Тамара улыбнулась.
— Я вижу, что и вам знакомы эти науки, Арсений Борисович, а между тем я никогда не слыхала, чтобы вы говорили о них. Да, я очень интересуюсь науками, расширяющими наш умственный горизонт. Как не стараться постигнуть того, что скрыто от нашего несовершенного зрения? В природе, коснетесь ли небесных миров, станете ли изучать царство растительное или животное — всюду вы встречаетесь с необъяснимыми вопросами, разрешить которые должен стремиться развитой ум. Я уже не говорю об окружающем нас эфире, который так прозрачен и который, в то же время, — непроницаемая завеса, скрывающая от нас невидимый мир… Невидимый мир! Мир, населенный мириадами существ, некогда живших на земле! И это все наши умершие родные, наши исчезнувшие друзья!.. Жизни человеческой не хватит, чтобы изучить все то, что поражает наш взгляд, что мы можем исследовать при помощи наших пяти чувств; но уже счастлив тот, кто сумел понять неразрывную цепь, соединяющую все существа, начиная от пропасти хаоса и кончая блестящим венцом творения, кто осознал, что в этом бесконечном ряду мы призваны помогать и покровительствовать низшим существам и безусловно повиноваться высшим.
Тамара говорила с увлечением, и князь с изумлением слушал ее, хорошо понимая, что разговор с Магнусом должен был доставить удовольствие молодой девушке, которая действительно была очень начитанна и, очевидно, много размышляла. Наконец Угарин выпрямился, и на лице его появилось добродушно-насмешливое выражение.
— Я преклоняюсь перед глубиной вашего ответа и теперь вполне убежден, что вам было приятно общество моего кузена. Я думаю, что вы смотрите, как на совершеннейших невежд, на всех тех, кто ни разу не затронул в разговоре с вами ни одного серьезного вопроса. Но что вы хотите, Тамара Николаевна? Мы, бедные профаны, не знакомы с серьезными науками, так как у нас нет времени заниматься отвлеченными вопросами, хотя это и не мешает любить природу по-своему. Я, например, обожаю звезды… когда они украшают грудь. Относительно же мира растительного я могу сказать, что изучаю с завидным постоянством виноград, особенно в виде его сока всех сортов! Даже животных люблю, когда они появляются передо мной в жареном виде. Металлы же — это моя страсть, особенно когда они звенят в виде золотых монет в кармане, или когда они, в виде бриллианта, сверкают на моем пальце. Наконец, если я выпью много вина и душа моя погрузится в мрачный хаос, я стремлюсь в эфир (говоря иначе — свежий воздух), который освежает мою пылающую голову.
Голос князя звучал такой откровенностью и таким неподдельным добродушием, что Тамара рассмеялась от всего сердца.
— Боже мой! Какие глупости вы рассказываете, Арсений Борисович! Но, скажите откровенно, неужели вы не находите никакого удовольствия в серьезном чтении, дающем пищу душе?
— Уверяю вас, что не могу много времени посвящать чтению, но сомневаюсь во всем. Душе же своей даю достаточную пищу: каждый год я исповедуюсь и причащаюсь. Я даже умерщвляю свою плоть, лишая себя табака на первой и последней неделе Великого поста, хотя должен признаться, что в это время я бываю невыносим, а потому из милосердия к ближним обыкновенно сокращаю это испытание. Кроме того, я спирит благодаря обратившему меня Магнусу. Только ужасно боюсь злых духов, которые могут овладеть мною… Серьезно! — добавил он, видя недоверчивое выражение лица Тамары.
— В таком случае, — возразила молодая девушка с лукавой улыбкой, — вам следовало бы избегать самого себя, так как теперь, когда вы признались во всех своих добродетелях, мне кажется, что злые силы немного сродни вам.
Князь громко расхохотался.
— Честное слово! Это возможно. Раз вечером, возвратившись домой, я увидел в зеркале черта: это было ужасно!
— Может быть, в этот вечер вы слишком горячо изучали таинственные силы виноградного сока, — сказала, смеясь, Тамара. — Впрочем, это видение только подтверждает мое предположение, что вам следует избегать самого себя.
Полусмеясь, полуобиженно Угарин взглянул на свою соседку.
— Что за злой язык у вас, Тамара Николаевна! Вы утверждаете, ни больше, ни меньше, что я самого себя принял за дьявола!
Тамара не имела времени ответить, так как обед кончился, и все направились в гостиную. Здесь к ней подошел Тарусов и заговорил о спиритизме, которым, по-видимому, очень интересовался. С некоторого времени между ним и молодой девушкой установились дружеские отношения, что, очевидно, поощрял и сам Николай Владимирович.
Немного погодя Ардатова, после бурного объяснения со своим мужем, заперлась в комнате, объяснив, что у нее сильная мигрень и она целый день проведет дома. Пользуясь этим случаем, Тамара отправилась к баронессе Рабен. Последнюю она застала в кабинете с бледной и расстроенной молодой девушкой, глаза которой опухли от слез. Вера Петровна казалась очень взволнованной. Поцеловав Тамару, она сказала ей:
— В гостиной сидит Лилиенштерн, которого я оставила одного, чтобы поговорить со своей крестницей. Займите его, мой друг! Я через минуту приду к вам.
В гостиной у окна сидел больной с журналом в руках. При виде молодой девушки он выпрямился и с улыбкой пожал протянутую ему руку. Скоро между молодыми людьми завязался оживленный разговор, и Тамара рассказала барону про свой спор с Угариным. Магнус от души смеялся и поблагодарил ее за горячую защиту. Затем разговор перешел к спиритизму.
— Как жалко, что у нас так мало последователей спиритизма! — заметила со вздохом молодая девушка. — Это учение действует так облагораживающе, что, конечно, могло бы иметь большее влияние на людей! У нас же о нем редко кто говорит. Одни не имеют ни малейшего понятия, другие при одном только слове «спиритизм» смеются вам прямо в глаза.
— Что вы хотите? Не все то, что прекрасно и полезно, нравится людям, — усмехнулся Магнус. — И, откровенно сказать, я глубоко убежден, что еще долго истинный спиритизм будет достоянием только тесного кружка избранных людей! Большинству же он ненавистен, потому что постоянно напоминает о смерти. Раз признав дальнейшую самостоятельную жизнь души, нельзя уже отрицать ответственности за свои земные деяния, а теория бесследного уничтожения сама собой рушится. Теперь посудите сами, может ли нравиться нашему деморализованному и эгоистическому обществу перспектива неизбежного отчета в своей жизни?.. Несколько лет тому назад спиритизм вошел в моду, и считалось особенным шиком устраивать у себя сеансы. Явилось даже соревнование, и кружки, достигавшие лучших манифестаций, хвастались этим перед другими. За медиумами бегали, как за какой-нибудь диковинкой, им льстили, за ними ухаживали. Все были с головы до ног спиритами. Это было какое-то бешеное увлечение… но и только! Спиритизмом развлекались как всякой другой модной фантазией, и, конечно, явились фокусники, из интереса или нет фабриковавшие манифестации, которым с энтузиазмом верили, так как во что бы то ни стало хотели забавляться. К тому же темнота очень благоприятствовала всевозможным любовным интригам. Напрасно серьезные адепты спиритизма протестовали против подобной профанации — голос их терялся среди всеобщей разнузданности. Затем мода прошла, и все само собой прекратилось. Но вы понимаете, что веденное таким образом дело могло возбудить только презрение и недоверие.
— Как все это печально! И я тоже убедилась, что… — Тамара вдруг оборвала фразу, так как в эту минуту до них донеслись сдавленные рыдания.
Водворилось тяжелое молчание.
— Жизнь несет с собой столько разочарований и горьких испытаний, что слезы являются естественным выражением нашей слабости, — сказал Магнус, отвечая на вопросительный и грустный взгляд молодой девушки.
Снова наступило молчание, но через несколько минут в гостиную вошла очень взволнованная баронесса и в изнеможении опустилась в кресло.
— Эта неприятная история совершенно расстроила мне нервы. Слава Богу, что завтра, наконец, Мелания уезжает! — сказала недовольным тоном баронесса.
— Не волнуйтесь так, дорогая Вера Петровна! Эта бедная девушка кажется очень несчастной! Не будет нескромностью с моей стороны спросить, что ее так огорчает?
— Необходимость уступить жениха своей милейшей мамаше, которая предполагает сама выйти за него замуж, — ответила лаконично баронесса.
— Как вы сказали? — спросила Тамара, думая, что она ослышалась.
— Что вы удивляетесь? Это факт, хорошо характеризующий наши нравы. Вот вся история в нескольких словах: мать Мелании была бедной девушкой, вышедшей, благодаря счастливому случаю, за очень богатого человека, который через два года после свадьбы умер, оставив жене все свое состояние. От второго мужа у нее родилась дочь, моя крестница, которую вы сейчас видели. Ведя светскую и рассеянную жизнь, мать очень мало занималась своим ребенком, воспитывавшимся в казенном заведении. Госпожа же Одинкова после смерти второго мужа уехала за границу. Когда Мелания окончила курс, она жила у своей родственницы, где познакомилась с одним мелким чиновником, очень бедным, но красивым молодым человеком. Скоро они обручились. К несчастью, мать внезапно почувствовала особенный прилив нежности и приехала, чтобы присутствовать на свадьбе и позаботиться о приданом своей дочери. Увидев будущего мужа дочки, она решила, что это подходящая и для нее партия, и дала понять, что ее состояние несравненно больше приданого дочери. Одним словом, она так прекрасно все устроила, что молодой человек, отличавшийся большой практичностью, бросил свою невесту и обручился с ее матерью. Мелания вышла из себя, так как любила этого негодяя. Я боялась, что она выкинет что-нибудь безумное на свадьбе и поспешила отправить ее в Ниццу, где у нее есть родные.