На цыпочках прокралась мимо комнаты Веры Ивановны в ванную.
«Слава Богу, обошлось без сотрясения, но в целом – организм никуда не годен», – жаловалась Вера Ивановна, когда Женя прилетела за ней в больницу. Домой возвращались в автобусе, и Вера Ивановна отводила душу в беседах со случайными попутчиками, дав Жене возможность думать о своем. Женя думала… о работе. И о Халтурине. Наговорила зачем-то чужому, постороннему человеку всяких глупостей. И этот обморок еще. Теперь он будет думать, что она истеричка.
Ценным работником Женя себя никогда не считала. Ей бы Тему поднять, а работа – чисто источник трудовых доходов, не более того. Очень, кстати, скромных доходов, так что работать по субботам при ее зарплате – гражданский подвиг.
К тому же мама будет дуться, Тема расстроится – она обещала сыну прогулку в парке, пока морозы не ударили. Чего этому Халтурину неймется? Все равно всех уволит, все равно завод закроет, производство ликвидирует, все равно…
Женя влезла в джинсы, натянула свитер, собрала волосы в хвост на макушке, надела свои «мокроступы», как называла мама ее ботинки на толстой подошве, накинула куртку и выскользнула из квартиры.
…Пройдя мимо охраны, Женя наткнулась на халтуринскую «Ямаху», отвела глаза и ускорила шаг. «Убийца», – по привычке выругалась Женя и ужаснулась: а ведь Халтурин гоняет на этом гадком мотике! Как Андрей!
Женя вошла в здание заводской администрации и отправилась сразу в приемную. Агнесса впустила куртку Хаустовой в свой шкаф, открыла дверь в кабинет шефа:
– Евгений Станиславович, Евгения Станиславовна пришла.
Доложила и хмыкнула.
«Да уж, – скривилась Женька, – кому-то придется менять имя или место работы. Почему обязательно мне?».
– Да, я жду, – услышала Женька голос Халтурина и протиснулась мимо Агнессы.
– Здравствуйте.
– Проходите, – кивнул управляющий на единственный свободный стул справа от стола совещаний.
Женька, шаркая подошвами, дошла до указанного места и присела на край стула.
Хаустовой показалось, что папки с документацией, как инопланетные агрессоры, окончательно завоевали кабинет директора.
– Кто же это приходит на совещание без ручки и блокнота?
Бросив недовольный взгляд на Хаустову, управляющий протянул ей ручку и лист бумаги.
Женька уткнулась глазами в лист и приготовилась писать. Больше всего хотелось слиться с предметами обстановки или, на худой конец, занять как можно меньше места.
Халтурина посмотрел на Женькину обувь.
– Можно спросить?
Женька натянула ворот свитера на подбородок.
– Спрашивайте.
– Это чтоб не сдувало? – Халтурин ткнул пальцем в ботинки.
– Чтоб не промокало, – без намека на улыбку отозвалась Хаустова.
«Психолог фигов, – обозлилась Женька, – вызвал в субботу, чтоб о ботинках поговорить?». Сапоги, не выдержав сезона дождей, расклеились, и кроме этих ботинок у Женьки больше ничего не было.
«Психологический контакт установить с барышней не получится. Да и фиг с ней», – успокоил себя Халтурин, кашлянул и перешел к главному:
– Хочу понять одну вещь, – Евгений достал какую-то папку и протянул Женьке.
Женя заглянула внутрь – в папке лежало решение собрания акционеров об освобождении Куколева Б.Б. от обязанностей директора и справка о состоянии банковских счетов завода.
Женька вернула документы, встретила взгляд Халтурина:
– Я подготовлю приказ и сделаю запись в трудовую Куколева. Что-то еще?
«Неужели из-за этого вызвал на работу? – спрашивала она себя. – Делать человеку нечего».
Халтурин, внимательно следивший за выражением лица кадровички, криво улыбнулся:
– Евгения Станиславовна, помнится, вы на днях сказали, что на заводе было все в порядке, и если б я не приехал…
– Помню, – опустила голову Женька, стараясь не поддаться панике. Сейчас он ей все припомнит, этот ликвидатор заводов, газет, пароходов.
Халтурин и не думал мстить Женьке.
– Евгения Станиславовна, вы оказались правы, дела на заводе шли относительно благополучно. Выходит, банкротство вызвано искусственно. Обычно это делается в интересах третьих лиц. Я знаю, что это банк «ИнвестТраст», но не знаю, в чем фишка – в чем причина наезда?
Хаустова подняла голову, захлопала глазами: о чем этот ликвидатор с ней говорит? Зачем ей это? Она слышать ничего не хочет!
– Производство можно спасти, – несколько свысока продолжал Халтурин, решив, что Хаустова поражена его умом и проницательностью, – можно договориться с банком, пересчитать долги, выплачивать частями, отодвинуть платежи по некоторым из них, сократить численность рабочих, урезать зарплаты, что-то продать, найти инвесторов – способов достаточно, но я должен понять, ради чего затевалось это банкротство.
– Как видите, я с вами откровенен, – помолчав, намекнул топ-менеджер. Он ждал от Женьки ответного шага – такой же откровенности.
Женьку кинуло в жар: так вот, чего хочет Бонд – втянуть ее в войну с банкирами? Устроил тут стриптиз душевный, выложил ей все. Эксгибиционист хренов!
– Евгений Станиславович, – вышла из шока Женя, – у вас должность, у вас полномочия. И вы… мужчина. А я – никто и звать меня никак. Но самое главное – меня это устраивает. Вообще не понимаю, почему вы выбрали меня?
– Кстати, о полномочиях – Халтурин не мог ответить на последний вопрос даже себе, поэтому пропустил его и протянул Жене какие-то листы.
«Решение общего собрания акционеров о назначении директора», – прочитала Женька.
– Сделайте приказ о моем назначении.
В руках у Жени оказался еще один лист с рукописными строчками. «Заявление, – пробежала глазами Женя, – прошу оформить на работу в должности директора». Число, подпись Халтурина.
– И потом, я не знаю, как это объяснить, – добавил Халтурин совсем другим, неказенным, неожиданно человеческим голосом, – но я рассчитываю на вашу помощь. Кстати, я навещал Куколева, он мне все рассказал. Облегчил, так сказать, душу раскаянием.
Женька смотрела на Халтурина, открыв кукольный рот.
– А я здесь при чем?
Глаза у Женьки не помещались на лице, в них не было никакой мути, никакой тайного умысла. Распахнутые в душу глаза, на дне которых свернулась клубком боль.
«Нет, она ничего не знает», – понял Халтурин и испытал необъяснимое облегчение.
Евгению неожиданно захотелось все узнать о девушке. Семейное положение, возраст, образование… Где это можно посмотреть? Кажется, в личном деле. А дела – в отделе кадров, то есть, у девушки. Что бы такое придумать, чтобы его интерес не показался неестественным? Ничего оригинального в голову не приходило. Так ничего и не придумав, Халтурин отпустил кадровичку и опять погрузился на заводское дно – искать выход на поверхность.
…Женька, шаркая ботинками, выползла из кабинета управляющего, приползла в отдел и посмотрела на часы: мама с Темой, наверное, уже проснулись.
Набрала домашний номер.
– Мам, меня на работу вызвали, – обрадовала Женя маму, – так что ты посмотри, что там у Темы на завтрак, по-моему, есть творожок, йогурт и булка свежая. Я вчера в универсаме покупала, с изюмом, как он любит. Я не скоро, так что… А я в чем виновата? Мама, ради бога! Да, завтра я тоже буду на работе.
– Женя, завтра я уезжаю к Ирочке, – с обидой сообщила Вера Ивановна, – мы давно договаривались, я не могу отложить поездку.
– И что? – Женя не понимала, что это меняет. Ирочка – двоюродная мамина сестра, любит Тему и всегда рада его видеть.
– Я Тему с собой не хочу брать, я устану с ним в дороге.
– Мама!
В трубке послышались гудки.
В душе поднималась мерзкая, как гниль, обида. «Это моя мама, – монотонно уговаривала себя Хаустова, – пожилой, больной человек. Я не имею права на нее обижаться. Она мне очень помогает, фактически у нее нет своей жизни. Эти вспышки объясняются тем, что она одинока с нами».
Женя включила компьютер. Старенький Benq загудел, загружаясь, а перед глазами Жени поплыла лента с кадрами из собственной жизни.
Вспоминать, кроме Андрея, Жене, по сути, было нечего. Школа – как у всех. Техникум – как у многих. А вот любовь – только их.
Нинкины потуги выдать подругу замуж казались Жене сущей глупостью. Каким должен быть мужчина, чтобы затмить Андрея? Вдовство – ее крест.
Женя была уверена, что не сумеет никого полюбить. А как иначе выходить замуж? Без любви? Может, это в стародавние времена и считалось нормой, но не в наше время. Как жить с нелюбимым, как терпеть близость чужого мужчины, его запахи, привычки, если не любишь? Если бы она потеряла вместе с Андреем память, то смогла бы еще быть счастливой. Когда не знаешь, что такое трепет и томление, когда не помнишь вкуса поцелуев, морщинку между бровей, маленький шрам на тыльной стороне ладони, сакральных прикосновений – тогда почему же не влюбиться еще раз? Легко! И не раз. Но когда память, как старьевщик, цепко держит каждую мелочь, как избавиться от прошлого?