы нас погубить. Дэвид пытался ее успокоить, говоря, что мы будем готовы к его предательству, и волновался из-за того, что она столь сильно переживает. Но профессор Мэнсон был в восторге, поскольку это значило, что она вновь начинает чувствовать, испытывать эмоции и скоро полностью вернется к жизни.
Письмо Дэвида заканчивалось так:
"Последние две недели состояние Элинор улучшается, и с нашей помощью она начинает верить, что вы вернетесь живыми и здоровыми. Эта маленькая искра веры и надежды сегодня странным образом разгорелась, ибо она отвела меня в сторону и убежденно сказала, что Вернон Куэйл мертв. "С меня снята его рука, Дэвид. Я это знаю. Слава Богу, теперь моя Джейни и ее дорогой муж в безопасности".
В заключение хочу попросить вас вот о чем. Посылая вам это письмо, я понимаю, что вы прочтете его в случае благополучного возвращения в Горакхпур. Пожалуйста, немедленно пошлите телеграмму, чтобы избавить нас от тревоги.
Навсегда благодарный вам друг,
Дэвид".
В течение часа мы послали телеграмму, а отъезжавший в тот же день позднее поезд до Бомбея увез письмо, в котором была вся история, записанная Дэвидом по дороге из Тибета.
Спустя десять дней после нашего возвращения в Горакхпур и два – после прибытия из Англии лорда Кэрсея, главы полка, я стояла, глядя на выстроившийся на парадном плацу батальон гуркхов. Из четырех привезенных с собой из Англии платьев я выбрала бледно-серое, споров с него темно-бордовые оборки и пришив на рукав черную траурную ленту.
Рядом со мной на возвышении в конце плаца стоял Адам. Вместе с нами были командующий полком, старшие офицеры и лорд Кэрсей, маленький человечек с лицом как у гнома и удивительно громким голосом. Когда все было готово к церемонии, лорд Кэрсей произнес краткую речь на простом гуркхали, а затем в сопровождении Адама я вышла вперед, чтобы получить медаль за заслуги, которой был награжден Сембур.
Позднее мы прибыли на военное кладбище, куда гроб с телом Сембура был доставлен на сложенных из ружей носилок с эскортом из сотни солдат, маршировавших под дробь барабана. На могильном камне под его именем и званием был высечен девиз гуркхов – "Я останусь верен".
К тому времени, когда все закончилось, я была очень утомлена и рада возможности остаться вдвоем с Адамом в бунгало, которое нам выделили из квартир для женатых офицеров. Незадолго до сумерек, когда мы тихо сидели на веранде, слуга сообщил, что прибыл лорд Кэрсей и будет признателен, если мы сможем уделить ему несколько минут.
Мы вышли в гостиную, чтобы его встретить, и он, поцеловав мне руку, достал маленькую плоскую коробочку сандалового дерева, покрытую изысканной резьбой.
– Как-нибудь на днях, мадам, вы, надеюсь, доставите мне удовольствие рассказом о том, что вы и ваш супруг делали в Тибете. Сейчас для этого неподходящий момент, поэтому, не желая вас беспокоить, хочу только передать вам вот это, – и он вложил коробочку мне в руки. – По дороге сюда я на день остановился в Джаханпуре и переговорил с Моханом Судракой. Князь – просвещенный человек и быстро признал справедливость моего предложения.
Я подняла покрытую резьбой крышку. Внутренняя поверхность была выложена черным бархатом, а на нем лежали кольцо с изумрудом, две рубиновые серьги и золотая брошь в виде павлина, в хвосте которого не хватало двух из шести бриллиантов. Драгоценности моей матери.
– Ну, конечно. Какой же я был дурак, что забыл! – воскликнул Адам. – Ведь я доставил бывшие у Сембура драгоценности полковнику Хэнли в Калькутту. В итоге они должны были вернуться в Джаханпур.
Лорд Кэрсей кивнул.
– Я полагал, что они должны быть возвращены вашей жене.
– Благодарю вас, милорд. Вы очень добрый и внимательный человек. Мне… мне просто не найти слов, чтобы объяснить вам, как много это для меня значит, – произнесла я.
– И не пытайтесь, моя дорогая, – строго сказал он, а затем повернул свое лицо гнома к Адаму: – Заботьтесь о ней как следует, молодой человек. У нее типичные симптомы изнурения, бывающие после боя. Я видел это выражение на лицах мужчин и прекрасно его знаю.
Когда лорд Кэрсей ушел, Адам нежно взял мое лицо в свои руки и пристально на него посмотрел.
– Я тоже его знаю, – прошептал он. – На твоем лице.
Джейни, любимая моя малышка, я вижу его во второй раз. Первый раз – давным-давно и вот сейчас. Но больше никогда, Джейни, больше никогда. Мы едем домой.
К тому времени, когда наш корабль вошел в Средиземное море, я снова стала самой собой, и счастье, которое мы переживали, было даже больше, чем по дороге из Англии, ибо теперь на наш путь уже не падала черная тень Вернона Куэйла. На Мальте, где мы остановились на день, чтобы пополнить запасы продовольствия, на борт с почтой было доставлено письмо от Дэвида Хэйуорда. Оно было отправлено всего лишь десять дней назад.
"Дорогие Джейни и Адам!
Вашу телеграмму из Горакхпура мы получили три недели назад, и она доставила нам несравненное облегчение и радость. В начале прошлой недели пришла ваша телеграмма из Бомбея, сообщающая о вашем возвращении домой, а сегодня утром – длинное письмо из Горакхпура, где вы в подробностях рассказываете о том ужасном дне, когда Куэйл пытался вас обоих погубить. Я сразу же сел вам писать и надеюсь, что мое письмо вы сможете получить на Мальте по дороге в Англию.
То, что вам пришлось испытать, настолько ужасно, что у меня не хватает слов. Мы можем только благодарить Бога, что все закончилось благополучно. После прочтения утром вашего письма Элинор похожа на призрак, и тем не менее я очень рад, ибо шок пройдет, а мы теперь знаем наверняка, что весь этот долгий кошмар закончился, и нам никогда больше не придется говорить о Куэйле. Не сомневаюсь, что таково желание Элинор. Если то, что я до сих пор писал о ее состоянии, каким-то образом создало у вас неверное впечатление, то хочу успокоить вас как можно скорее рассказом о том, каково положение дел сегодня.