– Я порвал с ней в тот самый день, когда встретил Летицию.
– Тогда позволь указать тебе на очевидное. Этим ты подписываешь себе приговор: ты не будешь спать ни с какой другой женщиной, кроме Летиции Рейнзфорд, до самой чертовой могилы!
Торн пожал плечами:
– Она подарит мне детей. И несомненно, будет мне верна. Что странного в том, что я намерен отплатить ей той же монетой?
– Верность – одна из весьма немногих твоих добродетелей, это я признаю, – сказал Вэндер. – Твоя самая серьезная проблема, – он помолчал, задумчиво глядя в бокал, – это тяжелое детство…
Этого Торн оспаривать не мог. Уличный мальчишка, у которого сроду не было ни пенни в кармане, ныряющий в Темзу в поисках хоть чего-то стоящего, копошащийся в иле и грязи… такого не позабудешь. В детстве он усвоил очень важный урок: опасность может явиться оттуда, откуда ее совсем не ждешь.
– Ты никому не веришь, – продолжал философствовать Вэндер. – Твоему отцу в свое время следовало бы получше приглядывать за тобой. Будь я проклят, если пренебрегу хоть одним из своих отпрысков, будь он даже незаконный! Впрочем, такого у меня не случится.
– Именно детство сделало меня таким, каков я есть. И я не променял бы мое детство на житье в роскоши и холе, как подобает законному наследнику герцога!
Вэндер сардонически прищурился. Торн был единственным, кто знал, какие ужасы таятся на задворках блестящего герцогства Пиндар…
– Я доверяю отцу, Элеанор, моим сводным братьям и сестрам, – продолжал Торн. – И тебе. Этого вполне достаточно.
Положа руку на сердце, он прежде никогда не задавался вопросом доверия к женщине. В жизни его существовала одна лишь работа, а большинство благородных дам, похоже, не занимались ровным счетом ничем, кроме известных обязанностей на ложе страсти… впрочем, и там основная роль отводилась мужчине. Но такова уж природа вещей. И он вовсе не намеревался предоставлять женщине свободу верховодить на ложе любви.
– И я доверяю тебе, – откликнулся Вэндер, не прибавив более ни единого имени. Да Торн этого и не ожидал, по одной простой причине: таких имен просто-напросто не существовало. Вэндер помрачнел, и Торн понял, что друг задумался о своем… – Да, именно поэтому я мечтаю о таком браке, как у твоего отца, – продолжал Вэндер, глядя на огонь в камине сквозь опустевший бокал. – В моей жизни непременно должен появиться еще кто-то, кому я мог бы довериться, кроме тебя, мускулистого и грубого остолопа-бастарда!
Когда-то, когда обоим было лет по четырнадцать, подобная шуточка всегда служила приглашением к потасовке, и они нещадно мутузили друг друга до тех пор, покуда вся мебель в комнате не оказывалась переломанной, а оба не выбивались из сил, задыхаясь и сияя от счастья.
Более того, подобные слова непременно должны были прозвучать сегодня, в годовщину смерти матери Вэндера – в этот день он обычно бывал, мягко говоря, не в духе. А раздражение требовало выхода. И каждый год в этот самый день Торн вновь и вновь убеждался в том, сколь крепка их с Вэндером дружба…
Торн вскочил:
– Осточертело сидеть с тобой, сентиментальный и слезливый романтик! Только и разговоров что о дамочках. Шпага или рапира?
Вэндер вскочил с кресла так легко, словно и не было трех выпитых бокалов бренди. Возможно, он и в самом деле не опьянел – сказывалась природная способность его организма стремительно сжигать алкоголь.
Как Торн и предполагал, Вэндер выбрал более тяжелое оружие – рапиру. Как фехтовальщик, Торн превосходил друга – тот имел обыкновение горячиться в бою, вместо того чтобы хладнокровно обдумывать стратегию.
Пройдя в бальный зал особняка Торна, друзья скинули с себя все лишнее, оставшись в рубахах и бриджах, и принялись кружить, держа клинки на изготовку.
Но даже внимательно следя за каждым движением Вэндера, Торн не переставал обдумывать свой грядущий брак. Да, это правда: Летиция не блещет умом, но, положа руку на сердце, он считал, что для будущей жены это скорее достоинство, нежели недостаток. Мать его была исключением – обладала ясным и гибким умом, имела призвание в жизни, однако… ее искусство куда больше значило для этой женщины, нежели сын.
Поэтому Торна совершенно не интересовали женщины, имеющие профессию. Он желал себе такую жену, которая и помыслить не могла бы о том, чтобы оставить детей – какова бы ни была причина. А Летиция обожала детишек, и счастливое материнство было пределом ее мечтаний. Уже через пять минут после знакомства с девушкой Торн решил, что она станет его невестой, хотя до сих пор не осчастливил ее этим известием.
Да ее согласия и не требовалось: их брак был всего лишь делом договоренности между ним и ее отцом. Сведя знакомство с лордом Рейнзфордом, он сразу понял, что дорого заплатит за красоту Летиции. Но, что еще важнее, он заплатит самую высокую цену за ее благородное происхождение…
Единственным препятствием оставалась леди Рейнзфорд – родители недвусмысленно дали ему понять, что ее одобрение необходимо.
Вэндер сражался словно одержимый – дважды защита Торна лишь чудом устояла. Грудь Вэндера тяжело вздымалась, рубашка была мокрая от пота. Однако он выглядел куда лучше прежнего: ушла настороженность, мрачность… горе, казалось, отступило.
Вот и хорошо.
Значит, настала пора «убить» противника. Проведя блестящую серию ударов, буквально танцуя на самом острие рапиры Вэндера, Торн применил обманный маневр, легко перекинул шпагу в левую руку и…
Туше!
Поняв, что потерпел поражение, Вэндер разразился таким потоком брани, заслышав который покраснел бы и старый морской волк. Торн склонился, чтобы перевести дыхание, глядя, как капли пота с его лба падают на пол. Он ни разу не смог побить Вэндера на боксерском ринге, но вот в фехтовальном поединке играючи одерживал над другом верх. И пусть Вэндер раздосадован – главное, что мрачность и безумие, овладевавшие им каждый год в годовщину смерти матери, отступили!
Торн стянул через голову рубашку и промокнул ею грудь и лицо.
– Полагаешь, ты придешься по нраву Летиции? – спросил Вэндер.
– По нраву? О чем это ты?
– Ну, понравится ли ей, как ты выглядишь? Сочтет ли она тебя привлекательным?
Торн бегло осмотрел себя. Рельефные мускулы украшали его торс, обрамляя подтянутый живот. Он поддерживал себя в форме, и до сих пор ни одна женщина не высказала неодобрения по поводу его наружности.
– Ты имеешь в виду мои шрамы?
Как и все выросшие на улице мальчишки, он носил на себе множество подобных отметин.
– Ты не бываешь в свете, поэтому не можешь многого знать… однако Летиция в течение всего сезона танцевала с юными розовощекими мальчиками, которые еще ни разу не брились. Мы с тобой чересчур брутальны, и стоит нам один лишь день пренебречь бритвой, как подбородки у нас покрываются щетиной…
– Да полно, все эти «мальчики» учились вместе с нами в школе, – передернул плечами Торн. – Ты чересчур серьезно относишься к вопросу брака. Это всего лишь сделка, подобно многим другим. В качестве компенсации за мой грубый внешний облик она получит загородное имение.
– Проклятие! – Рука Вэндера, утиравшая со лба пот, застыла. – Неужели ты это говоришь серьезно? Убей бог, никак не вижу тебя в роли деревенского сквайра!
Торн и сам не мыслил себя таковым, однако чистосердечно полагал, что детишкам надобен свежий воздух и простор для забав. Его новое имение располагалось неподалеку от Лондона, и он намеревался наезжать оттуда в столицу регулярно.
– Ну и чем ты станешь там заниматься? – Вэндер хохотнул. – Удить рыбку? Легко могу вообразить тебя выдумывающим новое резиновое изделие и продающим свою идею за сто фунтов, но ловцом форели – нет уж, уволь!
Торн не так давно приобрел дышащую на ладан фабрику по производству изделий из резины. На мгновение Торну представилось прочное и гибкое резиновое удилище – ведь надо было выдумать что-нибудь, приносящее доход! – но тотчас отмахнулся от этой идеи…
– Я не стану задерживаться в деревне подолгу. – Торн отбросил влажную рубашку. – А форель пускай ловят те, кому охота морозиться в ледяной воде!
Он был плоть от плоти Восточного Лондона и согласился бы ловить форель, лишь если бы ему угрожала голодная смерть. К тому же с детства – того самого бесприютного детства – он терпеть не мог воду. По доброй воле он никогда бы не вошел в речку, а уж о том, чтобы нырнуть на самое дно, и речи быть не могло…
– А вот я люблю рыбалку!
Вэндер потянулся к свежей льняной рубашке – его камердинер оставил стопку на изящном стуле.