Опровержение стояло перед моими глазами - запыхавшееся, с каждой секундой все сильнее краснеющее, но живое. Задорное, веселое - как и полагается девочке, ребенку пятнадцати лет. И мне было не жаль платья и испорченной помады, чтобы увидеть Сашу такой. Потому что все чаще мне казалось, что мы делаем это зря. Теперь вижу - не зря. Пусть требуется много времени, но она отогревается. Лед, покрывавший девочку и пробравшийся к ней вглубь, постепенно тает. Она уже не бесполое животное, ощеривающееся на всех и каждого, она человек - со своими интересами, предпочтениями и желаниями.
В то время мне важно было знать, что это все не просто так, не в молоко уходит. Просто больно и неприятно постоянно осознавать, что все твои старания бесследно исчезают, растворяясь в бездне темноты.
Как я потом поняла, Саша воспринимала свое поведение в тот вечер как слабость. И говорить о нем не любила. Хотя Марату нравилось над ней подтрунивать поначалу, наблюдая, как бледное лицо пунцовеет с каждой секундой сильнее, а из ушей чуть ли не идет пар. Но я давно заметила, что девочка болезненно-самолюбива, а значит, малейшее напоминание о промахе, и она замкнется в себе.
Закроется, и достучаться до нее больше не получится.
Наверное, после этого случая, мы с Сашей по-настоящему близко сошлись. Раньше между нами всегда висело отчуждение, что-то непреодолимое, и она всегда была ближе к Марату, чем ко мне. С ним она закрывалась по вечерам на кухне, рассказывая ему о прошедшем дне, о том, что узнала, и о том, что ей рассказывали. Делилась с ним переживаниями, своими мыслями и выводами. Если я пыталась спросить ее о чем-то, возможно, посоветовать или проявить участие, Саша все пропускала мимо ушей. Либо отстраненно кивала и продолжала заниматься своими делами, либо молча уходила куда-нибудь. Конечно, мне было обидно, потому что я подходила к ней с искренней заботой и вниманием. Даже Марату все рассказала, не жалуясь и не закладывая, а пытаясь понять.
- Это не твоя вина, Ксюш, - успокаивающе пояснил Марат. - Девчонка сама по себе такая.
- Но с тобой она нормально общается! - почти обвиняюще воскликнула я. Конечно, Марат в этом не виноват, но и я не виновата. Мы оба нормальные с ним люди, но почему тогда на меня, как выражается Саша, кладут, а его уважают? - Я же вижу! Она тебя слушает. И слушается. А если я пытаюсь с ней поговорить...
Даже слов не было. Я лишь беспомощно руками взмахнула, а потом устало закрыла лицо, поставив локти на стол.
- Зачем я вообще что-то делаю? Она меня ни во что не ставит.
У парня около рта залегли недовольные складки.
- Она что-то сделала опять?
- Она ничего не сделала мне, Марат. И зачем ты так говоришь? Саша просто на меня...как она говорит? Ах да, забивает. Я говорю, а она ко мне спиной поворачивается на середине фразы...
- Я поговорю с ней, - успокаивающе заверил Марат. - Ксюш, ну не расстраивайся.
Он передо мной присел на корточки и умоляюще снизу вверх поглядел в глаза. Но все равно я видела, что глазки-то лукаво поблескивают. Марат меня, конечно, успокоил тогда, но осадок все равно остался. И хотя слово сдержал - Саша теперь меня слушала. Но это было вынужденное одолжение. А я не слепая.
После истории с платьем все изменилось. Абсолютно все. Теперь Саша постоянно крутилась около меня любопытным хвостиком. Утром, собираясь в университет, я садилась перед зеркалом, и начинала краситься. У меня было много косметики - дорогой, качественной и со вкусом подобранной. А еще у меня была умная мама, которая в детстве мне все популярно рассказала и объяснила. Я в совершенстве знала обо всем, что касалось красоты. Будь я обычной девушкой, с легкостью выучилась бы на парикмахера или стилиста. Тогда такого в России не было, через пару лет появилось, но это дело, с которым я без сомнения справилась бы.
Я рассказывала Саше о видах косметики, правилах пользования, хотя для меня самой было дико объяснять разницу между пудрой и румянами. Казалось немного странным, что она не знала ничего о помаде, тенях...Но если она читать до недавнего времени не умела...
- Тебе только пока рано краситься, - предупредила я на всякий случай. Хотя если Саша захочет, мое предупреждение ее не остановит. - Вот подрастешь, сформируешься немного...
- А когда ты начала это все использовать? - девочка жадно рассматривала пузырьки и коробочки.
- В семнадцать или восемнадцать. Мне мама хоть и объяснила все в детстве, краситься долго не разрешала.
- Зачем тогда объяснять?
- На будущее.
Теперь Саша слушала меня с интересом, и я не чувствовала себя за бортом, как раньше. Сейчас именно я заняла центральное место, и пусть звучит немного нехорошо и самодовольно, но мне это нравилось. Я этим гордилась. Мне наконец-то воздавалось по заслугам. Оказалось, мне стало важным быть для этой девочки нужной.
Я учила ее держаться за столом, в обществе. С боем воевала с ней из-за локтей на столе - от этой привычки дольше всего ее отучала.
- Мне так удобно, - упиралась как баран Саша.
- Так не принято, Саш. Ты живешь в обществе. Здесь все так делают. Ты погляди - и я, и Марат. Все так делают.
- А я не могу, - упрямо выдвигая острый подбородок, спорила она.
- Ты можешь, но не хочешь, - парировала я.
- Я не могу! Потому что я не могу есть и думать о локтях. Это вы такие умные.
- А мы о них не думаем. Это привычка, Саш. И ты привыкнешь.
Она хоть и фыркала недоверчиво, но старалась. Хотела научиться и понять. Это главное.
Как-то в конце осени Саша ко мне подошла и начала нарезать вокруг меня круги. Говорить не спешила, но кружила настойчиво.
- Ты что-то хотела? - мило улыбнулась девочке.
Та очень быстро закивала, так что я вздрогнула от неожиданности, и придвинулась ко мне поближе. Очень резко протянула к моему лицу руку, и я испуганно отшатнулась. Пугали такие жесты - уверенные, неожиданные, к тому же перед лицом. К тому же от Саши.
Возможно, девочка поняла, что я ощутила. Она ухмыльнулась, цинично и успокаивающе одновременно, и качнула головой, так что длинные пряди упали ей на глаза.
- Расслабься. Убивать сегодня не буду. У тебя уши проколоны.
- Проколоты, - поправила я.
- Да. Как ты это делала?
Она меня озадачила.
- Не знаю, - сказала я, нахмурив лоб. - Я маленькая была.
- Я тоже хочу.
- Ну хочешь - давай сделаем.
- Иголку дать? - живо поинтересовалась девочка.
От неожиданности я закашлялась.
- Ты мне предлагаешь? Я не могу. Я крови боюсь.
- А Марат умеет?
Марат, конечно, у меня многое умеет, но вряд ли у него много практики по прокалыванию ушей девочкам.
- А зачем тебе Марат? Давай съездим и тебе все сделают.
- Куда?
Точного адреса я не знала, но неужели в Москве нет места, где покалывают уши? Найдем.
Нашли. Через полтора часа. Но нашли. Выбрали сережки, причем Сашка, при всей своей проснувшейся тяги к прекрасному, ткнула не глядя. Женщина начала подготавливать иголку.
Когда ей сделали прокол, сморщилась именно я. Не Саша. Девочка сидела неподвижно, со скучающим лицом разглядывала висящий на противоположной стене плакат. Лицо даже не дернулось.
- Все, - женщина Сашу по плечу хлопнула, и она поспешно встала. - Хлоргексидином промывайте с месяц, а потом можете на золото заменить.
- Спасибо, - я поблагодарила мастера и расплатилась.
В тот день мы гуляли. Несмотря на прохладную и промозглую осень и мрачные улицы. Все-таки с контролем, наверное, мы перестарались. Саша выглядела счастливой, когда гуляла.
- Ты храбрая, - сказала я в середине разговора, вспомнив большую иглу и отсутствующее выражение лица. Саша непонимающе выгнула бровь. - Ты даже не шелохнулась, когда тебе уши прокалывали.
- А зачем? - тягуче отозвалась девочка, вмиг поскучнев. - Я же сама захотела.
- Все равно. Это больно.
- Ты боишься боли? - теперь она косилась с интересом.