– Ах, я всегда знала, что мы с Гарольдом созданы друг для друга. Вы верите в судьбу, кузина?

– Что людям суждено встретиться, полюбить друг друга и прожить жизнь вместе? Не знаю.

– Ну а я верю. Я верю в то, что у каждого есть человек, который создан для него. Гарольд создан для меня.

Разговоры о любви и браках Харриет не интересовали, особенно когда речь не шла о браке кэпа Джека.

– Вы собираетесь доедать ваше лимонное мороженое, Элли? Если нет, я отнесу его домой для киски?

– Да, собираюсь. Нет, отнести мороженое домой нельзя. – Элли намеревалась и дальше вытягивать из кузины ее мнение по такому важному вопросу. Она не предполагала, что у кузины Марджори имеются глубокие мысли по какому-либо вопросу, не касающемуся размеров выреза платьев, но в любовных делах эта девушка, кажется, разбиралась. – Но откуда вы это знаете?

Марджори пришлось с минутку подумать, а это означало, что ей пришлось положить ложку и приложить палец к подбородку.

– У вас бывает так, что вы видите шляпку в витрине лавки и решаете, что это именно то, что вы искали всю жизнь? Нет, вряд ли с вами такое было, вы ведь носите такие противные шляпы.

Элли решила, что визиты к шляпницам могут подождать. Сестра Джека явно не работала ни у одной из них, и пока она не выберет все ткани и модели для своих платьев, не стоит подбирать к ним шляпу.

– А что, если вы войдете в лавку, примерите эту шляпу, а она вам не идет?

– Пойдет, если это та самая шляпа. Она может только плохо сидеть, но в ней вы будете и выглядеть, и чувствовать себя красивее, чем вы есть. Достаточно только надеть ее – и вы счастливы. Нет, достаточно только знать, что она у вас есть, – и вы счастливы. Вот что я чувствую к Гарольду.

– Как будто он – шляпа? – спросила Харриет. – Как глупо.

Леди Марджори парировала:

– Не глупее, чем таскать за собой по лавкам эту сонную собаку.

– Джокер нам очень помогает. Он ходит туда-сюда, и я могу идти за ним, и никто ничего не подумает. Поэтому я могу заглянуть в задние комнаты и узнать, нет ли там хорошенькой молодой женщины по имени Куина, – сообщила Харриет.

– Ты занимаешься прекрасным делом, Харриет, – сказала Элли. – Но пожалуйста, не разрешай больше Джокеру съедать обед бедных швей. Они зарабатывают мало и могли бы остаться голодными, не будь у меня столько денег. А па твоих поверенных я не могу возлагать такие расходы, потому что это произошло из-за моего недосмотра. Почему бы тебе не сходить и не узнать, не хотят ли морожено го Хокинс и Ланди?

Когда Харриет вышла, Марджори вернулась к своей излюбленной теме – Гарольду:

– Я знаю, что он не самый красивый мужчина, и не самый подходящий, и не самый умный. И у него пока нет титула, и у него никогда не будет большого состояния. Но он любит меня. И я люблю его. Он никогда не опозорит меня и никогда не разочарует.

Элли со вздохом отодвинула тарелку, так и не съев свое мороженое, потому что она была сыта – сыта завистью.

– И у меня от него бегут мурашки. Когда он рядом, я вся дрожу. Как же я могу подумать о ком-то другом?

Действительно, как?


Дарла тоже стала философом.

– Я и Дауни? – Отрешенное выражение, появившееся на лице девушки, ответило на большую часть вопросов Элли, но Дарла была слишком счастлива и не могла не поговорить о своем любимом мистере Даунзе. – Вы верите в судьбу, мисс Силвер?

Элли отложила в сторону сборник рассказов, который читала своим взрослым ученикам.

– В судьбу?

– Ну да. В возможность оказаться в нужном месте в нужное время. Понимаете, я ведь хотела найти себе покровителя. Понятно, не следует говорить ни о чем таком с леди вроде вас, но это так. Меня растили не для этого, ну да ведь никто из тех, за кого я хотела бы выйти замуж, не делал мне предложения, а ведь девушке тоже хочется кушать.

Элли знала, как мало у женщины возможностей заработать, поэтому кивнула с понимающим видом.

– Ну вот, а я вдруг услышала, что здесь берут на работу. Пришла и увидела Дауни. А потом кэп Джек велел мне устроить диверсию, и Дауни оказался тут как тут.

– Это и есть судьба?

Дарла протянула ей кувшин с мелками.

– Конечно. Я знала достаточно мужчин, парней с большими деньгами и покрасивей его, но никто из них никогда не волновал меня. А вот Даунз взволновал. Я знаю, он хромает, но от этого его только легче любить, потому как он не совершенство, а ведь мои кудрявые волосы никогда не лежат аккуратно. Он слишком серьезный, зато я слишком легкомысленная. Он молчун, а я такая болтушка! Понимаете? Мы подходим друг другу. Как будто он вторая моя половина, а я и не знала, что у меня ее нету. И мое везение, что меня сюда привело.

Элли пришла в «Красное и черное» потому, что больше ей было некуда идти. Только время может показать, везение то было или невезение. Она сложила в аккуратную кучку мелки.

Дарла расставляла стулья.

– Теперь я хочу, чтобы у нас с ним все было общее – мечты, будущее, дети. Даже воздух, которым мы дышим. Ах, он создан прямо для меня. И я хочу отвести его к викарию, пока он не передумал. Или пока какая-нибудь девушка не увидит, какое это сокровище. Осталась всего пара недель. Я жду не дождусь.

Впрочем, она и не ждала. Ее свадебное платье уже нужно было расширить.


– Вы верите, что человеку может повезти во второй раз, мисс Силвер? – спросила Мэри Крандалл. – Я верю. – Она передала через стол тарелку со сладкими булочками. Дамы завтракали в гостиной. – Я никак не думала, что встречу другого, понимаете? Я любила своего Джозефа, и он был хорошим мужем, когда не был солдатом. Но то была молодая любовь, одно только щупанье и головокружение. Я ничего не знала, не знала, как трудно быть солдатом или ждать, что он не придет с войны.

Элли представить себе не могла, сколько понадобилось усилий, чтобы пережить одновременно войну и любовь. Она налила Мэри еще чашку шоколада.

– Ах, я знаю, что говорят обо мне и мистере Берквисте. Не любовь, а одни сливки, вот как они это называют. Но они ошибаются. Теперь у меня есть пенсион благодаря кэпу Джеку. Мне не нужны деньги поверенного, а вот сам он – нужен. И я нужна ему. Нет, не для того, чтобы вести его хозяйство, а чтобы не дать ему превратиться в раздражительного, капризного старикашку. Никто не хочет всю жизнь быть одиноким или не иметь другого общества, кроме кошки. И он еще не так уж и стар, если вы понимаете, о чем я говорю.

Элли понимала, о чем она говорит: мурашки, доверие, навеки вместе. Но поделать уже ничего нельзя. Элли была уверена, что влюбилась.


Джек тоже расспрашивал окружающих.

– Брак – это такой важный шаг, Даунз. У вас нет никаких сомнений? Потому что после последнего оглашения отступить без позора уже нельзя.

– Это вы насчет Дарлы, капитан? – Бывший солдат готов был схватиться за пистолеты. – Потому что она работает в клубе и вы думаете, что я мог спать с ней без благословения церкви?

Джек поднял руки в знак того, что сдается и просит прощения.

– Нет, нет, вовсе нет. Просто брак – это навсегда.

– А постель – нет. Я это понимаю, и я не стал бы заниматься этим с Дарлой, если бы мы не собрались пожениться. Я знаю, вы видели нас…

Джек кашлянул, пряча неловкость. Он действительно застал парочку в кладовке.

– Было очень темно.

– Но дело не в постели. Я хочу быть с ней всегда, даже когда мы состаримся и когда у нас пропадет необходимость прятаться по углам и заниматься любовью в наемных каретах или под карточными столами.

Слава Богу. Джек подумал, не купить ли им особые разрешения, но свадьба должна была состояться очень скоро, и он полагал, что две недели не сыграют особой роли. Оставалось только надеяться, что они не назовут младенца Рулеткой или чем-то вроде в знак памяти.

– Я с ней счастлив, – продолжал Даунз, – и я хочу, чтобы она всю жизнь тоже была счастливой. А она сдержит свои обеты, если вас это беспокоит, так же, как и я. Мысль о том, чтобы лечь с другой, оставляет меня равнодушным. Мысль о том, что кто-то другой прикоснется к моей Дарле… – Он сжал кулаки. – Что же, мне, наверное, не хватит проворства, чтобы орудовать шпагой, но стрелять я могу. Есть и еще одно. Дарла знает, что я навсегда останусь хромым. Я не смогу танцевать или брать ее на длинные загородные прогулки, и это меня беспокоит, разрешите вам сказать. Но она говорит, что это делает меня более привлекательным, вроде того малого – Байрона. Ну и хорошо – пока она не ждет, что я стану писать ей стихи. И она учится читать – говорит, что ради меня. Как же мне не любить ее?