— Увидишь, — резко ответила она.
Пятнадцать лет назад, в 1885 году, эта женщина покинула родной Киев и эмигрировала в США. Сейчас ей было тридцать шесть. Годы замужества за Крэгом Томпсоном, уэльским шахтером, и бедняцкая жизнь притупили когда-то яркую красоту Анны. Ее темные волосы раньше времени поседели, кожа, некогда такая же нежная, как и у сына, начинала покрываться морщинами. Но даже в поношенном пальто и дешевой шляпке из соломки она оставалась женщиной, на которую оборачивались мужчины. Правда, сейчас, когда она тянула своего сына вверх по каменным ступеням крыльца особняка, в ее глазах сверкали такая решимость и такой гнев, что от нее в страхе убежал бы любой повеса.
— Мама, мне страшно!
— Тебе нечего бояться, — ответила она, остановившись перед двустворчатой дверью из стекла со свинцовой сеткой внутри. Это был порог самого большого дома во всем Флемингтоне, штат Пенсильвания. Она дернула за шнурок звонка. Тяжелые облака застилали небо, северный ветер завывал в трубах этого кирпичного особняка, являвшего собой пик викторианского уродства. В это холодное ноябрьское утро 1900 года все здесь — и высокие кирпичные стены, и огромные витражные стекла окна слева от ворот, и крыша мансарды, выложенная сварочной сталью с орнаментом, — олицетворяло в глазах мальчика малопонятное ему колоссальное могущество, власть первой семьи в городе, семьи Флемингов.
Парадная дверь открылась, и показался злой лакей-негр, который устремил на мать Ника свирепый взгляд.
— Вы что же, шнурок оборвать собрались? — рявкнул он. — А то, что в доме больной человек, вам, конечно, не известно? Какого черта вам здесь надо?
— Повидать этого больного, — заявила Анна по-английски с характерным русским акцентом.
Негр с усмешкой оглядел бедно одетых посетителей.
— Я не позволю, чтобы такие оборванцы беспокоили капитана Флеминга. А теперь проваливайте.
Он начал было уже закрывать дверь, как вдруг Анна оттолкнула его и устремилась в огромный холл-прихожую.
— Эй! Ты что делаешь? Тебе туда нельзя. А ну стой!
Но Анна уже была на середине резной деревянной лестницы и тянула за собой сына. Потрясенный лакей закрыл входную дверь и бросился догонять непрошеных гостей.
— Я вызову полицию! — орал он. — Клянусь, вызову!
Анна была уже на уровне первого пролета. Там в золотой раме висел портрет капитана Винсента Карлайла Флеминга, хозяина этого дома и председателя правления «Угольной компании Флемингов». Картина была выполнена десять лет назад, когда этому человеку было пятьдесят и он был в расцвете сил. На портрете был изображен в полный рост высокий, очень красивый мужчина с темными волосами и густой бородой. Он был в строгом сюртуке и лакированных туфлях. Его левая рука царственно упиралась в бедро. Ник загляделся было на портрет, но мать уже тащила его дальше.
— Кто это? — задыхаясь от бега, спросил он.
— Твой отец, — последовал мрачный ответ.
Нику стало страшно: уж не сошла ли его мама с ума?
Когда лестница осталась позади, Анна без тени колебаний повернула влево и устремилась по обитому темным деревом коридору к тяжелой двери, которая виднелась в самом его конце. Ник — его детское сознание потеряло всякие ориентиры в горячечной пляске разыгравшихся на его глазах драматических событий — со страхом оглянулся, ожидая увидеть нагоняющего их негра-лакея.
«Он сейчас убьет нас! — подумал он. Ник уже привык думать по-английски. — Черный лакей сейчас убьет нас. О Боже, что же это? Мой отец? Но моим отцом был Крэг Томпсон…»
Ворвавшись в спальню, они остановились. Здесь было царство покоя и тишины. Широко раскрытыми голубыми глазами Ник осматривался. Это была большая с высоким потолком комната, по стенам висели невзрачные пейзажи с пасущимися коровами и картины на исторические сюжеты. Темно-зеленые бархатные шторы на окнах были задернуты. Лампы, работавшие на лампадном масле, бросали неровный свет на восточные ковры и бургундские шелковые обои. У дальней стены стояла старинная, обитая медью кровать. На ней полулежал, опираясь на подоткнутые под голову пухлые подушки, человек в ночной сорочке. В нем Ник признал мужчину, изображенного на том портрете на лестнице. Правда, такое сравнение сразу напоминало «Портрет Дориана Грея». Борода из темной превратилась в седую, лицо запало и напоминало лицо покойника, могущество, лучившееся с портрета, в жизни поистерлось с годами и из-за болезни. В комнате пахло лекарствами.
Старик вяло разглядывал нарушивших его покой пришельцев.
— Говорят, ты умираешь, — скрипуче произнесла Анна. — Говорят, твое сердце уже ни к черту. Рада слышать, сукин сын, что ты скоро подохнешь. Мой муж умер в одной из твоих вонючих угольных шахт. Я надеюсь, что ты тоже будешь сильно страдать! Но прежде чем ты умрешь, я покажу тебе твоего сына.
Она отпустила руку Ника и подтолкнула его вперед.
— Иди к кровати, — сказала она по-русски. — Пусть он на тебя посмотрит.
Ник замешкался. Он вдруг осознал, что в этой комнате смерти находятся еще трое. Дородная сиделка, стоявшая у изголовья кровати. Вторжение Томпсонов явно потрясло ее. Пожилой мужчина в черном сюртуке, видимо, врач, и высокая, элегантная молодая женщина. Она стояла в ногах у умирающего и не сводила пристального взгляда с мальчика.
— Я пытался их вышвырнуть, миссис Флеминг, — раздался виноватый вскрик негра-лакея, появившегося в дверях.
— Хорошо, Чарльз, успокойтесь, — ответила молодая женщина, продолжая смотреть своими серыми глазами на Ника.
Ее светлые волосы были собраны на затылке. На ней были черная крепдешиновая блузка и черная юбка. К блузке была приколота камея овальной формы, оправленная мелкими бриллиантами. У нее было миловидное лицо. Ник был очарован ее полной достоинства осанкой и тихим голосом, не лишенным, правда, строгих властных интонаций.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Николас Томпсон.
Она кивнула в сторону Анны.
— А это твоя мать?
— А это его отец, — вмешалась Анна, показав рукой на больного. — Одно время я работала здесь. На кухне. Этот паршивый кобель соблазнил меня. Теперь он умирает и должен что-нибудь оставить своему сыну.
Молчание.
Ник и умирающий смотрели друг на друга. Потом старик слабо кивнул сиделке, и та, наклонившись, подставила свое ухо к его губам. Ник расслышал прерывающийся шепот, затем сиделка выпрямилась.
— Капитан Флеминг, — объявила она, — говорит, что эта женщина лжет.
— Я говорю правду! — крикнула Анна.
Она отодвинула своего сына и сама подошла к кровати.
— Чтоб ты в аду сгорел! — сказала она Винсенту Флемингу.
После этих слов она плюнула умирающему в лицо.
Не обратив внимания на вскрик сиделки, она схватила сына за руку и потащила его к двери. Перед тем как выйти из комнаты, она обернулась и смерила всех присутствующих взглядом крайнего презрения.
— Я ничего и не ждала от вас, кровопийцы, — прошипела она. — Но не думайте, что Анна Томпсон от вас отступилась. Я найду адвоката. И сукину сыну все же придется выложить Нику то, что ему причитается.
С этими словами она с Ником вышла из спальни.
Последнее, что запомнилось мальчику, были серые глаза миссис Флеминг, все еще обращенные на него.
Флемингтон находился в тридцати милях южнее Питтсбурга в Аппалачах. В 1804 году прадед Винсента Флеминга купил в горах ферму с участком в двести акров, а спустя два года обнаружил, что его земля богата угольными пластами. В течение почти целого столетия «Угольная компания Флемингов» истощала эти пласты, одновременно обогащая семью хозяев. Первоначально на угольных разработках были заняты местные рабочие, потомки шотландских и ирландских поселенцев, пришедших в горы в XVIII веке. Но после Гражданской войны вместе с волной европейской эмиграции в страну хлынула дешевая рабочая сила. Уэльсцы вроде Крэга Томпсона у себя на родине копали уголь в условиях дичайшей эксплуатации, здесь же их наняли за жалованье, небольшое по американским стандартам, но приличное в сравнении с тем, что они получали дома.
Большинство шахтеров жили за пределами Флемингтона в грубых, крытых белой жестью лачугах, которые сдавались им «Угольной компанией». Флемингтон, этот сонный городок с населением в пять тысяч человек, жил за счет «Угольной компании». Понятно, что она в нем и господствовала. Викторианское здание суда размещалось посреди городской площади. Перед входом возвышалась статуя Правосудия, вся белая от голубиного помета. На лавочках возле статуи собирались ветераны Гражданской войны, чтобы сразиться в шашки и посплетничать. Единственной мощеной улицей города была Шерман-стрит, застроенная добротными белыми домами, большинство из которых имели крыльцо с козырьком. Флемингтон встретил XX век в состоянии полудремы и не выразил большого интереса к тому, что происходило за его пределами. На недавних выборах город голосовал за Мак-Кинли, да и то лишь благодаря республиканской привычке. Что же касается вице-президента Теодора Рузвельта, то это имя было известно лишь немногим жителям Флемингтона.