Хезер Димитриос - Токсичный роман

Ты остаешься еще на час, играешь на гитаре, пока я ем. Куриный бульон твоей мамы очень вкусный.

В девять моя мама стучит в дверь.

– Грейс? Тебе нужно сейчас отдохнуть, если ты собираешься завтра утром в школу.

– Хорошо, – отвечаю я.

Ты встаешь:

– Это намек мне.

Ты настаиваешь на том, чтобы помочь мне устроиться поудобнее, а потом сжимаешь мою руку.

– Как ты можешь болеть и при этом быть такой красивой? – говоришь ты.

– Лесть тебе поможет.

Ты качаешь головой:

– Спокойной ночи, мисс Картер.

– Спокойной ночи, мистер Дэвис.

Ты закрываешь за собой дверь, а я лежу на боку, выключая лампу. Подушка пахнет тобой, и она все еще теплая там, где ты на нее облокачивался. Я прижимаю ее к себе.

И засыпаю через пару секунд.

После того вечера я позволяю себе думать, что ты влюбляешься в меня.

Не могу поверить в это, но мне действительно кажется, что все так. Эти взгляды, обжигающие взгляды, присваивающие меня. Объятия, в которые ты не заключаешь никого, кроме меня. То, как ты начал появляться возле моего шкафчика на переменах. Эсэмэски, в которых написано «Спасибо, что помогла мне пережить этот день», шутливое «Классная попка, мисс Картер», когда ты идешь сзади меня. Маленькие подарочки: «Пепси Фриз» во время репетиций, фонарик для моего планшета, чтобы я могла все видеть за кулисами, пакеты еды, когда у меня длинные смены в «Горшочке».

И песня.

Ты хватаешь меня за руку и тянешь в пустой класс до репетиций. Ты несешь свою акустическую гитару в другой руке.

– Я написал тебе песню, – говоришь без преамбул.

Я таращусь на тебя. Неужели я и правда только что услышала, что Гэвин Дэвис написал песню для меня?

– Она сырая, – говоришь ты. – Не мог заснуть прошлой ночью и… – Ты трешь шею, твои щеки слегка розовеют.

– Ты краснеешь? – спрашиваю я, полусмеясь, полупревращаясь в кашицу.

– Отстань, – ухмыляешься ты и играешь первые аккорды в среднем темпе, что слегка напоминает мне Эда Ширана.

– Я никогда не думал, что я… – Ты замолкаешь. Прочищаешь горло. – Боже, из-за тебя я нервничаю.

Я улыбаюсь и становлюсь за твоей спиной, так близко, что могу поцеловать твою шею, если захочу, и это так. То есть я хочу.

– Так лучше? – шепчу я, мои губы у самого твоего уха. Кто эта тайная лисица, живущая внутри меня, и где она была все это время?

Ты протягиваешь руку назад, и я беру ее, позволяю тебе притянуть меня вперед, чтобы я снова стояла к тебе лицом.

– Хочу видеть твое лицо, – говоришь ты с идеальной полуулыбкой. – Это лучшая часть.

Ты отпускаешь мою руку, опускаешь взгляд и делаешь вздох. А потом:

Ты пожимаешь плечами, когда твои пальцы отпускают струны.

– Это только первый куплет. Над ним еще надо поработать.

Я просто смотрю на тебя, и что-то вроде паники мелькает на твоем лице.

– Я сказал слишком много, – бормочешь ты. – Тебе она не понравилась? Я знаю, вторая строчка – дерьмо.

Я качаю головой и обретаю голос.

– Мне… Мне очень понравилось. Это… Гэв, я…

Глуповатая улыбка расползается по твоему лицу.

– Что? – говорю я.

– Мне нравится, когда ты называешь меня Гэвом.

А я даже не заметила, что сделала это.

Вот что у нас сейчас. Последние несколько недель мы скользили вокруг чего бы это «что» ни значило, мчась в сердцевидную тайну. Люди начали замечать. Много поднятых бровей, особенно от Нат и Лис.

– Итак. Ты и Гэвин… Рассказывай, – говорит она, садясь на идеальный шпагат.

Мы работаем над новой комбинацией для танцевальной физкультуры, и у меня ничего не получается, потому что я все продолжаю думать о последнем твоем объятии. Оно было таким долгим, что, думаю, его можно отнести к настоящим.

– Понятия не имею, что происходит, – честно отвечаю я. – Думаю, я ему нравлюсь, но…

– Думаешь? Этот парень по уши влюблен в тебя, все это видят, – говорит она.

– Да? – спрашиваю я, улыбаясь.

– Э-э-э. Да. – Она качает головой. – Кто бы мог подумать, ты и Гэвин Дэвис.

Это словно победить в лотерее с призами-мальчиками.

Я улыбаюсь:

– Кто бы мог подумать.

Ты говоришь, что я единственный человек, который тебя понимает. Единственный человек, которые тебя не осуждает. Мы можем говорить о чем угодно. И все же мы еще не вместе. Мы даже не целовались, не считая поцелуев в щеку или той пары раз, когда ты галантно целовал мне руку. Словно мы знаем, что если мы прямо по-настоящему поцелуемся, то все. Мы больше не сможем дурачить родителей, друзей, себя самих. Прямо сейчас мы можем сказать, что не спешим, что учитываем, что, может быть, тебе не стоит пока вступать в отношения. Ты пообещал своим родителям, что не будешь ни с кем встречаться, пока не закончишь школу. А это, кстати, произойдет через пару месяцев, и это еще одна причина тебе и мне не превращаться в «мы»: у парней в колледже обычно не бывает девушек-школьниц.

Но потом происходит это:

«Я так сильно хочу поцеловать тебя», – говоришь ты. Ты облокачиваешься о шкафчики, держа мои книги, пока я набираю код. Я замираю.

– Но мы не должны. То есть мы вроде… парочка друзей.

Я потеряла счет цифрам и приходится начинать заново.

– Парочка друзей?

Тридцать девять, десять, двадцать два…

– Ну да. Знаешь, друзья, которые почти что пара. Парочка друзей. А такие парочки не целуются, а то они станут… парами.

– Ты такая странная.

– Ты такой идеальный.

Так что каждую неделю мы приближаемся к… чему-то. Я это чувствую, словно отлив уносит меня в море.

В день премьеры я отвожу тебя в темный угол за кулисами. На дворе середина апреля, и идет дождь, раскаты грома громкие и настойчивые. Моя бабушка всегда говорит, что это бог играет в боулинг. Все переживают, что зрители не придут из-за погоды, и я провела полдня, успокаивая нервничающих артистов. Но теперь успокаивать нужно меня.

– Какова настоящая причина? – говорю я внезапно.

Ты хмуришься:

– Настоящая причина?

– Почему мы не вместе?

Ты приглаживаешь свой галстук Билли Флинна и оглядываешься на сцену. Никого вокруг нет. Ты кладешь ладони на стену по обе стороны, зажимая меня. Классический сексуальный ход.

– Грейс, поверь мне, я ничего больше так не хочу, как тебя.

Мы так близко, что твои губы почти касаются моих.

– Так почему?

– Я пытаюсь спасти тебя от себя.

– И что это значит?

Ты отворачиваешься:

– Если бы ты увидела меня… настоящего, ты бы, возможно, не захотела…

Я касаюсь пальцами твоих губ.

– Заткнись, – шепчу я.

За нами раздается слабое покашливание, но вместо того чтобы отпрыгнуть, ты прижимаешь свои губы к моим пальцам, прежде чем развернуться.

– Что такое, Нат? – говоришь ты.

Она смотрит мимо тебя, на меня, с извиняющимся видом.

– Простите, что… э-э-э… прерываю. Мисс Би ищет тебя… Они не могут найти последний костюм Рокси.

Я киваю и отодвигаюсь от тебя.

– Хорошо.

Слишком темно, и она не может увидеть, как я краснею, увидеть гордость в моих глазах. Поверь мне, я ничего больше так не хочу, как тебя.

Они с Лис устраивают мне засаду после спектакля и уводят в комнату для реквизита. Нас окружают полки со всякой театральной бутафорией: револьверами, подсвечниками, ножами, резиновым цыпленком. Словно мы собираемся начать эпическую игру в «Clue»[10]. Я открываю рот, но Нат поднимает руку в жесте «Остановись прямо сейчас».

– Итак, вы типа целовались там? – спрашивает Нат.

– Нет! Мы не целовались, клянусь. Я бы вам рассказала.

– Чего, блин, он ждет? – спрашивает Лис. Она опускает на пол свою большую сумку, достает оттуда боа из перьев и драматично оборачивает его вокруг шеи.

– Все сложно, – говорю я. – Потому что… Ну знаете. Его родители не хотят, чтобы он с кем-то встречался до выпуска.

Нат хмурится:

– У него все еще склонность… к суициду?

– Боже, нет. Он хорошо справляется, – говорю я.

По крайней мере я на это надеюсь. Ты говоришь, что время со мной словно таблетка счастья.