Изабель Вульф - Тревоги Тиффани Тротт

– У меня университетский диплом 2:2,[111] – сказала я.

– Ум – это самое привлекательное, что есть у женщины.

– За два экзамена уровня А я получила С.[112]

– Я считаю, – продолжал он, разрезая стейк, – это единственное, что действительно имеет значение.

– А за один из них мне чуть не поставили В.

– Да, – заключил он, – ничто не делает женщину более привлекательной, чем высокий интеллект. Ну, – сказал он, оплатив счет, – еще один приятный вечер, Тиффани. Как насчет того, чтобы сыграть пару геймов в субботу?

– О да, давайте, – сказала я радостно. – Это будет здорово. А потом, возможно, мы сможем сыграть и партию.

– Что скажешь? – спросила Салли, демонстрируя мне родильный бассейн, стоявший у нее в гостиной в уже собранном виде.

– Э-э, он выглядит очень симпатично… но тебе не кажется, что это немного преждевременно? Ребенок-то появится через шесть недель.

– Да, но я хочу, чтобы у меня все было наготове, – сказала она. – Поэтому решила установить бассейн заранее.

– Где ты его достала? – спросила я.

– Взяла напрокат. Фирма его смонтировала, и все, что нам останется сделать, когда подойдет время, – это наполнить его водой через этот шланг.

– Это вроде джакузи? – спросила я, трогая пальцем голубой плексиглас.

– Не дури, Тифф, – конечно, нет.

– А где трамплин для прыжков?

– Тиффани!

– А маска с трубкой?

– Тиффани, пожалуйста, будь серьезной.

– Ладно. А сколько воды сюда надо лить?

– Двести галлонов. И как только бассейн наполнится, мы накроем его вот этой пластиковой крышкой, чтобы сохранить тепло. Когда подойдет время, я просто разденусь и лягу в него.

– И потом ребенок вынырнет?

– Да, – сказала она весело. – В спокойной атмосфере, в приглушенном свете – кстати, я поставила несколько ночников, – и конечно, в ласковой теплой воде. Ребенок просто перейдет из одной водной среды в другую. Я слышала, что ребенок, рожденный таким образом, появляется на свет с улыбкой. Знаешь, на островах Южного океана есть племена; так вот, женщины там рожают в морской воде.

– Надеюсь, на мелководье.

– А еще существует предание, что жрицы в Древнем Египте тоже рожали в воде.

– Надо же. Ну что ж, это очень интересно, – сказала я. Хотя не могла избавиться от мысли, что если бы мы рождались в воде, то у нас были бы плавники.

– Это будет чудесно, – продолжала она с блаженной улыбкой. – Я жду этого с нетерпением, Тиффани. А ты?

– О да, – солгала я. – Я и сама не могу дождаться.

Но, если честно, меня все же несколько тревожило намерение Салли рожать дома, без лекарств, в этом бассейне. Нет, я действительно не одобряла этот новый способ.

– А что, если бассейн даст течь? – спросила я. – Тут же будет потоп. И все на голову живущим внизу соседям.

– Он не потечет, – заявила Салли самонадеянно. – Нужно только постелить под него вот это полиэтиленовое полотнище, перед тем как пустить воду, просто на всякий случай.

– Знаешь, в Челси-Вестминстерской больнице есть пара родильных бассейнов, – сказала я. – Сейчас во многих больницах они есть. Об этом говорится во всех книжках о родах. Если уж ты хочешь рожать в воде, то почему бы не сделать это в больнице? Я все-таки не понимаю, зачем рожать дома.

– Мне противна сама мысль обо всех этих чужих людях, которые будут вмешиваться, давать мне лекарства, говорить, что делать и когда тужиться, – заявила она непреклонно. – Я хочу родить ребенка активно, а не пассивно, я хочу, чтобы это событие, которое изменит всю мою жизнь, произошло в уединении, в интимной обстановке моего дома. Будет акушерка, я, ребенок – и, конечно, ты, Тиффани. Ты тоже будешь в бассейне.

– В бассейне?

О господи, я на такое не согласна.

– Конечно. Ты наденешь купальник, но какого-нибудь приятного нежного цвета, пожалуйста, а не тот ярко-фиолетовый, – это может травмировать малышку, если он будет первым, что она увидит. И знаешь, если я буду рожать Лейлу в больнице, – продолжала она, – я могу услышать, как стонут другие женщины во время схваток, или увидеть, как они тужатся. А я хочу, чтобы Леда пришла в этот мир в тишине и спокойствии, без стресса, насколько это возможно, – а это означает домашние роды. Понимаешь, то, что произошло с Рози, случилось только потому, что она рожала в больнице.

– Но у тебя могут быть неудачные роды дома, – возразила я. – Рожать больно, где бы это ни происходило, разве нет?

Но Салли, кажется, не слышала. Она лежала на белом кожаном диване и, приподняв трикотажную рубашку, водила по голому животу акустическим прибором.

– Мне нравится это приспособление, – сказала она. – И ребенку хорошо, я уверена. В конце концов, давно известно, что младенцы слышат из чрева к семи с половиной месяцам, а Либби сейчас как раз столько. Они не только слышат звуки, но и реагируют на них – поэтому можно начинать обучение. – Она увеличила громкость на белом устройстве размером с плеер и отхлебнула чаю из сладкого укропа.

– Что Летиция сейчас слушает? – спросила я. – Уроки итальянского, биохимию для начинающих или дифференциальное исчисление? Знаешь, я не одобряю все эти новомодные устройства по «улучшению младенцев» и внутриутробное обучение.

– Это просто информационное питание, – сказала Салли с улыбкой, – раннее обучение, думаю, так это можно назвать. И я уверена, что девочка получает удовольствие, потому что, куда бы я ни приложила прибор, я слышу, как она шевелится и толкает ножкой.

– Она, наверное, говорит: «Выключи этот ужасный шум!»

– Ох, Тиффани, ты такая старомодная. – Салли вздохнула. – Я знаю одну маму, которая пользовалась этим прибором, – так ее ребенок пошел в семь месяцев!

– Да, но готова поспорить: никто не может доказать, что это случилось из-за этой… штуковины, – сказала я.

Но потом подумала, что лучше мне бы заткнуться. Потому что ведь это Салли ждет ребенка, а не я. Хотя, если честно, у меня мелькнула мысль, что, чем тратить двести фунтов на этот прибор, лучше бы купить на них подгузников.

– Ты собираешься послать ее в Итон? – спросила я. Потому что, конечно, когда Ларе исполнится тринадцать, Итон, возможно, будет самой подходящей для нее школой.

– Нет. Но в ту минуту, когда она вынырнет, она уже будет в списках Винчестер-колледжа, Радли, Рагби, Гордонстона, Чартерхаус-скул, Мальборо и Стоу.[113]

– И какая карьера ее ожидает? Все это тоже запланировано?

– Ох, Тиффани, не глупи, – сказала Салли весело. – Как это можно знать заранее? И я уж точно не буду одной из этих назойливых и тщеславных мамаш и не стану заявлять, что она возглавит Всемирный банк, или станет знаменитой художницей, или займет пост премьер-министра. Да, Тиффани, я хочу, чтобы у тебя тоже был ребенок, маленькая подружка для Лизетт.

– Что ж, может быть, и заведу, – сказала я, – вполне возможно, потому что у нас с Патриком вроде бы что-то наклевывается.

– Да? Как хорошо. Расскажи.

– Мы ходили в театр в прошлый четверг, а в эту субботу будем играть в теннис. Вообще-то, Салли, я об этом не распространяюсь, но думаю, он, возможно, станет моим близким другом.

В среду, вместо работы над брошюрой для «Уэйт-роуз»,[114] я решила потратить утро на то, чтобы пройтись по магазинам и купить что-нибудь новенькое для тенниса – мне хотелось выглядеть как можно лучше, когда я буду играть с Патриком. Мне хотелось, чтобы он, бросив на меня взгляд с другой стороны сетки, подумал: «Ух ты, какая женщина!» Вряд ли это стало бы возможно, надень я мой старый, посеревший теннисный костюм. Так что я заглянула в «Белую лилию», чтобы приобрести что-нибудь лилейно-белое, или, точнее сказать, «белое вдвойне», а если еще точнее, то «белое в квадрате». И несмотря на то что я была на Пиккадилли, у меня не мелькнуло ни единой мысли о Довольно Успешном, потому что я ведь предсказывала, что влюблюсь в кого-нибудь из агентства знакомств и выброшу его из головы. И я знаю совершенно точно, что Патрик чувствует ко мне то же самое, потому что он попросил меня не знакомиться больше ни с кем из агентства. И несмотря на то что я получила очень много ответов, я не буду ни с кем знакомиться, потому что, ну какой смысл, ведь, если уж начистоту, я уверена, что Патрик попросит моей руки, – это только вопрос времени.

Так вот, я поднялась на третий этаж, и передо мной предстал весь летний ассортимент: белые мини-платья, разлетающиеся юбочки, разнообразные топы. Я решила, что не стоит покупать еще один спортивный костюм, потому что мне хотелось показать свои ноги (NB. Не забыть их побрить). Итак, я перемерила множество юбок, шорт, рубашек-поло, топов с узкими бретельками и коротких топов – все из белейшего швейцарского джерси или из хлопка и все невероятно женственное и эротичное. Но больше всего мне понравилось миленькое платьице от Фреда Перри с темно-синей отделкой на рукавах и такой же каемочкой на подоле – оно было, конечно, самое дорогое. Ну и что, черт возьми? Я чувствовала себя счастливой. И я выглядела в нем отлично – оно стоило этих денег, так зачем жадничать и жаться из-за каких-то несчастных девяноста фунтов? Потом я подумала, что надо бы купить подходящий жакет, так как сейчас не слишком тепло; там был очень симпатичный, от Сержио Тачини, за семьдесят пять фунтов. Потом я подумала, что хорошо бы купить новые теннисные кроссовки «Уилсон», они стоили восемьдесят фунтов, а также новые носки, головную повязку, три пары специальных трусиков и вдобавок одну маленькую пластиковую штучку для хранения мячей, – счет к тому времени дошел до двухсот пятидесяти пяти фунтов. Но ведь когда вы влюблены, деньги как-то утрачивают значение, не так ли? И я отдала продавцу мою кредитную карточку с радостной улыбкой, когда его помощник укладывал в пакет мои покупки. И потом – вообразите мой восторг, дорогой читатель, – наступила суббота.