- Не знаю, пап.
Что бы почувствовала Алек, узнав, что я поехала в Моргрув Хаус? Я увидела бы ее комнату, ее детские фотографии. Не знаю почему, но мне казалось, что Алек не хотела бы, чтобы я была там. Как и не хотела, чтобы там была Джиллиан.
- Подумай об этом. Сегодня я подниму эту тему в разговоре с Джиллиан.
Рождество в Англии. Я бы предпочла провести его в Обри.
Алек позвонила в четверг вечером.
- Есть планы на выходные?
Я была в замешательстве от ее приветствия, пока не поняла, что это значило – Господи, пусть значит – что я буду в аэропорту Лос-Анджелеса в пятницу.
- Нет. А что? Они есть у меня сейчас?
Алек почувствовала ноту раздражения, прячущуюся за энтузиазмом в моем голосе. Я хотела, чтобы она приехала и злилась на себя за то, что меня было так легко подкупить. Три недели без единого уикенда вместе, три недели без всякого объяснения и я уже была не в состоянии волноваться по этому поводу. Я хотела, чтобы она приехала, пусть это даже будет всего на один день.
- Тори, не сердись на меня. У меня есть подарки под твою елку.
Подарки? То есть, рождественские подарки? Хорошо, теперь я действительно подозреваю, что Алек Чейзн мертва, а ее тело захвачено пришельцем. Алек не дарила подарки и тем более не ожидала их от других.
- Я не понимаю.
- Рождество, Тори. Ты ведь поставила уже елку, да? До Дня Благодарения осталась неделя. Разве не в это время ты всегда ставишь елку?
Алек звучала почти взволнованной предстоящими праздниками.
- Я собиралась сделать это на следующей неделе. Обычно я жду до недели после Дня Благодарения.
- Отлично. Я смогу помочь. Я никогда раньше не наряжала елку.
Когда я положила трубку, я была одновременно и в замешательстве и в приятном волнении. Мне казалось или Алек действительно планировала отметить со мной Рождество? Должно быть, я читала слишком много в этих «подарках» чем то, что на самом деле имела в виду Алек. Наверное, она привозила мне подарки, чтобы я открыла их одна, в рождественское утро. Она же будет в Обри, делая, что она обычно делает, чтобы заглушить воспоминания о том последнем Рождестве с Джиллиан и Брайаном.
Я набрала номер Виндчейза, но повесила трубку, прежде чем кто-то ответил. Я не хотела отменять свои планы с ними до тех пор, пока не была уверена в планах Алек. Я придавала слишком много значения паре подарков. Несколько подарков не значили, что Алек собирается переехать в Лос-Анджелес, простить свою мать и что отныне мы заживем долго и счастливо.
Алек шла по коридору, в руке она держала лишь одну легкую сумку. Ее улыбка была яркой, а глаза счастливого серебряного цвета. Я удивилась, заметив, что ее, совсем недавно короткие, волосы касались ворота рубашки и завивались за ушами. Она отращивала волосы. Я не думала, что будет мудро сообщить ей, что это только усиливало ее сходство с Джиллиан.
- Я люблю тебя, - прошептала она, когда мы обнялись. Теперь она говорила об этом так открыто. Каждый телефонный звонок и каждое пожелание доброй ночи она заканчивала этой чудесной фразой.
Я отступила от нее и заметила молодого человека, облаченного в униформу авиакомпании, старательно избегающего смотреть на нас.
- Мисс Чейзн, если вы готовы…?
Она кивнула, и мы последовали за ним. Он шел на несколько шагов впереди нас.
- Я привезла с собой упаковочный ящик. Я сказала им, что я художница Алек Чейзн и везу с собой ящик с картинами. Они все устроили и теперь мы должны забрать его со склада или откуда-то еще. Разве это не мило?
Я с трудом сдержала смешок, глядя на ее выражение лица. Алек Чейзн не любила, когда ее узнавали. Она чувствовала себя неуютно в ситуациях, когда она была Художником и переставала быть обычным человеком. Сейчас, она пользовалась преимуществом того, что давало ей имя Алек Чейзн.
- Это было невероятно, Тори. Все, что мне нужно было сделать это подписать десяток салфеток и мне показали кабину пилота. Мне кажется, что если бы я позволила им сказать «Мы так безопасны, что Алек Чейзн перевозит с нами свои картины», то они сделали бы меня пилотом.
Ее ироничный тон заставил меня улыбнуться. Она может и использовала свое имя, но не покупалась на то, что это делало ее особенной.
Следующие полчаса стали уроком того как чувствуют себя привилегированные люди. Тим – второй пилот на рейсе Алек – провез нас на моей машине через ворота международного аэропорта с надписью НЕ ВХОДИТЬ. Ящик Алек лежал снаружи открытого ангара под охраной трех официально выглядящих мужчин. Двое из них оказались сотрудниками безопасности аэропорта, все-таки это были оригиналы Чейзн. Третий мужчина представился Питером Олдриджем – официальным представителем USAir.
- Мистер Олдридж, спасибо за вашу помощь, - поблагодарила его Алек.
Питер Олдридж лично проконтролировал погрузку ящика на заднее сиденье моей машины. Он дал Алек свою визитку и попросил обращаться к нему лично, если ей когда-нибудь еще понадобятся услуги его авиакомпании. Алек поблагодарила его, охрану и запасного пилота.
Когда мы отъехали, она откинулась на спинку сиденья и улыбнулась.
- Я бы чувствовала себя ужасно виноватой, если бы там действительно не было ни одной картины. Вся эта суматоха ради рождественских подарков. Ты можешь поверить, что я всего лишь обратилась к кому-то на стойке регистрации. Я и подумать не могла, что они сделают все это.
Мы рассмеялись. Они выглядели так серьезно, стоя на страже у подарков, пока к ангару не привезли Алек на машине, за рулем которой был никто иной, каксам второй пилот. Они и вправду верили, что в ящике находились бесценные полотна Чейзн. Единственной реальностью во всем этом фарсе были автографы Алек, подписанные для всей команды.
Алек не была голодна – «Они заставили меня поесть в самолете» - поэтому мы сразу отправились ко мне домой. Ящик был довольно тяжел для того, чтобы в нем находились только картины. Мы с трудом занесли его в дом, и я вознесла благодарность богу за то, что жила на первом этаже, и бросили его прямо на пороге, оставив только немного места для того, чтобы мы смогли закрыть за собой дверь.
- Сколько у тебя там подарков? – простонала я, падая на диван.
Алек сбросила обувь и стянув с себя свитер, пошла на кухню. Я слышала как она стучала там ящиками и вскоре вернулась с молотком. Она использовала загнутый конец, чтобы открыть крышку ящика.
- Несколько. Он такой тяжелый из-за картины.
Я с интересом наблюдала за тем, как она вынимает яркие, празднично завернутые коробки. Когда у ее ног собралось семь коробок, она попросила меня помочь ей поднять картину. Холст был покрыт тяжелой защитной тканью. Мы прислонили его к стене в углу дивана. Там картина будет в безопасности.
Алек осторожно посмотрела на меня.
- Подарки помечены. Два для твоего отца, а остальные для тебя. Картина для Джилл.
- Джилл? – тупо повторила я. Она дарила подарок своей матери? Алек кивнула и отвернулась от меня.
- Пожалуйста, не читай в этом жесте больше, чем в нем есть. Я просто подумала, что должна подарить что-нибудь и ей, раз дарю подарки Рейнеру. А ты говорила, что у нее есть несколько моих картин.
Я была больше заинтригована картиной, чем подарками, предназначенными для меня. Я подошла к ней и попыталась отодвинуть драпировку.
- Она прибита. Ты увидишь ее, когда Джилл ее откроет.
Я не доверяла ей. Что если это был троянский конь? Я могла представить много сцен, которые могла изобразить Алек, чтобы причинить боль своей матери. У нее было несколько вариантов на выбор. Может, я смогу открыть ее после отъезда Алек? Если это окажется бездыханное тело в детской кровати, я смогу купить что-нибудь другое и заверить всех, что это работа Алек. Как они узнают? Навряд ли у Джиллиан появится возможность обсудить это с Алек или поблагодарить ее. Не было никаких шансов, что она дождется звонка от Алек в рождественское утро.
- Не беспокойся, Тори. Там нет ничего страшного, - сказала Алек, словно прочитав мои мысли.
Алек была молчаливой и отстраненной все эти дни. Она смотрела куда-то в пустоту и вздыхала, словно в уме приходила к какому-то сложному решению. Я отчаянно хотела, чтобы она со мной поговорила. «Скажи мне, Алек, - мысленно просила я. – Скажи мне и мы вместе разделим это, чем бы оно ни было. Ты не должна проходить через все это одна». Но это был единственный известный ей способ справляться со сложностями. Возможно, это единственное, что она никогда не сможет в себе изменить.