— Нам надо сменить транспорт, — Анвар тянет меня за руку.
За углом припаркован квадроцикл, и мы меняем живого коня на железного
— Надевай, — он протягивает мне шлем.
Задумчиво кручу черную сферу с желтой полосой и небольшой фирменной надписью. Красивый. Скорее всего, дорогой и, судя по каким-то кнопкам сбоку, ужасно высокотехнологичный. Пахнущий материалами, их которых сделан и плотно прилегающий внутри. До дома Анвара отсюда на колесах близко, а ночь теплая и напоенная ароматами. Мне совершенно не хочется натягивать тесное средство защиты.
— Мне кажется, он был мне нужнее, когда ехали верхом, — пробурчала я, вдруг решив покапризничать. — Не хочу. Он воняет, и прическа испортится.
На лице Виктора отчетливо промелькнул «большой босс». Промелькнул и исчез, вернув мне моего Анвара.
— Дело твое.
Он и сам не стал надевать шлем. Рыкнул и мерно затарахтел двигатель квадра.
— Поехали! Держись за меня как можно крепче!
Не собираясь отказывать себе в удовольствии, обнимаю его сзади, прижимаюсь грудью к горячему телу. Поддавшись порыву, легонько целую обнаженную спину промеж лопаток. Откликаясь на мою ласку, у него каменеют мышцы. Квадроцикл неспешно трогается.
Через пять минут черепашьей езды, отпускаю его и выпрямляюсь, сложив на груди руки. Спрашиваю:
— Издеваешься?
— Естественно! — весело откликается он.
До самого дома так и едем — десять километров в час, не больше. Анвар не поддается на уговоры и угрозы. Когда знакомые ворота отъезжают в сторону, меня одолевает беспокойство:
— Слушай, а у тебя дома кто-нибудь есть?
— Как обычно: котяры, птички, Кошмарик.
— Я про родителей.
Про Редди я не желала допускать и мысли. Мне до ужаса надоело быть хорошей и правильной девочкой и собственными руками лишать себя сладкого. Взять ту же Рыжую, уверена, что она бы не перед чем не остановилась бы ради своей цели. Это не повод поступать так же, но… В конце концов, если за столько времени Виктор не выбросил меня из головы, значит, это не просто сиюминутная прихоть. Я вижу и чувствую прямо сейчас, что так оно и есть. Подарю себе маленькое безумное приключение, из тех, о которых не рассказывают внукам.
— Что, не готова морально к знакомству с будущей свекровью? — по-своему расценил Анвар мое молчание.
— Как бы тебе это получше сказать? — прищуриваюсь я. — Шутка не уместна.
Прервав зарождающуюся перепалку, приветственно скулит Кошмар, гулко ударяя толстым хвостом по сетке.
— Ан… Вик… Блин!
Я тушуюсь и замолкаю. Но, взяв себя в руки все же нахожу силы пояснить:
— Скажи, почему мне так сложно называть тебя по имени? По нику как-то привычнее выходит. Легче психологически
— Может, потому что Виктор для тебя — жуткий мужик из офиса, а Анвар — пафосный мажор со страйкбола. И тем не менее он все равно ближе и проще? Если еще не готова звать любимым, зови Анваром, мне нормально.
Возмущенная таким самомнением, толкаю его в грудь.
— И все-таки, а почему Анвар?
— У матери девичья фамилия Анварова. Когда они поженились, я уже родился. Отцовскую же взял только после армии, требовалось радикально что-то поменять в жизни. А прозвище так и осталось. Намертво прилипло.
— Ты по дороге упоминал предков кочевников?
— Моя мать православная татарка, а отец — русский. Он был сиротой, ничего за душой не имел, и мой дед по матери был против их отношений. Он-то и не дал позволения моим родителям пожениться. Но мамка всегда была своевольной, она разругалась с ним, как только умеет татарская женщина и ушла из дому с любимым. Но расписаться с отцом тоже не согласилась. Бзик у не был такой — хотела деда продавить. Вскоре родился я. Добронравов оказался не менее упертым, чем дед. Каждый год в мой день рождения он ходил к деду и заново просил руки моей матери, каждый раз получая отказ.
— Ого! Вот это у вас страсти! Сериал можно снимать!
— Запросто! — усмехнулся Анвар.
— Выходит, дед тебя так и не признал?
— Наоборот! Дед души во мне не чаял, и я половину детства провел у них в деревне. Он меня многому научил. Ездить верхом, стрелять из ружья и двустволки. Ставить силки. Выслеживать дичь. Рыбачить. Находить общий язык с животными.
— Ого! С тобой в лесу не пропадешь?
— Это точно, — отвечает он совершенно серьезно.
— Так что, твои родители до сих пор не женаты?
— Женаты. Когда я ушел в армию, дед, наконец, благословил их, а еще через два года его не стало…
Я всегда теряюсь в таких случаях, не понимая, что следует говорить в таких случаях. Слова соболезнования кажутся неуместными и какими-то картонными, как из низкобюджетного фильма, поэтому я просто обнимаю его за талию. Анвар не сразу отстраняет меня, заключив в ладони лицо. Короткий поцелуй-разведчик касается моих губ, мгновенно возвращая романтический настрой.
— Идем в дом?
Лунный свет заливает гостиную, проникая сквозь огромные окна, запомнившиеся мне на всю жизнь. Встречать нас выходят все три кота, и я с восторгом принимаюсь их гладить и тискать
— А ну брысь, ленивцы! — рычит на них Анвар, спустя некоторое время. Поясняет: — Я уже ревную. Нагладишься, кто будет гладить меня?
Я поднимаюсь и подхожу к нему, встаю на цыпочки, тянусь и касаюсь губами его нижней губы. Лишь мельком. Дразня. Распаляя заново страсть.
— Знаешь, я миллион раз посмотрел запись с камеры наблюдения, сделанную в тот день, когда ты была здесь. Особенно мне нравится один момент…
Его голос его звучит хрипло, я прекрасно понимаю, о чем он говорит. Скромно потупившись, отвечаю, глядя из-под ресниц:
— С тех пор я научилась делать это получше.
— Покажешь? — он непроизвольно стискивает кулаки.
Я чувствую, как велико его возбуждение. Я вижу. Оно передается мне точно электричество, и я решаюсь на безумство, на то, чего не должны делать хорошие девочки. Сегодня я в платье, но он так смотрит, что меня это не может остановить. Наоборот. Я окончательно поддаюсь очарованию происходящего, и по моим венам разливается огонь, но все же я уточняю:
— Кто еще, кроме тебя, смотрит записи с камер?
— Никто. Отец с матерью в этом совершенно не разбираются. Так что все пойдет в мою тайную коллекцию домашнего видео.
— И много у тебя сюжетов в загашнике? — спрашиваю, вдруг ощутив легкий укол ревности.
— Этот будет вторым.
Кивнув, иду на памятное место. Встать на голову удается легко, я и правда регулярно тренируюсь. Короткий подол теперь держится лишь на талии, закрыть мне лицо не дает тонкий поясок. Белые кружевные трусики мало что прикрывают, и от осознания, что он меня видит я завожусь еще больше.
Поймав равновесие развожу ноги в стороны, сделав полный шпагат. Он приближается ко мне со спины, кладет ладони на бедра, удерживая ноги.
— Вау!
Я вдруг смущаюсь и собираюсь встать, но он просит:
— Шшш! Пожалуйста. Для меня…
А затем нагибается и целует прямо там, прикусывая зубами влажные трусики вместе с тем, что под ними. Отводит их край в сторону и повторяет снова уже так.
— А-Анвар, — всхлипываю от сотни пронзающих меня молний удовольствия.
Он прижимает большим пальцем чувствительное место и принимается ласкать меня языком, погружая его все сильнее. Голова идет кругом, по телу разливается приятная слабость, и я не в силах дальше удерживать равновесие. Кажется, даже я не осознаю больше, где верх, а где низ.
— Падаю!
Он придерживает меня за бедра и обвивает ими свой торс, Обхватив его ногами крепче, поднимаюсь, ощущая крепкие руки на заднице. Тепрь я у него на руках, и смотрю сверху вниз. Тут приходит осознание, что только что произошло и я сильно смущаюсь, но восхищение, что без труда читается в его глазах, помогает забыть про стеснение и стыд. Меня безудержно тянет сорваться в пропасть необузданных желаний, такой глубины, что я никогда не думала в себе обнаружить.
— У тебя же есть комната с татами? — задаю провокационный вопрос, прозвучавший откровенным приглашением.
Анвар отвечает звериным рычанием и вскидывает меня на плечо, совершенно не заботясь о том, чтобы оправить задравшееся платье. Ладонь грубо стискивает ягодицу. Он стремительно пересекает гостиную, точно вернувшийся с добычей охотник. Мое сердце то яростно колотится от его первобытности, то сладко замирает от предвкушения неизбежного. Даже не знаю, кто из нас хочет другого сильнее.