— Ты имеешь в виду, ты расширил. Меня ты, насколько я знаю, не спрашивал, — отвечает его компаньон. Заметив мой испуганный взгляд, он улыбается мне: — Необычайная честь, Грейс. Но я ничего не имею против, не переживайте. Совсем напротив. Хантеру не помешает побыть в обществе.
«Хантеру», — повторяю я мысленно. Охотнику. Почему он так называет Джонатана? Может быть, из-за фамилии Хантингтон? Или есть какое-то другое значение? Как бы там ни было, это наверняка прозвище, которое Джонатан слышит достаточно часто, потому что он продолжает разговор, совершенно не обращая на него внимания. Видно, что ему хочется сменить тему.
— Расскажи-ка мне лучше, как продвигаются дела с Нельсонским проектом. Три недели в Азии оправдали себя?
Александр Нортон тут же расцветает.
— Еще как. Прогресс идет семимильными шагами. — И мужчины начинают беседовать о проекте, в то время как я изучаю карту и украдкой поглядываю на них.
Я восхищаюсь их отношениями, свободной манерой общения. Ни с кем другим я не видела Джонатана таким открытым и только сейчас понимаю, насколько велика его обычная дистанция по отношению к партнерам. Эта его сторона мне пока была незнакома — но она мне уже нравится.
— А как поживает Сара? — Вопрос Александра Нортона, адресованный Джонатану, заставляет меня насторожиться. — Ты что-нибудь слышал о ней?
Джонатан смеется.
— Она все еще в восторге от Рима, но, к счастью, через две недели возвращается домой. Наверное, так будет лучше. Потому что, если спросишь меня, то она проводит время не в библиотеке, как должна была, а кружит головы итальянцам. — В его голосе звучит нежность, и я ощущаю весьма болезненный укол. Кто такая Сара?
— Она с кем-нибудь познакомилась? — Александр нервничает, даже, можно сказать, беспокоится. Джонатан только пожимает плечами.
— Моя младшая сестренка рассказывает мне не все, если ты это имеешь в виду.
Сестра Джонатана. Конечно. Та, которой он иногда делает массаж. Я испытываю такое облегчение, что улыбаюсь и тут же спрашиваю себя, почему мысль о том, что в жизни Джонатана кто-то есть — какие-то родственники, о которых он говорит с любовью, — так мне не нравится.
Джонатан хмурит лоб, а затем глядит на Александра с довольно задорной улыбкой.
— Значит, тебя это все еще интересует? — В его голосе слышится насмешка. — Тебе уже не помочь.
Александр явно не обижается, а лишь улыбается в ответ.
— Ты же меня знаешь.
И, прежде чем я успеваю задуматься над этими загадочными намеками, официант приносит наши напитки. Джонатан заказал для нас воду и белое вино, и Александр Нортон поднимает бокал.
— За успех «Хантингтон венчурс» на азиатском рынке, — объявляет он, и мы сдвигаем бокалы. — Твой старик наверняка разозлится, если узнает, что его пророчества не оправдались и фирма скоро будет представлена во всем мире, да?
Джонатан улыбается, но на этот раз одними губами.
— Надеюсь. — В его голосе звучит такая ненависть, что я настораживаюсь. — Если бы все вышло по его воле, я потерпел бы поражение уже с самым первым проектом.
— Ваш отец пророчил, что ваша фирма не будет иметь успеха? — Я задаю вопрос, не успев задуматься над ним, и тут же жалею об этом, поскольку мужчины уставились на меня, а Джонатан буквально сверлит меня взглядом. Когда он отвечает мне, от его голоса веет арктическим холодом.
— Он не просто пророчил мне поражение, он постоянно вставлял мне палки в колеса. К счастью, у него ничего не получилось.
— Просто невероятно.
Почему-то я считала, что за таким успешным человеком, как Джонатан Хантингтон, стоит семья, которая им очень гордится. И кроме того, он наследует графский титул и усадьбу, поэтому я предполагала тесную связь внутри семьи, традиции, которых придерживаются, может быть, даже некоторое высокомерие по отношению к простым смертным. Но никогда — такое отвращение и враждебность.
Джонатан насмешливо кривится, услышав мои слова, которые я, к сожалению, произнесла вслух, и оборачивается к своему компаньону.
— Ты должен знать, Александр, что Грейс верит в человеческую доброту. Она убеждена, что мы занимаемся своими делами из любви к ближним. И наверное, думает, что в этом мире существуют только добрые отцы, потому что ее отец всегда был с ней мил. Я прав? — Он вызывающе смотрит на меня.
— Джонатан, — пытается остановить его Александр.
Я с трудом проглатываю слюну. Его насмешливые слова задели меня, но в его голосе я слышу боль и ожесточение. И отчасти я его прекрасно понимаю.
— Отец бросил мою мать, когда мне было шесть лет, — отвечаю я, смело встречая его холодный взгляд. — С тех пор я видела его лишь пару раз, а за последние тринадцать лет и вовсе ни разу. Так что я не могу судить, был бы он добр по отношению ко мне или нет. Я его, в общем-то, совсем не знаю.
Джонатан опускает голову, затем кивает, как будто утверждаясь в чем-то, а затем снова смотрит на меня.
— Извините. С моей стороны это было… очень невежливо. — Он извиняется сквозь зубы, но я вижу, что он по-настоящему подавлен. Кроме того, в его взгляде появляется неожиданная глубина, как будто он вдруг начал воспринимать меня совсем по-другому.
— Не обращайте внимания, Грейс, — вмешивается Александр Нортон. — Он всегда реагирует так, когда речь заходит о его отце.
Мне бы очень хотелось знать, что в действительности произошло между Джонатаном и старым графом, потому что за этим наверняка должно стоять нечто большее, чем простое недоразумение, если Джонатан так злится на него. Но я не думаю, что стоит спрашивать его об этом. Похоже, Александр Нортон считает так же.
— Давайте сменим тему. — Он поднимает бокал. — Лучше объясните мне еще раз, как так получилось, что наша новая практикантка получила право работать с шефом.
Я тут же перевожу взгляд на Джонатана. Это меня тоже очень интересует. Но его лицо ничего не выражает.
— Это всего лишь эксперимент, — отвечает он, делая большой глоток вина.
Похоже, то, что как раз в этот самый момент официант приносит еду, а его компаньон решает не вдаваться в подробности, ему на руку. Но его ответ не идет у меня из головы. Что он хочет выяснить с помощью этого эксперимента?
Час спустя мы втроем сидим в лимузине, поскольку Александр Нортон едет вместе с нами в офис. Хорошее настроение Джонатана, сопровождавшее его с утра, похоже, улетучилось, он сидит рядом со мной и снова что-то пишет в телефоне. Несмотря на кажущуюся близость, он находится невероятно далеко от меня, и это удручает. Я чувствую себя в какой-то степени виновной в его плохом настроении. Как бы там ни было, за сегодняшний день мне дважды удалось разозлить его своими замечаниями.
Поскольку он, очевидно, не собирается нарушать молчание, я обращаюсь к Александру Нортону:
— А откуда вы знаете профессора Уайта?
Светловолосый мужчина примирительно улыбается.
— Он был приглашенным профессором в колледже Уинчестер, когда мы с Джонатаном там учились, и я поддерживал с ним связь спустя годы. В то время он был кем-то вроде моего наставника.
«Колледж Уинчестер», — думаю я. Я об этом слышала. Интернат для мальчиков — не так известен, как Итон, но считается примерно настолько же элитарным. И дорогим. Поэтому я удивлена.
— Вы вместе учились в школе? — То, что Джонатан, будущий граф Локвуд, ходил туда, меня не удивляет, но Александр Нортон не принадлежит к аристократии, и я читала в Интернете, что он родом из довольно небогатой семьи.
Он пожимает плечами.
— Я получил стипендию, — коротко объясняет он.
Джонатан поднимает голову, и взгляды мужчин встречаются. Молчаливое понимание, но они не улыбаются, как будто это напоминает им о каких-то трудных временах. «Что-то объединяет их», — думаю я. Что-то мрачное, о чем им не очень хочется вспоминать.
— Значит, вы вместе решили основать компанию «Хантингтон венчурс»? — Я говорю очень быстро, чтобы снова не вызвать гнева неподобающим замечанием.
Александр Нортон откидывается на спинку сиденья и качает головой.
— Нет, Джонатан придумал это сам. Меня он пригласил позже.
— И вы взяли на себя руководство инвестиционным отделом, превратив его в сердце фирмы, — вырывается у меня. Увидев его удивленную улыбку, я пожимаю плечами, как бы извиняясь. — Для подготовки к практике мне нужно было ознакомиться с историей и философией вашего предприятия.