Сколько себя помнил Евгений, новогоднюю ночь он всегда проводил дома, традиция не нарушалась никогда и ни при каких обстоятельствах. Живя за границей, Халтурин прилетал на Новый год домой, так что все было как всегда, не считая одного незначительного обстоятельства: дом его уже был не с мамой.
И чем ближе подбирался праздник, тем тяжелей становилось Евгению.
Нет, он не изнывал от любви, не умирал от ревности, как в период сумасшедшего романа с Гретой. Все было совсем не так, и будь Халтурин моложе, он, скорее всего, отмахнулся бы от того странного чувства, которое испытывал к Хаустовой. Это был коктейль из щемящей жалости и нежности. К этому коктейлю изредка примешивалось удивление Женькиной страстностью в их первую ночь. Больше ничего Халтурин не испытывал, но и этих чувств оказалось достаточно, чтобы вдали от Хаустовой Евгений боролся с желанием ласкать девушку, пока она не воспламенится, как в первый раз…
Халтурин вошел в прихожую, поставил пакеты и уже хотел крикнуть, что пришел, но его остановил мамин голос:
– Она ему не пара.
– Пара – не пара, – низким, старческим голосом возразила бабушка, – зачем ты все время лезешь в его жизнь? Ты хотела, чтобы Женечка уехал?
– Хотела, – подтвердила Ольга Кирилловна.
– Разве не ты плела интригу, пока не убедила мужа этой бесстыжей вертихвостки, как ее, Греты, устроить командировку Женечке на завод?
– Устроила, – опять, как на уроке, повторила Ольга Кирилловна.
– Какой ценой ты это устроила? Молчишь? А теперь ты судишь о девушке, не зная ее совсем.
– Но ему же в Лондон нужно, а если он женится, никакого Лондона не будет! Она же сразу родит, это же ясно!
– Дети – это благодать Божья, Оля. Женечке уже давно пора пеленки стирать, зачем ты мешаешь ему?
– Да ничего такого я и не сказала, – отбивалась Ольга Кирилловна. – Если б она любила нашего Женю, она бы боролась за него!
– Оля!
– Ну, виновата, да! И что теперь делать? – со слезами в голосе воскликнула Ольга Кирилловна.
Евгений решил, что достаточно услышал, крикнул из прихожей:
– Ма, я пришел!
– Скажи все Женечке, пусть сам решает, – подтолкнула бабушка и, не оставив дочери времени на сомнения, позвала внука: – Иди сюда, Жень.
Халтурин вспомнил детство.
Отец ушел от них, когда Жене было одиннадцать лет, и они больше его не видели.
Мама всегда уважала сына как личность. Жеке не приходилось защищаться от давления, унижения, отстаивать свои взгляды. Начиная с кружков и факультативов, Жека сам выбирал занятия по душе.
Многие друзья жаловались на предков, а Евгений не мог даже искренне посочувствовать – настолько далеки были его отношения с мамой от того, что ему приходилось слышать. Единственное, что отравляло жизнь, – взрослые мужчины-родственники. Они в один голос твердили, что Евгений – маменькин сынок. Почему-то мужчин задевала привязанность сына к матери, почитание, с которым Жека относился к ней. Что было в этом плохого – Евгений не понимал, и старался избегать людей, унижающих его.
Однако клеймо маменькиного сынка пристало, и Халтурин выбрал профессию, стараясь утвердиться как мужчина. Доказать насмешникам, что мягкость в отношении с матерью не мешает быть агрессором и захватчиком.
Финансово-правовой захватчик и агрессор вышел из Халтурина безжалостный, настоящий, первоклассный. Со временем отношения с мамой претерпели изменения, стали покровительственно-снисходительными. И когда Ольга Кирилловна с заплаканными глазами вышла навстречу сыну, Халтурин не позволил ей унижаться:
– Ма, я знаю, что ты любишь меня, и все сделала ради меня. Но принеси мой кейс, пожалуйста, я поеду назад. Все будет хорошо, – гладя по спине вздрагивающую от глухих рыданий Ольгу Кирилловну, уговаривал себя Евгений, – все будет хорошо.
…Все произошло так стремительно, что очнулась Женька только дома.
Холодея, поняла, что совершила непоправимое, и принялась винить во всем себя.
Дура! Так тебе и надо, нечего было фантазировать. Замахнулась на сокола, а сама сидишь в навозе.
Нинка Мелентьева только усугубила все своей жалостью.
Услышав, как обошлась с Женькой Халтуринская мамаша, Нинка тут же встала на сторону подруги:
– Дура не ты, дура она, из ума выжила на старости лет, лучше бы подумала, каково это в тридцать пять лет с мамой жить. Мужик он или нет?
– Нин, она права, я ему не пара.
– Да что за бред? Ты что, его крепостная? Лучше тебя, верней и преданней этот Халтурин в жизни не найдет. Думаешь, ему нужна бизнесвумен? Чтобы военные действия из офиса переносились домой?
– А ты с Сергеем?
– Ну, что ты сравниваешь? Сергей – это одно, Халтурин – совсем другое. Не перебивай! Так о чем я? А, да! Или думаешь, ему нужна жена-академик? Чтоб целыми днями пропадала на кафедре, вела умные разговоры дома, писала сначала кандидатскую, потом докторскую? Гибрид синего чулка и любовницы. Такая ему нужна?
– Наверное, – всхлипывала Женька, – не знаю, ой, мама-мамочка, как я буду без него-о-о?
– Да погоди ты убиваться! Прибежит и просить прощение будет. Где он еще возьмет такую жену? Придурок.
– Там полно таких! Ой, мама, мамочка, как я теперь бу-у-ду?
– Такую он не найдет нигде. Если он не попросит у тебя прощение за свою мамашу, то выбрось его из головы. Тогда он мизинца твоего не стоит, подруга.
Женька притихла, соображая:
– Нин, а как он узнает, что она мне сказала?
– Давай, я ему позвоню. Хочешь?
– Хочу. Нет! Не хочу.
– Правильно, ему сердце должно подсказать, что ты не просто так удрала тогда, а потому что тебя обидели.
– Тебе хорошо говорить, у тебя Сергей и ребеночек будет. А я? До конца дней одни будем с Темкой.
– Не будешь, не выдумывай.
– Буду. Так мне и надо. Ой-ей-ей.
– Это если захочешь. Но ты же не хочешь?
– Не-ет, не хочу! – выла Женька. – Хочу-у!
Нинка взяла слово с Хаустовой, что она не будет больше реветь, а приедет к ним с Сергеем в гости.
Но Хаустова решила по-другому.
Жене хотелось наказать себя как-нибудь, наложить гражданскую епитимью – лишить себя праздника, усугубить свое одиночество и тем самым искупить вину. И она придумала провести Новогоднюю ночь одна (Артем не в счет, он будет видеть десятый сон). «Достану фотографию Андрея, посижу часик с фужером шампанского перед телевизором и лягу спать», – распланировала все Женя.
Нинке Женя сказала, что встречает Новый год с мамой, маме – что с Нинкой. Как Ульянов с Арманд и Крупской.
Утром 31 декабря благополучно отправила маму к сестре Ирине, и они с Темой остались одни.
…Проводив маму, Женя убрала в квартире, испекла пирог с рыбой, луком и картошкой, по привычке наворотила тазик оливье. После обеда с Артемом поехали на площадь к елке, а потом болтались по улицам среди заряженного алкоголем и предновогодней эйфорией народа, купили мороженое и уже в сумерках вернулись домой. Артемка был подозрительно тихим. Женька присматривалась к сыну, проверила губами лоб – вроде все в порядке. После ужина сын спросил:
– Мам, я хорошо вел себя?
– Отлично ты себя вел.
– И Дед Мороз исполнит мое желание?
– Конечно, сынок.
– Когда?
– Пока ты будешь спать.
– Значит, дядя Женя утром придет?
Женька подняла глаза к потолку, перевела на сына:
– Ох, не думаю, сынок. Дед Мороз исполняет желания с игрушками, а не с живыми людьми.
Посмотрели мультики, поужинали. Женя искупала сына, потом сама приняла душ. Устроились в обнимку на диване.
– Что будем читать? – спросила Женя.
– Про стойкого оловянного солдатика!
Странно, но Женя никогда не любила эту сказку, а Тема ее просто обожал. Пришлось подчиниться.
Женька читала печальную историю и впервые ее по-настоящему задела судьба игрушки. Подумала: «Как много у нас общего с этим стойким солдатиком. Я тоже по воле случая плыла в бумажной лодке, и тоже пошла ко дну. И поглотила меня черная тоска (рыба). Только в отличие от солдатика, я не знаю, откуда я и куда иду».
Сказка закончилась, Женя поцеловала сонного Тему, прикрыла дверь в детскую.
Впервые за последние несколько лет Женя осталась одна в квартире, не считая спящего сына. А Новый год вообще никогда не проводила в одиночестве.
Во дворе велась перестрелка петардами, до Жени доносились радостные возгласы.
За стеной собралась шумная компания, слышались взрывы хохота и пьяные голоса: