– Евгений Станиславович, – дрожащим от обиды голосом позвала Хаустова.
– Да?
Халтурин, не останавливаясь, повез тележку к машине, Женька с сыном семенила следом, совала сотни:
– Мне не надо ничего, возьмите деньги.
– Евгения Станиславовна, перестаньте, я ваш должник.
– Глупости. Возьмите деньги.
– Будете настаивать, я куплю два килограмма шоколадных конфет и скормлю вашему сыну втайне от вас. Вам куда сейчас? – спросил Халтурин, дождавшись бледной улыбки на лице девушки.
– Домой.
– Где вы живете?
– На Тимирязева, возле музея.
– Садитесь, я подвезу вас.
– Нет, спасибо, мы сами.
– Ма, я хочу с дядей Женей поехать, – заныл Тема.
– Решено, – Халтурин захлопнул багажник и распахнул дверь в салон. – Прошу.
Женьке ничего не оставалось, как загрузиться в «Ниву».
Халтурин завел машину, обернулся к Артему:
– Так почему твоя мама плачет?
– Девчонка, – подняв плечи и разведя в стороны руки, объяснил Тема.
– Маму беречь надо, любить.
– Я люблю.
Тема в доказательство заерзал у Жени на коленях, откинул голову и чмокнул ее куда-то в подбородок.
– Вот, если будешь маму жалеть, она плакать не будет.
– Мам, правда?
– Правда, сынок. – Женька прижала сына и отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.
Тема еще что-то рассказывал «дремучему дяде», но Женька так и ехала, стараясь не смотреть на Халтурина Евгения Станиславовича, неженатого топ-менеджера с внешностью мистера Бонда.
«Выбрось из головы, пока не поздно! Не будет у тебя никогда и никого, кроме Андрея. Никто вам с Темой не нужен!».
– Приехали. Спасибо, Евгений Станиславович, – увидев свою улицу, задушенным голосом попросила обессиленная в неравной борьбе с собой Женька.
– Это вам спасибо, – ответил Халтурин, обошел машину, подхватил Артема под мышки и опустил на землю.
Опять, как в магазине, подставил ладонь, Тема шлепнул свою сверху. Халтурин стиснул детскую ладошку, встряхнул на радость мальчику, кивнул Женьке, коснувшись ее внимательным, сдержанным взглядом, и уехал.
…Нинка места себе не находила, целый день представляла, как Женька своим видом до основания потрясет босса.
Наряд придирчиво выбирался и комбинировался из гардеробов обеих подруг.
Мелентьева пожертвовала ради такого случая своим любимым жилетом в крупных цветах нежных пастельных тонов, его только пришлось немного укоротить. Пока решали, какой длины должен быть жилет, чуть не поссорились. Женька настаивала, чтобы он прикрывал бедра, Нинка норовила сделать покороче. Была б ее воля, вообще засунула бы Хаустову в обтягивающее короткое платье с декольте – замахнулась, так бей, собралась потрясать, так потрясай! Сколько той жизни?
Нинка в своей брачной конторе каждый день убеждалась, как короток бабий век, как жестоко обходится природа с женщиной, использует фактически как одноразовый контейнер для выращивания саженца. Использовала – выплюнула, следующий контейнер, использовала – выплюнула… И так без конца. Бросовый материал – бабы. Природа плюет, мужчины плюют. Если еще самой на себя плюнуть – на самом деле превратишься в использованный контейнер на перегоне между станциями «роддом» – «погост». На этой дистанции выигрывает тот, кто не сдается.
Нинка уже не рассчитывала увидеть в глазах подруги проблески жизни, а вот, поди ж ты – Хаустова наконец заискрила. Это были еще робкие, первые искорки, но и этих огоньков оказалось достаточно. Они осветили Женьку изнутри, изменили тембр голоса, цвет глаз, походку – все. «Если Халтурин смог проделать такой фокус – уже не зря приехал в наш городок», – рассуждала про себя Мелентьева, набирая номер телефона подруги.
– Ну как твое дефиле?
В ответ по ту сторону провода раздались всхлипы.
– Женька, ты чего? – запаниковала Нинка. – Он что, не приехал?
– Лучше бы не приезжал совсем! Никогда! – прорыдала подруга.
Нинка, не раздумывая, собралась и поехала к Хаустовой.
Проезжая мимо здания «ИнвестТраста», Мелентьева вспомнила, что они с Божко собирались к нефтяникам в бассейн, набрала банкира:
– Сереж, меня не жди, ужинай сам, я у Женьки.
– Опять? А как же я?
– Ты сильный и взрослый, и у тебя все в порядке. Правда ведь в порядке?
– Нет, не в порядке, – буркнул Божко, – у меня все плохо.
– Что – все?
– У меня суд завтра.
Нинка помолчала, собираясь с мыслями. Завтра Сергей разводится. Интересно, это событие как-то отразится на их отношениях или нет?
– Ты нервничаешь?
– А ты как думаешь?
– Но ты же не плачешь?
– Зачем заранее плакать? После суда буду плакать.
– После суда я буду с тобой, – пообещала Мелентьева и отключилась.
Нинке не на что было жаловаться: пусть не миллионы, но брачное агентство приносило доход, в поклонниках отбоя не было. Не первая, но еще вполне убедительная молодость, здоровье и красота были при ней. Божко баловал, не жадничал, не учил жизни, не придирался. Мелентьева усмехнулась: не особенно-то к ней придерешься, тем более, будучи в примаках. Это, скорее, она придирается к Сергею, но он сносит ее придирки стоически. От безысходности, что ли?
Мысль царапнула душу. Мелентьева велела себе заткнуться, обозвала циничной тварью, въехала во двор дома Хаустовой, припарковала «форд» и забыла, о чем думала, но след от царапины в душе остался.
…Вера Ивановна пыталась читать Теме сказку, Тема все время отвлекался и спрашивал:
– Маме больно?
– Поболит и пройдет, – утешала внука Вера Ивановна.
– А что у мамы болит? – Тема чувствовал, что бабушка знает, но не говорит правду.
– Душа, дорогой, болит, душа.
Внук озадаченно помолчал.
– А что такое душа?
В прихожей раздался звонок. Тема соскочил с дивана, понесся к двери.
– Что с ней? – Нинка, как фельдшер неотложки, с порога взяла состояние больного под контроль.
– Да откуда ж я знаю! – с чувством оскорбленного достоинства произнесла Вера Ивановна. – Как привела Тему из сада, заперлась и рыдает, мне ничего не рассказывает. Я же враг.
– Бросьте, Вера Ивановна, это ваша дочь, между прочим, она и мне не все рассказывает.
– Вся в отца, – прошептала Вера Ивановна, когда за Нинкой закрылась дверь спальни, – ни жалобы, ни сочувствия не дождешься.
Женька уже не рыдал – слезы кончились. Лежала на кровати и ненавидела себя изо всех сил. Перебирала, нанизывала бисером воспоминания: Евгений в кабинете, магазине, в машине, Евгений с Темой, Евгений с ней, везде Евгений, Евгений, Евгений… Господи, ну, зачем он такой хороший?
– Дура, – время от времени произносила Женька в нос.
Губу раскатала, вообразила себя любимой женщиной кризис-менеджера Халтурина, неженатого топ-менеджера с внешностью мистера Бонда.
– Жень, я здесь. – Мелентьева вошла и огляделась.
На кровати валялись отглаженные вчера вечером блузка с воланами (ох, и намучилась Нинка с этими воланами!), брюки и гобеленовый жилет в нежных пастельных тонах.
– Жень, объясни, что произошло? Он обидел тебя?
– Он меня не заметил, – прогундосила Женька. – Вообще, я для него пустое место. Ноль. Кадровичка. Нужна, чтобы приказы печатать.
– Что он сказал?
– Спросил, с чего это я так вырядилась.
– Прямо так и спросил? – ахнула Нинка, с трудом представляя, чтобы такой образованный, породистый, интеллигентный мужчина мог так обидеть женщину.
– Ну, не так, но смысл был этот.
– Давай, без смысла. Излагай факты.
– Факты? Тебе нужны факты? Он выбежал из кабинета, точно я превратилась в лягушку! – слезы брызнули из зареванных глаз, Женька уткнулась в подушку под тяжестью обрушившегося горя.
Мелентьева поняла, что без аптечки Веры Ивановны подругу не спасти.
Сгоняла на кухню, вернулась, протянула Женьке стакан с каплями. В воздухе поплыли запахи валерьянки и корвалола.
– Давай хлопни это, а потом все расскажешь в подробностях.
Подробностей было немного – на пару минут хватило.
Услышав Женькину версию событий, Нинка призвала на помощь весь свой профессиональный и житейский опыт и приступила к психоанализу.
– Жень, он не женат?
– Не-ет, – провыла Женька.
– Разведен?
– Нет!
– Значит, бабник.
– Не знаю!
– Он не пристает ни к кому из ваших? Может, у него роман образовался с кем-то?