Эдмунд был уже на ногах, и теперь они стояли лицом друг к другу.

– Ты не можешь просто так стоять в стороне и ничего не делать, – возразил Эдмунд. – Ты не можешь считать, что Торкеллу можно доверять!

Этельстан прошел мимо своего брата, отодвинув его в сторону. Он уже и сам не знал, во что ему верить. В церкви Всех Святых он был убежден, что появление Торкелла в Лондоне было какой-то уловкой, чтобы проникнуть за городские стены. Теперь он уже не был в этом так уверен. Флот Торкелла по-прежнему стоял в Гринвиче, паруса их были спущены и уложены, и никакой угрозы для Лондона они не представляли. Посланные туда разведчики доложили, что Торкелл не только не виновен в смерти Эльфеха, но шел на все, чтобы предотвратить ее.

Что же такого сказал этот датчанин Эмме тогда в церкви, чтобы заставить ее поверить ему? Он этого не знал, но это определенно убедило ее, что тот сдержит свое слово.

– Что думать о Торкелле, я пока не знаю, – сказал он. – Но я не сделаю ничего такого, что могло бы расколоть это королевство.

Эдмунд выругался.

– Да королевство уже и так расколото с тех самых пор, как Идрик убил элдормена Эльфхельма, – раздраженно бросил он.

Этельстан обернулся и посмотрел тому в глаза:

– Как ты себе мыслишь, что случится, если мы сделаем так, как предлагаешь ты, – заключим союз с недовольными дворянами на севере и поднимем свои стяги против короля?

Эдрид поднялся и подошел к Эдмунду.

– Этельстан прав, – сказал он. – Король использует Торкелла и людей с его кораблей в качестве оружия против любого, кто посмеет противиться ему. Это слишком большой риск.

– Мы должны быть терпеливы, – настаивал Этельстан. – Баланс сил при дворе смещается, и почва уходит у нас из-под ног. Эльфех мертв, и мы не знаем, кто заменит его. Торкелл договорится с королем о каком-то союзе, но мы даже предположить пока не можем, какую власть он сможет получить. Идрик по-прежнему остается любимчиком короля, а держа в своих руках и полностью контролируя Эдвига и Эдварда…

– Эдвиг для него бесполезен, – возразил Эдмунд, – будь он пьяный или трезвый.

– Мы не можем быть в этом полностью уверены, – предостерег его Этельстан. – Каждый этелинг является претендентом на трон. И никто не скажет, какие планы могут быть в голове у Идрика в отношении нашего брата. – Он нахмурил брови. – Думаю, он воспользуется своим влиянием на юного Эдварда, чтобы оказывать давление на королеву. А она теперь, имея на своем счету двоих сыновей, скорее всего, будет первой, к кому станет прислушиваться король.

– Значит, королевский двор превращается в змеиное гнездо, – брезгливо бросил Эдмунд. – А у тебя нет стратегии получше, чем просто не давать им жалить друг друга? Я снова задаю тебе тот же вопрос: что, если Торкеллу нельзя верить? Что, если он отвернется от Англии и предаст нас перед датскими врагами у нас за спиной?

Встревоженный словами Эдмунда, Этельстан нервно провел рукой по волосам. Его брат действительно мог быть прав, не приведи господь.

– Давайте молиться, чтобы этого не произошло, – сказал он. – Но если это все-таки случится, Эдмунд, а мы не объединимся вокруг королевского трона, когда датская секира нанесет свой удар, Англия просто разлетится вдребезги, словно стеклянная. – Он глубоко вздохнул. – И это еще одна причина, по которой нам нельзя порывать с нашим отцом.

Он взглянул на Эдрида, который согласно кивнул в ответ. Затем он перевел взгляд на Эдмунда, который напряженно смотрел ему в глаза; лицо его было хмурым из-за мрачных мыслей и догадок, крутившихся в его голове.

В конце концов Эдмунд неохотно проворчал:

– Как пожелаешь. Мы не станем порывать с королем. – Затем он бросил на Этельстана еще один внимательный взгляд и добавил: – Пока что.

Этельстан услышал в его интонации предостережение, но на данный момент он был удовлетворен. Он отвернулся от братьев и стал смотреть на пламя жаровни, восстанавливая в памяти последние слова, которые сказала ему прорицательница.

Я вижу огонь и дым. И больше ничего там нет.

Если вещунья была права и Англии суждено вновь пройти испытание огнем, он надеялся, что с Божьей помощью он не станет тем, кто разожжет этот пожар.

1012 год от Р. Х

В этот год покорились королю пять и еще сорок вражеских кораблей; и пообещали они ему, что станут защищать его земли, а он за это будет кормить и одевать их.

Англосаксонские хроники

Глава 37

Апрель 1012 годаВиндзор

Эмма вышла из полумрака главной залы дворца короля в тусклый свет угасающего дня. Двор кишел священниками, королевскими гонцами, стражниками и рабами с кухни – в общем, всеми домочадцами, жившими вместе с королем в этом поместье в Виндзоре. Не обращая на них особого внимания, она сразу направилась в свои апартаменты, поскольку продолжала анализировать события, которые произошли в королевской зале в течение последних нескольких часов.

В ее комнате Уаймарк и отец Мартин быстро поднялись, чтобы приветствовать ее, и Уаймарк поспешила помочь ей снять плащ.

– Дело сделано, – сказала им Эмма. – Король взял Торкелла к себе на службу. Официальное принятие клятвы верности произойдет на собрании королевского двора в середине лета.

Как много всего произошло за такое короткое время! Еще восемь дней назад она стояла в церкви Всех Святых над распростертым телом Эльфеха, сжигаемая яростью и ненавистью к этому датскому военачальнику. Три дня спустя она вместе со всем Лондоном скорбела, когда архиепископа опускали в могилу. Сегодня она прибыла сюда, чтобы выступать переводчиком между этим датчанином и враждебно настроенным королевским советом, пока в конце концов между ними не было заключено соглашение.

Сегодняшняя встреча, однако, оставила у нее чувство тревоги и беспокойства, и это душевное волнение к тому же накладывалось на пульсирующую боль в раненой руке.

Уаймарк, казалось, прочла ее мысли, потому что тут же возникла подле нее с чашей вина.

– Это ослабит боль в вашей руке, – сказала она, – и поможет вам восстановиться. Собрание наверняка было не из легких. Подозреваю, что королю не слишком понравилось, когда Торкелл настоял, чтобы вы присутствовали при разговоре с ним.

– Да, – ответила она, – это ему совсем не понравилось. Да и встретил он своего нового союзника совсем не тепло, хотя этого, полагаю, и следовало бы ожидать. Но вот чего я никак не ожидала, так это того, что сегодняшнее собрание совета пройдет в такой мерзкой обстановке.

– Значит, у этого альянса были и противники, – заключил отец Мартин.

– Да, и противников этих было немало, – ответила Эмма.

– А что лорд Этельстан? – спросила Уаймарк. – Он тоже был против? – Эмма знала, что та не забыла, в какой ярости он пребывал в церкви Всех Святых.

– Его там просто не было, – сказала она. – Как не было там и ни одного из этелингов. – Их туда не позвали, как ей было сказано, и это к лучшему. Все собрание прошло во враждебной атмосфере и без них. – Король говорил очень мало, – продолжала она. – Всем там заправлял Идрик.

Тот самый Идрик, который поспешил к королю со своей версией событий в церкви Всех Святых еще до того, как тело Эльфеха было предано земле. Идрик, который принял датчан и сорок пять их драккаров с распростертыми объятьями, словно пылкий любовник свою возлюбленную.

– Сегодня я увидела этого элдормена с новой стороны, о которой не подозревала, – сказала она. – Он больше не был сладкоголосым льстецом, использующим полуправду, чтобы убеждать и склонять людей на свою сторону. Он был настоящим грубияном и так яростно набрасывался с бранью на каждого, кто возражал ему, что приходилось только радоваться, что он не взял с собой дубину.

Несмотря на это, возражали ему многие, поскольку были решительно против союза короля с датским военачальником. На нее оказывалось сильное давление, чтобы она переводила для Торкелла всю эту быструю и грубую перепалку, хотя Эмма подозревала, что он и сам понимал намного больше, чем показывал окружающим.

– Странно, что король поручил вести эти переговоры кому-то другому, пусть даже Идрику, – заметил отец Мартин. – Может быть, последствия того падения с лошади до сих пор беспокоят его? Он ведь уже не молод.

Эмма задумалась над этим. Она видела серьезное рассечение у него на лбу, и ей сказали, что ему требуется помощь, чтобы ходить. Но если Этельред на самом деле страдал от боли, он это искусно скрывал. Ей было хорошо знакомо такое мрачное настроение короля, и причиной его раздраженного молчания она считала не боль, а бурлящую в нем злость, которую ему далеко не всегда удавалось сдерживать.