После драки возле гостиницы Жека переехал на съемную квартиру и купил машину – подержанную, но в хорошем состоянии, с небольшим пробегом «Ниву», которой не страшны были весенняя распутица и снежные заносы.
Раз в неделю, в воскресенье, Халтурин отправлялся на рынок, покупал вырезку, разделывал на порции и замораживал.
«Ничего, парное мясо будет в Англии», – обещал он себе. Утром, перед работой, перекладывал порцию из морозильника в нижнее отделение холодильника (мясо не любит быстрой разморозки) и уезжал на завод.
Вечером оттаявший кусок отбивал, солил, перчил и бросал на сковороду. Иногда лучком приправлял.
Грязное белье Евгений аккуратно засовывал под ванную, постельное и полотенца каждую неделю покупал новые. Пока под ванной еще было место…Хватало забот с рубашками, трусами и носками – неглаженые вещи ворохом лежали на гладильной доске. Евгений гладил одну рубашку, надевал, остальные ждали своего часа и превращались в сухари.
Никакого алкоголя в доме не было: Халтурин был принципиальным трезвенником.
В ресторанах, где, как правило, за сытой беседой решались судьбы, он пил воду.
На первом курсе института Жека мог оттянуться пивком.
Как-то по чистой случайности в руки зеленому студенту попал фильм с лекцией профессора Жданова, и, ошеломленный удручающими фактами, Халтурин решил: все, пока не родит ребенка – ни капли спиртного. С ребенком затянулось, зато получилась маленькая репетиция характера.
Напряжение Жека снимал на тренажерах, в бассейне и верхом на «Ямахе». Теперь, когда ездить на мотоцикле стало холодно, Жека гонял на «Ниве». Быстрая езда успокаивала Халтурина. Дорога на завод обычно была свободна, и Халтурин разгонял «Ниву» до предела, вспоминая гонки внедорожников, в которых он принимал участие еще в студенчестве.
В период сумасшедшей любви к чужой жене, когда Халтурин по всем признакам нуждался в госпитализации, мама упросила сына найти способ уехать из Москвы хотя бы на время. Способ нашелся.
С мамой Жека дружил, между ними все время происходил интеллектуальный обмен. Сын читал книжки по рекомендации мамы, а мама смотрела фильмы, которые он ей подсовывал. Были общие любимые избранные места – эпизоды, цитаты, строчки из стихов. Часто подшучивали друг над другом, бывало, злились друг на друга, но все заканчивалось миром.
Мама давала советы. Иногда – настоятельные советы.
К слову сказать, матушка все время предлагала помощь, рвалась приехать к Жеке, чтобы бытовые хлопоты не отвлекали сына от Великой Цели.
Маму о помощи просить было стыдно, и Евгений попросил Агнессу найти помощницу по дому, чтобы он «не женился на первой встречной».
Агнесса Павловна обещала что-нибудь придумать, чтобы директор не женился. Да еще на первой встречной.
…Нинка нагрянула, как обычно, без предупреждения. По кухне поплыл запах гриля, деликатесных колбас и фруктов. На столе появилось вино.
Женька с интересом смотрела на дары.
– У меня произошли перемены в личной жизни. Крутые и кардинальные,
– внесла ясность Нинэль, – мне нужно обрести внутреннюю гармонию и освободить скрытую энергию. Или наоборот: сначала освободить, потом обрести. Короче, сейчас мы этим займемся.
– У тебя все перемены крутые и кардинальные, – отмахнулась Женька, – и ты постоянно высвобождаешь энергию, так что скрытой давно не осталось.
– Все это фигня в сравнении с тем, что творится сейчас. Меня лишили привычного состояния покоя и уверенности.
– Это может означать только одно: кто-то ограничил твою тягу к мужчинам.
Нинэль откупорила бутылку вина, наполнила стаканы и предложила тост:
– Все-таки самая плохая женщина лучше самого хорошего мужчины. За женщин.
Пока Женя готовила закуску, жарила картошку, Нинка молча напивалась.
– Что случилось, ты чего такая тихая? – выпроводив сына к маме, затормошила Женя подругу.
– Слушай, я влипла. У меня уже второй месяц живет любовник. Ушел от жены. Точнее, жена его выставила, они делят имущество, и он теперь живет у меня.
– И?
– Это ужасно! – призналась Нинка.
– А кто он такой?
– Банкир.
– Круто!
– Ни фига не круто. Каждый день заказывает в ресторане ужин. Я растолстела, как бегемот, ни в одно платье не влезаю, а он ржет и подсовывает торты и пирожные. И так каждый вечер.
– Может, тебе съездить куда-то?
– Ты что? В такое время оставить бизнес?
Нинка разрезала яблоко, очистила банан, хурму, апельсин, все порезала, перемешала в тарелке и принялась есть, каждой клеткой ощущая, как ее организм насыщается витаминами, глюкозой и клетчаткой вместо белков и жиров, которые предпочитал банкир.
– А где он сейчас?
– Не знаю. На работе, наверное. Кстати, у него какие-то заморочки с вашим заводом.
– С нашим?
– Ага.
– Ты точно знаешь?
– Точно. Он при мне говорил по телефону, сказал кому-то, что еще пару дней, и можно заказывать панихиду по заводу. Я, говорит, этому топ-менеджеру Чубайсу уже объяснил, что он должен делать, так что ни о чем не беспокойтесь, несите в архитектуру план застройки.
– Так и сказал? – На Женьку навалилось предчувствие.
Полгода назад на юбилее Куколева Хаустова слышала, как юбиляр жаловался какому-то чиновнику из местной администрации на банкиров. Ничего определенного, просто в разговоре несколько раз мелькнуло слово «участок». Неужели банкир положил глаз на землю, которую завод арендует у города?
Место на самом деле было сказочным – на холме. Стоило пройти до конца огороженной заводской территории, как трасса, шум больших машин, суета и неприятности оставались позади. Женька знала тайную тропу через лаз в заборе, которая вела прямо в сказку.
Холм спускался к речке с притоком. За речкой начиналась лесополоса.
Женя не любила мрачных, девственных лесов и беспокойных широких рек, а здесь все было на ее вкус: редколесье и ручей вносили в пейзаж легкость.
Женька садилась и разглядывала камни на дне, по которым журчала, перекатываясь, вода, слушала птиц, жевала бутерброд и рассматривала козявок. Мысли становились «простенькими-простенькими, коротенькими-коротенькими», как у Буратино, текли вяло и не причиняли страданий – релакс в чистом виде. Сидела бы и смотрела. День, месяц, годы.
Если бы Женя была директором и если бы ей предложили участие…
Женя бы точно не удержалась от соблазна заработать. Свернула бы к черту посудную лавку, уволила бы рабочих и швырнула к ногам банкиров кусок земли. А ББ? Почему он этого жука-банкира назвал клопом и прохиндеем. Выходит, не устоял ББ? А если устоял? Тогда как у банкиров получилось разорить завод? Или все дело в этом мистификаторе-управляющем?
Хаустова представила, как рушат здание их завода, как бульдозеры сгребают строительный мусор в кучи, оперативно все это грузят и вывозят на свалку. Неделя – и ровное место. Только на чужих кухнях затеряются и какое-то время будут напоминать о заводе тарелки, кофейные и чайные сервизы с эмблемой на обратной стороне – топтыжкой. Потом и эти тарелки с чашками превратятся в черепки.
Женя испытала такую горечь, что сама испугалась. Неужели все напрасно? Неужели зря Халтурин врубился в самую гущу вражеских полков?
В виде вражеских полков Женька представляла долги завода. Халтурин на боевом коне, в рыцарских доспехах с мечом и щитом сражался один против всех. Неужели ничего не выйдет у Евгения (Женька впервые назвала кризисного управляющего по имени), неужели банкир все снесет и расчистит площадку под застройку?
От избытка чувств Женя помотала головой и поняла, что готова сорваться с места и ехать к Халтурину, передавать агентурные данные. Посмотрела на часы – девять вечера. Еще не поздно.
– Нин, мне надо уйти.
– Ты бросишь меня в таком состоянии?
– Во-первых, я быстро, а во-вторых, не такое уж у тебя безнадежное состояние. Вы пока посидите с Темой, почитайте книжки, а я съезжу к одному человеку и вернусь.
Через две минуты острых дебатов Нинка с обреченным видом забрала фруктовый салат и побрела в комнату к Артемке, а Женя собралась за сорок пять секунд, как на армейское построение, и выскочила из дома.
Точный адрес управляющего Хаустова не знала, но знала дом, где он снимал квартиру.
На днях Халтурин подвозил Женю в детский сад. Они засиделись над документами, Женя глянула на часы и пришла в ужас:
– Ой, я за сыном опоздала, – голос у Женьки сорвался, – он там один и уже небось ревет.