– Нет, отче мой господин.
– Или на восток мочилась?
– Нет.
– Или на восток изпражнялась?
– Что, отче?
– Калилась на восток, суть смердила?
– Ой, нет, батюшка.
– На ногу кому вступала с похотью?
– С похотью – нет, – заверила Феодосья, – а вот…
– Ладно-ладно, без похоти вступить – то не грех, – замахал рукой отец Логгин, опасаясь новой дискуссии.
– Нечистая в церковь ходила?
– Ни единожды.
– В нечистотах кровяных с мужем грех творила?
– Нет, отче.
– Добро… Всякий, кто с женой во время месячных луновений будет и зачнет ребенка, то да будет прокажен и родители да имут епитимью до три лета.
– А прокажен который будет? – с волнением уточнила Феодосия.
– Чадо.
– А чадце чем виновато? Этого я не понимаю.
– Чадо за грех родителей перед Богом отвечает, али ты того не знаешь?
– Но чадо же не знало, что его в грехе зачинают? Он бы, может, и нарождаться не стал, кабы ведал?
– Ересь! Чушь собачья! Прости мя Господи… Или с мужем была в пятницу, в субботу или в воскресенье?
– Не была.
Отец Логгин на время задумался. Надо бы предупредить рабу Божью Феодосию, чем чревато соитие в эти дни недели. Но Отец Логгин опасался нового словесного казуса. Наконец долг наставления взял верх.
– А если зачнется ребенок, то будет он либо разбойник, либо вор, либо блудник, – быстро произнес отче, рассчитывая избежать заминки.
Но Феодосия не смогла оставить без размышления такую информацию.
– А бийца в какой день зачинается?
– Драчун? Сие в независимости от того, – витиевато ответствовал отец Логгин.
– А почему если в пятницу – то разбойник? Почему не бунтовщик? Видать, чтоб Боженьке не путаться…
– Осквернялась ли в святой пост? – рекши отец Логгин, сделав вид, что не расслышал версии Феодосии.
– Нет.
– Смеялась ли до слез?
– Грешна, батюшка… Повитуха Матрена в грех ввела. Про Африкию рассказывала. Как можно было не смеяться, когда Матрена такие глумы сказывала! Не поверишь, отче, в Африкии живут черные люди…
– Ладно-ладно, после…
– Нет, ты, отче, послушай… И все у них черное: и тело, и срам. И молоко у жен из персей черное доится.
– Черное млеко? Слыхивал про чудеса, но про такие?.. – поразился отец Логгин и живо спросил: – Ну-ну?
– А если перси черные, то какому же молоку быть? Не белому же?
– Сие логично… – склонил голову отец Логгин.
– Из черного всегда черное выходит. А в носу красно, так и кровь из носопырки алая идет. Зотейка наш уж такой беленький весь, а жопка бурая, так и калышки бурые. А се… Матрена рекши, у африкийских черных жен и чада черные нарождаются. И еще сказывала Матрена, что люди в Африкии ходят все голые! Вот как есть нагие, в нос только перо всунуто! Представь, батюшка, идет по городу воевода нагой? В носу у воеводы перо петушиное… Али мытарь за посошной податью приходит – сам голый, и срам так же! Ох, и смеялись мы! Аж до слез… Или звонарь африкийский на колокольню лезет, а на ем одни валенки, и муде черные?.. Ой, не могу!
Поглядев издалека на звонаря Тихона, отец Логгин тоже мелко затряс головой от смеха. Отче был еще зело молод и временами забывал о том, что, как особа духовная, должен хранить серьезный вид.
Феодосья вновь рассыпала круглыми тихими смешинками.
– Как, отче, было не смеяться над такими побасенками?
– Сие не побасенки, – сделав строгое лицо и осенившись крестом, пришел к выводу отец Логгин. – Черные те люди и чад черных рождают в наказание от Бога. За то, что нехристи языческие оне. Только язычники чертовы могут нагие на колокольню залезать!!
Феодосья истово перекрестилась.
– Дьявольская земля та – Африкия, – пламенно произнес отец Логгин. – Ишь, удумали, с нагим мехирем – в святые стены.
– Распоясанные, отче! – подлила масла в огонь Феодосья.
– Но ты не смеяться должна была, а воздать молитву за спасение африкийских душ. Сегодня же вечером помолись за них. И я помолюсь. А за глумы и смех до слез налагаю тебе сухояста три дня.
– Истинно, отче мой господин, – смиренно сказала Феодосия. – Но в святом писании сказано, что уныние – грех. Значит, веселиться Бог нам завещал? А какое же веселье без смеха?
– Не то веселье, когда напьешься пьяной и будешь плясать под гусли с коленцами, да над глумами скоморохов смеяться, а то веселье – когда с радостью на душе окинешь ты веселым взором все добрые дела, что сотворила за день.
– Пьяной быть грех, – согласилась Феодосия. – Елда пьяная и та не стоит, набок валится. Но зачем тогда Господь наш Христос воду в вино превратил, а не в квас? Может, он хотел накудесить ее в кисель либо в сбитень, а дьявол под руку толкнул, и вышло вино хмельное?
– Господь наш Христос не кудесит, – рассердился отец Логгин. – Это тебе не повитуха Матрена. Спаситель чудеса свершает во спасение.
На этом отец Логгин примолк, поскольку решительно не знал доводов решения Христа превратить воду в вино, а не в квас. Он троекратно лихорадочно произнес: «Господи, помоги!» – и в ту же секунду пришла помощь.
– Спаситель превратил воду в вино, чтоб было чем причащать паству после исповедания! – радостно воскликнул он. – Не квасом же причащать? Не сбитень же кровь господня?!
– А-а! – сказала Феодосия. – Се истинно! Сколько же много истин мне сегодня открылось от тебя, отче мой господин.
Сия благолепная фраза усыпила бдительность отца Логгина, и он благодушно посоветовал Феодосии спросить, чего еще разуму ея непонятно?
– Что вино – кровь Господня, это мне ясно. Но что хлебцы – тело Его? Тут такие у меня сомнения… Ладно, коли перст Господен мне в просвире попадется, али ланиты, али пуп. Ну а если срам Господен? Срам в уста брать разве не грех?
Отец Логгин выпучил глаза.
– Срам Господен?!
– Есть же у Него уды межножные? Он ведь человеком рожден от обычной матери? А у человека всегда жила подпупная есть, – затараторила Феодосия. – Но коли рожден по образу Божьему, то и у Боженьки жила становая есть? Али нет? Вот ведь загвоздка для меня… Ежели нет у Господа срама, то как он до двенадцати лет, пока с матерью жил, мочу сцал? Али была елда у отрока, а у мужа отпала вместе с муде? Где тогда мощи его срамные хранятся? Вот бы приложиться! Али с собой на небеса унес? А ежели я на причастие срам Господен вкушу, будет ли в том грех? Или у Господа уды безгреховные?..
Последние словеса очень выручили несчастного отца Логгина, который в ужасе подбирал нужные аргументы.
– Тело Господа суть бестелесное, – строго произнес отец Логгин. – И срам его бестелесный. И семя его беспорочное. И кушать его не есть скверно. Просвира – сиречь только образ тела. Гм… Аллегория!..
– А почему же, когда только мыслишь в уме уды мужские, то уже грешишь? Ведь елда в голове не настоящая, а только образ?
– Тьфу! Прости мя, Господи! Потому что с мыслей грех начинается. Сперва замыслил украсть чужое, а потом и украл. Если бы не замыслил, разве бы украл?
– Верно, – приложила палец к нижней губе Феодосия. – Человек любое дело сперва замысливает. А если…
– Помолчи, дочь моя. Ибо исповедание еще длится.
Феодосия примолкла.
– Или содомский блуд творила?
– Нет-нет.
– Или укорила попа или чернеца смехом?
– Нет.
– Или попа бранила? Или выгнала нищего из дома своего?
– А если из дома на двор выгнала, то – грех? Зело вшив калика перехожий был. Скнипы так и ползали в голове. Скаредьем воняло.
– А со двора не выгнала?
– Нет, он под навесом с холопом спал, хлеба ему вынесли.
– Тогда грех невелик.
– А с другой стороны, – задумалась Феодосия, – это ведь Господь наш в образе нищем мог по земле идти?
– Истинно! – согласился отец Логгин. – Чтоб нас проверить: достает ли любви к ближнему?
– Тогда грех был калику перехожего во двор гнать?
– Тогда – грех.
– Ой, вспомнила. Тот нищий потом на торжище кошелек украл и деньги пропил. Ему пуп вырвали да на древо повесили. Значит, не Господь то был. Он бы красть не стал. Выходит, не согрешила аз?
– Ну, выходит, что не согрешила, – несколько притомившись, согласился отец Логгин.
– Слава Богу!
– Или в церковь из-за блуда или пития не пошла?
– Нет.
– Или ударила кого по лицу?
– Нет-нет…
– Или била сироту без вины? Или пихнула человека в кал? Или изгваздала в кал чужое платье из зависти или для посмешища? Или в пост пировала с пляскою и гуслями? Или срамила попадью? Или опоздала на церковную службу из-за лени или сна ради? Или говорила хульные слова? Или в рост деньги давала? Или гнев держала на кого?