Хезер Димитриос - Токсичный роман

Heather Demetrios

BAD ROMANCE

Печатается с разрешения Sanford J. Greenburger Associates, Inc. и литературного агенства Andrew Nurnberg.

Copyright © 2017 by Heather Demetrios

© А. Сибуль, перевод на русский язык, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2019

В оформлении использованы материалы, предоставленные фотобанком Shutterstock, Inc.

Пятьсот двадцать пять тысяч шестьсот минут.

Именно столько мне нужно, чтобы начать забывать тебя. Один год. Наш собственный сезон любви. Ты же знаешь, на какой мюзикл я намекаю, Гэвин? Ведь ты мой парень, так что не можешь не знать, что я, конечно, не обойдусь без ссылки на «Аренду»[2] и здесь. Пятьсот двадцать пять тысяч шестьсот минут касаний наших губ, шепота в темноте, того, как ты поднимаешь меня на руки и кружишь, и забираешь мою девственность, и сносишь мне крышу, и говоришь, что я не стою ничего, ничего, ничего.

Если бы я писала о нас мюзикл, то не стала бы начинать с нынешнего момента – с конца. Я бы хотела, чтобы аудитория действительно поняла, как я попалась со всеми потрохами. Девушки не влюбляются в гадов-манипуляторов, которые обращаются с ними как с дерьмом и заставляют их серьезно задуматься над принятыми важными решениями. Они влюбляются в гадов-манипуляторов (которые обращаются с ними как с дерьмом и заставляют их серьезно задуматься над принятыми важными решениями), которых считают рыцарями в сияющих доспехах. Ты въехал на своем чертовом белом коне, то есть «Мустанге» 1969 года, и я сразу вся такая: «О, мой герой!». Но я так устала быть «девой в беде». В следующей жизни буду крутой ниндзя-королевой-воином. И я буду отлавливать таких сволочей, как ты. Брошу тебя в темницу, а ключ выкину в ров, и все мои дамы-рыцари крикнут «Ура!», а я буду сидеть на своем троне и думать: «Все правильно сделала».

Но я не могу грезить о следующей жизни, потому что мне надо разобраться с тобой в этой. Прежде чем расстаться с тобой, мне хочется поразмыслить. Я хочу разобрать нашу историю по кирпичикам. Я хочу вспомнить, почему была так безумно влюблена в тебя. Я хочу знать, почему мне понадобилось так много времени, чтобы понять, что ты – яд.

Так что я воспользуюсь строчкой из «Звуков музыки»: «Начнем с самого начала, где лучше всего начать…»

Вот я, справа на авансцене, заканчиваю свой завтрак за обеденным столом. Я учусь в одиннадцатом классе. Зима. Вторник – что лучше, чем понедельник, но хуже среды. Мы еще не вместе, Гэв, но, как говорит моя изумительно бестактная лучшая подруга Алисса, я так запала на тебя. Я только что съела тост с арахисовым маслом и вспоминаю, как ты вчера ел шоколадно-арахисовое пирожное «Риз», а я хотела слизать шоколад с твоих губ. Потому что это был бы прекрасный поцелуй – Гэвин Дэвис на вкус как шоколадно-арахисовое пирожное «Риз». ДА. Я витаю в облаках, мечтая о тебе, и пытаюсь игнорировать своего отчима (далее известного как Великан). Он топает по кухне и бормочет что-то под нос, очевидно, хочет, чтобы я спросила, что случилось, но я не собираюсь этого делать, потому что он полный шизоид (это выражение Алиссы, она очень творчески подходит к словам), и никто не должен разбираться с шизоидами до утреннего кофе.

Великан недоволен.

– Где мой чертов обед? – рычит он уже громче, роясь в холодильнике.

Сегодня день, который изменит мою жизнь. Но я, конечно же, этого еще не знаю. Понятия не имею, что меня ждет. Что ты, Гэвин, приготовил мне. Я только знаю, что Великан мешает моим грезам о Гэвине, и еще очень хочется немного кофе из кофейника, но мне нельзя, потому что они так сказали. Все здесь «потому что мы так сказали».

Великан грохочет своим обеденным судком о стол и открывает его. Только тогда я вспоминаю, что забыла сделать вчера вечером перед сном.

Я закрываю глаза и представляю греческий хор, воздевающий руки к небу за меня (О горе! Горе!), потому что это небольшое нарушение может привести к тому, что у меня не будет выходных.

– Прости, – шепчу я. – Я забыла приготовить его.

Я вешаю голову, пристыженная. Я вся воплощение «раскаивающейся и раболепной женщины», потому что именно это Великану все время нужно видеть. Но это только снаружи.

А внутри, куда Великан не может добраться, как бы ни старался: «Пошел к черту, сам готовь себе дурацкий обед и заодно помой машину, и постирай свое белье, особенно трусы, и, пожалуйста, можно я больше не буду мыть твою ванную, потому от твоих лобковых волос меня тошнит?»

Я играю роль забитой, испуганной девочки, потому что мне страшно. Вообще-то я просто в ужасе. Вся моя свобода – хрупкое дутое стекло. Один слабый толчок, и она вся разлетится на тысячу миллионов осколков. Но так было не всегда. До того как моя мама вышла замуж за Великана, в нашем доме были смех, спонтанные танцы, приключения. Больше нет. Я живу в королевстве, управляемом тираном, решившим уничтожить меня.

Великан ругается, и мне хочется сказать: «Ты не умрешь, если сделаешь сам себе чертов бутерброд». Серьезно. Хлеб, индейка, горчица, сыр – опа! У тебя бутерброд. Господи.

Я слышу, как в коридоре открывается дверь, и мама заходит со своей версией «раскаявшейся и раболепной женщины». Моя мама думает, что невидимая грязь – настоящая, что катастрофы ждут за каждым углом.

Думает, что Смерть с косой прячется в щелях между плитками, над плинтусом, в унитазе. Она не в порядке.

– Что происходит? – спрашивает она, переводя взгляд с меня на Великана. Кончики ее губ опускаются при взгляде на меня, словно я уже разочаровала ее, а еще нет и восьми утра.

– Твоя дочь снова не приготовила обед, и мне придется сегодня потратить деньги, чтобы опять поесть вне дома, – вот что происходит. – Он смотрит на меня, и я почти слышу мысль в его голове: «Ты не мой ребенок, если бы только убралась прочь из этого дома навсегда».

– Можешь даже не мечтать о походе в кино в пятницу с Натали и Алиссой, – добавляет он.

Вот удивил. Давайте угадаю – буду сидеть с ребенком.

Не поймите меня неправильно: даже если Сэм наполовину Великан, я его до смерти люблю. Сложно ненавидеть трехлетку. Он не виноват, что Великан его отец, как и я не виновата, что мой отец – бывший (или нынешний) кокаинист, который живет в другом штате и каждый год забывает про мой день рождения.

Мама награждает меня раздраженным взглядом и проходит мимо, не проронив больше ни слова. Она похлопывает Великана по руке, а потом достает чашку для кофе. На ней написано «Мама № 1», что весьма иронично. Мне хочется, чтобы производители кружек придерживались правды. Например, почему нет кружек с надписью «Некогда вполне неплохая мама, вышедшая снова замуж и переставшая заботиться о своих детях?». Понимаю, много слов, но если использовать 12-й шрифт, то точно можно запилить это на кружку.

Великан не проходит мимо по пути к двери, он проталкивается, пихая меня плечом, словно регбист, так что меня впечатывает в проход, а позвоночник врезается в угол стены. Боль пронзает спину. Он не замечает. А может, как раз замечает. Ублюдок. Как только он захлопывает за собой дверь, мама набрасывается на меня.

– Что я говорила тебе о домашних обязанностях? – говорит она. – Я начинаю уставать от этого, Грейс. Сначала плохо вымытая посуда, теперь обед Роя или игрушки Сэма. – Она поднимает палец в угрожающем жесте классического диктатора. – Лучше бы тебе взяться за ум, юная леди. Ты ходишь по тонкому льду.

Послушать ее, так я все время хожу по тонкому льду. Это топография моей жизни. Холодно, скоро сломается, уверенности нет.

Ей не нужно напоминать мне, что случится, если лед треснет под ногами. Папа пообещал мне помочь оплатить театральный лагерь в Интерлокене этим летом, эту классную программу в Мичигане. Я копила деньги на него как сумасшедшая, работая в две смены на выходных в «Медовом горшочке», чтобы помочь отцу наскрести пару сотен долларов на освобождение от пригородного ада на несколько недель.