Ксения Черногорская - Только ты

В любом случае, я понятия не имела, что эти люди — коллекционеры ювелирных редкостей. Да и не было мне это интересно тогда.

— Валерий Павлович… — начинаю я, и тут же осекаюсь, потому что сомневаюсь в подобранных словах.

— Можно без отчества.

— Хорошо, Валерий, — говорю я. — Дело в том, что я не интересовалась тем, чем увлекаются эти люди. Мы просто общались. Прошло уже два года и я мало что помню о той беседе. Но я вас точно могу заверить в том, что я понятия не имела о том, что они — коллекционеры.

— Так же, как к Степанову вы приехали исключительно из соображений интимного характера.

— Да.

— А то, что он был сыном коллекционера и после смерти отца переоформил чужую вещь на себя, это, разумеется, совпадение.

— Да, Валерий, это — совпадение, — холодно произношу я.

Машина сворачивает на небольшую улицу и спустя несколько секунд Ковалевский паркует её у обочины. Выключает зажигание и в темноте салона пристально на меня смотрит. Тусклый фонарь сквозь лобовое стекло освещает его силует и слева — немного черты лица.

— Милана, пока что у меня от вас одни проблемы. Вы это понимаете?

— Да, — тихо говорю я.

Пауза. О чём-то молча думает. Ппц, он умеет заставлять напрягаться…

— Одновременно с тем, вы мне нравитесь, как женщина.

Не знаю, что ответить.

— Будь мы в других обстоятельствах, я бы иначе общался с вами. Более тепло, наверное. Да и просто — иначе бы себя вёл. Но я вам скажу, как есть — я вам не верю.

— Я понимаю…

— Нет, не понимаете. У вас нет никаких контраргументов. Всё говорит за то, что вы — сообщница вора, которую поймали мои люди.

Тихо вздохнув, решаю промолчать. А какой смысл спорить сейчас?

— Я вам расскажу одну историю. Не чтобы вас разжалобить, нет. Но мне хочется, чтобы вы её услышали. И поняли, почему для меня так важно вернуть это колье. Деньги — не главная причина.



— Я не всегда был богатым человеком, — после непродолжительного молчания говорит Ковалевский. — Не знаю, в курсе ли вы моей биографии, но в юности я был подавающим надежды боксёром-любителем. Обычный барнаульский парнишка с улицы. Родители — рабочие, в институт на бюджет я поступить не сумел: несмотря на то, что к экзаменам готовился. Сказалась плохая учёба в школе. Особенно в последних классах. И лексикон у меня был, как у гопника. В принципе, я вполне соответствовал своему окружению. И бокс был единственной моей более-менее реалистичной путёвкой в более лучшую жизнь.

Он снова немного молчит. Будто задумался о своём.

— Я в общем-то мало что умел делать хорошо, кроме драк. Мой тренер считал, что из меня выйдет толк. За характер мой то ругал меня, то хвалил. Ему, как он выражался, "нравился мой дух, но не нравилась моя распущенность". Не сказать, что я был каким-нибудь бабником или позволял себе хамить старшим, но кулаки на улицах чесал нередко. А мой тренер придерживался правила, что боксёр не имеет права участвовать в уличных драках, за исключением самообороны. Ну, в общем-то, нередко это и была самооборона, потому что мы эдакими районными бандами то и дело нападали друг на дружку, а наша "банда" была не очень многочисленной.

Он внимательно смотрит на меня и спрашивает:

— Вы не понимаете, зачем я вам это рассказываю?

— Пока нет, не понимаю. Но мне интересно.

— Скоро поймёте. Когда я не поступил, я все силы направил на свои спортивные достижения. Хотел стать профессиональным боксёром и зарабатывать этим, раз уж, как я считал, умом особенно не отличился. У меня был не очень хороший контакт с родителями, но отец мои занятия боксом одобрял, а для меня была очень важна его похвала. Тем более, что он редко меня этим баловал. И вот я стал делать определённые успехи и меня отправили на соревнования, где я занял первое место среди любителей в своей весовой категории. Потом ещё одни соревнования — второе место. Потом ещё одни — первое место. Стал кандидатом в мастера спорта по боксу. Впереди первенство России. Выиграю — получу мастера. Я чувствовал себя готовым. Был настроен только на победу.

Он поворачивает голову в сторону дороги слева от себя, тихо вздыхает, и, снова глядя перед собой насквозь лобовое стекло, продолжает:

— За несколько дней до первенства к нам во двор приехали парни на мотоциклах. Мстить за избитых нами пацанов. Новая драка. Их было больше и нам сильно досталось. Мне сильно травмировали правую руку и о профессиональном боксе пришлось забыть. О первенстве, разумеется, тоже.

Он поворачивается назад, достаёт с заднего сиденья плед и коробку с сигариллами, вынимает одну, закуривает, даёт мне плед — укрыться, и открывает окошко рядом с собой. Всё это он делает молча. До меня доносится запах табака и какао, хотя он старается не выпускать дым в салон.

— У меня началось что-то типа депрессии. Я практически не вылезал из дома, лежал на кровати в своей комнате, иногда читал книги. Семья у нас была очень небогатая, и из техники был только телевизор в гостиной. Компьютера не было. До той поры я не очень любил читать, а вот тогда втянулся и увлёкся.

Он поворачивается ко мне и спрашивает:

— Вам не холодно?

— Нет, — отвечаю я. — Под пледом тепло, спасибо.

— Руку я лечил амбулаторно, ходил в поликлинику. В тот день, когда мне сняли гипс, я на выходе из поликлиники столкнулся в дверях с сумасшедше красивой девчонкой с большими голубыми глазами и русой косой до пояса. Дождался, пока она сходит к терапевту за справкой в институт, проводил до дома. Мы подружились, и я довольно скоро в неё влюбился. Она стала для меня очень мощным мотиватором. Я устроился на работу, чтобы у меня были деньги на подарки ей и на всякие там походы в кино, стал повторно готовиться к экзаменам в институт. Она очень поддерживала эти мои начинания. Наши конфликты с ней были только из-за моих друзей. Они ей не нравились. Интеллигентная, воспитанная, эрудированная — она была дочерью учёного. Физика-ядерщика. В общем, я стал стараться соответствовать.

Он тушит сигариллу в миниатюрной карманной пепельнице и закрывает окно.

— Как-то раз мы с ней поехали в гости к её дядьке, брату её матери, в Москву. Он оказался очень обеспеченным человеком, ювелиром и коллекционером всяких украшений. В его доме всё было очень чинно и благородно, но был в нём некоторый снобизм по отношению ко мне. Он просто давно звал её в гости, а она согласилась приехать только со мной. Ну, чтобы типа познакомить со своим парнем, всё такое. Ну, а я ему не очень понравился. Он старался быть вежливым, но высокомерие очень чувствовалось. И вот он стал рассказывать про всякие прекрасные старинные украшения и предложил ей поехать с ним поехать на частную выставку. Вход только для своих. Она очень загорелась этой идеей, потому что была неравнодушна ко всяким таким красивым вещам. Дядька её сказал, что может взять с собой только её, потому что у него, дескать, только одно приглашение для постороннего человека. Ну, я, конечно, убедил её в том, что мне эта тема неинтересна, зато я давно хотел сходить в Московский зоопарк, а она животных не очень любила. Ну, и в итоге, я пол дня прогулял в Москве один, а она съездила с дядькой на эту выставку. Приехала — глаза горят, показывает мне фотки. Дескать вот, смотри какая красота! Красиво, конечно, что говорить. Колье, сверкает камушками блестящими. Она говорит — бриллианты это. Мне бы, говорит, такое…

Он снова тихо вздыхает, и несколько секунд молчит.

— А я ей взял и выпалил: — я тебе его куплю. Поступлю в вуз, найду работу хорошую — и куплю. Я-то думал, оно по тем деньгам тысячу-две долларов стоит. А она рассмеялась, но горько так, и говорит: не купишь. А говорю: — сказал, куплю, значит — куплю. А она говорит: — нет, Валер. Оно столько стоит, что ты таких денег никогда не заработаешь. Ну, я немного рассердился, цепануло меня это сильно, особенно на фоне снобизма её дядьки, который явно считал, что я ей не пара. Куплю, говорю, сколько бы не стоило. И тут она мне стоимость этого колье называет. И говорит — оно в частной коллекции, его ещё не факт, что захотят продавать, даже за эти деньги. Ну, я, конечно, офигел порядком. Не ожидал, что эта хрень блестящая таких денег стоит. Но вот упёртость моя — или гордыня, хрен его знает, взыграла только сильнее. Куплю, говорю, всё равно. Слово дал — значит сдержу. И подарю тебе. А сам думаю: "Ну, дура-а-ак…".