Гейл Форман - Только один год

– Ведь никогда не знаешь, как жизнь повернется. Возможно, однажды и ты станешь считать их своей семьей.

Мне хочется сказать, что у меня уже есть семья, но теперь это уже едва ли правда. Кто остался-то? Я да Яэль. Ну, и дядя Даниэль, но он почти не считается. Ролл встает поперек горла. Я запиваю его большим глотком пива.

– Там очень красиво, – добавляет она.

Брам однажды возил нас с Яэль в Италию кататься на лыжах. Мы с ней все время сидели в комнате и кутались, чтобы не мерзнуть. Он урок усвоил. На следующий год мы отдыхали на Тенерифе.

– В Швейцарии слишком холодно, – говорю я.

– А тут очень хорошо? – иронизирует она.

Мы с Аной Лусией вместе три недели. Рождество – через шесть. Даже не надо иметь мозги, как у Вау, чтобы решить эту задачу.

Я молчу, она опять начинает.

– Или, может, ты хочешь, чтобы я одна уехала, и чтобы тебя мог погреть кто-то еще? – Ее тон меняется резко, как я понимаю, полезли наружу подозрения, которые она все это время вынашивала.

На следующий день я опять ухожу на Блумштрат, там я застаю ребят за столом, заваленным бумагами. Брудье смотрит на меня с выражением виноватого пса, сперевшего обед.

– Прости, – сразу же говорит он.

– За что? – спрашиваю я.

– Я, кажется, рассказал им немного о нашем разговоре, – запинаясь, отвечает он.

– Но мы не удивились, – добавляет Вау. – После твоего возвращения видно было, что что-то не так. И я сразу понял, что шрам не из-за велика. Когда падаешь, такого не бывает.

– Я говорил, что на ветку дерева напоролся.

– Но тебя побили скины, – говорит Хенк. – Те самые, в которых накануне та девчонка бросила книжку.

– Думаю, он и сам знает, что с ним произошло, – напоминает Брудье.

Я же молчу.

– Мы считаем, что у тебя эта посттравматическая фигня, – продолжает Хенк. – От нее и депрессия.

– Значит, на версию про воздержание вы уже забили?

– Ну да, – подтверждает Хенк. – Потому что теперь-то секс у тебя есть, а депрессия не ушла.

– И ты думаешь, что все из-за этого, – говорю я, дотрагиваясь до шрама. – Не из-за девчонки? – Я смотрю на Вау. – Не допускаешь, что Лин могла быть права?

Все трое стараются сдержать смех.

– Что ржете? – Меня вдруг охватывает раздражение и желание обороняться.

– Сердце она тебе не разбила, – говорит Вау, – лишь статистику тебе подпортила.

– В каком это смысле? – спрашиваю я.

– Вилли, ну хватит. – Брудье начинает махать руками, пытаясь всех нас успокоить. – Я тебя знаю. Знаю, как у тебя всегда складывалось с девчонками. Ты влюбляешься, а потом чувства тают, как снег на солнце. Если бы ты провел с ней еще несколько недель, она бы тебе наскучила, как и все остальные. Но этого не произошло. Так что это все равно что она тебя бросила. Вот ты и сохнешь.

«Ты сравниваешь любовь с пятном?» – спросила Лулу. Поначалу она отнеслась к этому скептически.

«Оно не смывается, как бы ты ни хотел». Да, пятно – хорошая аналогия.

– Так, – говорит Вау и щелкает ручкой. – Давай начнем сначала, во всех подробностях, какие только вспомнишь.

– С начала чего?

– Этой твоей истории.

– Зачем?

Вау объясняет мне принцип взаимосвязанности, рассказывает о том, как полицейские ищут преступников по ассоциациям. Он вечно излагает подобные теории. Верит, что всю жизнь можно свести к математике, что ключевое число или алгоритм может описать любое событие, даже случайное (теория хаоса!). Через какое-то время я понимаю, что он хочет использовать этот принцип взаимосвязанности для того, чтобы найти ключ к загадке Лулу.

– Но опять же – зачем? Загадка раскрыта, – рявкаю я. – Я сохну из-за девчонки, которая убежала, потому что она убежала. – Я даже не знаю, почему я так раздражен – потому что считаю, что это правда или неправда.

Вау закатывает глаза, словно это вообще к делу не относится.

– Но ты же хочешь ее найти?

К вечеру Вау подготовил таблицы и графики, а на камине, под выцветшим постером Пикассо, повесил чистую доску.

– Принцип взаимосвязанности. Суть такова: мы ищем тех людей, которых можем найти, и выявляем, как они связаны с твоей таинственной незнакомкой, – говорит Вау. – В данном случае самая надежная зацепка – Селин. Возможно, Лулу возвращалась за чемоданом. – Он записывает имя Селин и обводит его.

Эта мысль часто меня посещала, и меня всякий раз охватывало искушение позвонить Селин. Но я вспоминал ту ночь, ее недовольный и уязвленный взгляд. В любом случае это не важно. Либо Лулу еще не возвращалась, и чемодан все еще в клубе, либо она каким-то образом его забрала, нашла мои послания и решила не отвечать. Так что если я что-то и узнаю, то это ничего не изменит.

– Селин даже не обсуждается, – говорю я.

– Но это самое сильное звено, – возражает Вау.

Я не рассказывал им о Селин и о том, что той ночью произошло у нее в квартире, как и о том, что я ей пообещал.

– Не обсуждается.

Вау театрально перечеркивает ее имя крестом. Потом снова рисует кружочек, в котором пишет: «баржа».

– И что? – спрашиваю я.

– Она заполняла какие-нибудь бумаги? – говорит Вау. – Расплачивалась карточкой?

Я качаю головой.

– Она дала сотенную бумажку. Она же Жака буквально подкупила.

Он пишет: «Жак». И обводит.

Я снова качаю головой.

– Я с ним общался больше, чем она.

– Что тебе о нем известно?

– Типичный моряк. Круглый год на воде. Когда тепло – плавает, ставит баржу на морском вокзале, в Довиле, кажется.

Вау записывает «Довиль» и обводит.

– А другие пассажиры?

– Они были старше нас. Датчане. Одна замужняя пара и одна разведенная, но тоже как замужняя. Все были пьяны в стельку.

Вау записывает и обводит «Пьяные датчане» на доске чуть в стороне.

– Они – на крайний случай, – говорит он, переходя к следующей строке. – Полагаю, на исследование главной зацепки уйдет больше всего времени. – Он едва заметно ухмыляется. И внизу доски пишет «ТУРБЮРО» крупными буквами.

– Проблема только в том, что я не знаю, что это было за бюро.

– Вероятно, одно из этих семи, – говорит Вау, доставая распечатку.

– Ты нашел турбюро? Что же сразу не сказал?

– Не нашел. Лишь сузил поиск до семи компаний, которые предлагают американским студентам туры, включающие поездку в Страдфорд-на-Эйвоне в конкретно взятую дату.

– Конкретно взятая дата, – шутя повторяет Хенк. – Уже звучит как телешоу про расследования.

Я смотрю на распечатку.

– Как тебе это удалось? За одну ночь?

Я уже был готов выслушать в ответ какую-нибудь сложную математическую теорему, но он лишь пожимает плечами.

– В Интернете нашел, – и добавляет после паузы, – может, их было и больше семи, но лишь эти варианты я посчитал возможными.

– Больше? – удивляется Брудье. – И семь как будто бы до фига.

– На той неделе проходил музыкальный фестиваль, – поясняю я. Именно поэтому и наша труппа оказалась там. Тор обычно старалась туда не ездить; она просто ядом плевалась в адрес Королевской шекспировской компании, что было связано с ее еще более жгучей ненавистью к Королевской академии драматического искусства, которые дважды отказывали ей в приеме. После чего она ударилась в анархизм и основала «Партизана Уилла».[31]

Вау записывает и обводит названия туров: «Широкие горизонты», «Европа без границ», «Мир тесен», «Суперприключения», «Уезжай», «Молодежные туры!» и «Крутая Европа».

– Предполагаю, что твоя таинственная незнакомка купила один из них.

– Да, но их семь, – говорит Хенк. – И что?

– Мне всех обзванивать? – пытаюсь угадать я.

– Именно, – подтверждает Вау.

– И спрашивать… черт! – до меня снова доходит, что я даже не знаю ее имени.